Никос Казандзакис - Христа распинают вновь

• Название: Христа распинают вновь
• Автор: Никос Казандзакис
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1962

Образ Христа интересовал Никоса Казандзакиса всю жизнь. Одна из ранних трагедий «Христос» была издана в 1928 году. В основу трагедии легла библейская легенда, но центральную фигуру — Христа — автор рисует бунтарем и борцом за счастье людей.

Дальнейшее развитие этот образ получает в романе «Христа распинают вновь», написанном в 1948 году. Местом действия своего романа Казандзакис избрал глухую отсталую деревушку в Анатолии, в которой сохранились патриархальные отношения. По местным обычаям, каждые семь лет в селе разыгрывается мистерия страстей Господних — распятие и воскрешение Христа.

---

Опять послышался голос Манольоса:

— Отче, братья, простите меня, и бог пусть мне простит! Мне стало легко, с моего сердца как будто снят тяжелый камень. Я все увидел, спасибо тебе, отче, — я все понял, все принимаю! Эта болезнь мне представляется теперь крестом, и я его несу, поднимаясь на гору. Я теперь знаю, что после распятия наступает воскрешение, и я с готовностью поднимаю свой крест! Помогите мне и вы, товарищи, чтоб я не упал!

— Все вместе! — крикнул поп и поднялся. — Сегодня утром я говорил со своими на горе; ведь и мы идем вверх, мы тоже несем тяжелый крест, спотыкаемся, мучаемся, спешим… Я говорил с ними, призывал их: все вместе! Только этот призыв, говорил я им, спасет нас! Все вместе! Все вместе, и мы будем спасены!

— А как же тогда быть с болью, болезнью, с грехами? — спросил Яннакос.

— Все эти черви, — сказал священник, — тоже могут стать бабочками.

И он произнес слова, которые только что читали четыре друга:

— «Блаженны плачущие, ибо они утешатся».

Костандис обрадовался; священник как бы объяснил ему непонятные слова.

— Что означает, батюшка, слово «утешатся»? — спросил он.

— Они утешатся, ибо найдут лекарство от своей боли. Счастливы те, которые страдают, потому что только они почувствуют, как велико и отрадно милосердие бога, в то время как те, которые не страдают, никогда не узнают этого небесного успокоения. Таким божественным даром является боль… Ты слышишь, Манольос?

Но Манольос обессиленно опустил голову на плечо Михелиса, закрыл глаза и спокойно уснул. Товарищи осторожно подняли его, положили на соломенный матрац и на цыпочках вышли из сарая.

— С этим сном опустилась на него небесная благодать и укрыла его, — сказал священник. — Оставим его сейчас, дети мои, на милость бога. Пошли!

Они вышли на тропинку один за другим и молча начали спускаться. Впереди шел священник с непокрытой головой, седые волосы спадали ему на плечи.

Было далеко за полдень, когда Манольос проснулся и, открыв глаза, увидел, что в полумраке у его изголовья сидит, скрестив ноги, и смотрит на него Панайотарос. Взгляд его покрасневших глаз был неподвижен, от него сильно пахло вином.

— Добро пожаловать, брат Панайотарос, — сказал Манольос и улыбнулся.

Но Панайотарос не отвечал; склонив над Манольосом свою тяжелую рыжую голову, он неотступно смотрел на него. Нижняя губа отвисла, обнажились большие, острые, желтые зубы.

— Я тебе зачем-нибудь нужен? — спросил Манольос и вздрогнул: ему показалось, что он видит дурной сон.

Панайотарос как бы с трудом открыл рот — голос его звучал грубо, язык заплетался.

— Целый час я сижу здесь и смотрю на тебя, — сказал он, заикаясь.

— Я тебе нужен, брат мой? — снова спросил Манольос. — Почему ты так на меня смотришь?

— Я не могу иначе на тебя смотреть, — гневно и жалобно воскликнул Панайотарос. — Не могу.

И через некоторое время добавил:

— Ты погубишь меня, Манольос!

— Я? — удивился Манольос и сел на матраце. — Я? Что я тебе сделал?

— Ты, проклятый, сделал все плохое, что только может один человек сделать другому! Ты отнял у меня, несчастного, все хорошее, что у меня было! Я больше не могу! Я пришел и принес тебе подарок… Ждал, пока ты проснешься, чтоб отдать его тебе. На, возьми!

Он сунул руку за пазуху, вынул длинный нож с широким лезвием и положил его Манольосу на колено.

— Возьми его, — процедил он сквозь зубы. — Будь ты проклят и убей меня, заверши дело, которое начал! Большую награду ты получишь. Убей меня!

— Панайотарос, брат мой, — закричал Манольос, — что я тебе сделал, зачем ты так говоришь со мной? Почему я должен тебя убить?..

И он хотел взять его за руку, по Панайотарос возмущенно оттолкнул его.

— Не трогай меня! — закричал Панайотарос. — Оставь при себе свои слащавые слова, мне противно их слушать! Убей меня! Кончай, говорю тебе, дело, которое начал! Зачем мне теперь жить? Убей меня!

Манольос разразился плачем.

— Что я тебе сделал, брат Панайотарос? — прошептал он снова.

— У меня есть люди, — ответил Панайотарос, — они следят за Катериной, куда бы она ни пошла. Одна старуха, ее соседка, которой я плачу, днем и ночью подглядывает за Катериной в дверную щелку. Она видела, как позавчера, ночью, ты тайком вошел к ней в дом и полтора часа провел у нее. И с этой ночи Катерина больше не открывает мне дверей. Не желает, чтоб я попадался ей на глаза, а сама, как рассказывает мне старуха, сидит дома и плачет… О ком она плачет? Из-за кого отказывается есть и пить? Из-за кого теперь не открывает мне своей двери? Из-за тебя, из-за тебя, проклятый! Из-за тебя, на которого человеку взглянуть противно! Я узнал, до чего ты дошел, и обрадовался. Я говорил себе: наконец-то я избавился от этого негодяя, который корчил из себя святого. Увидит Катерина, каким он стал уродом, и разлюбит его. Тогда и я от него избавлюсь. Но ты не постеснялся, пошел с такой рожей к ней домой и пробыл там полтора часа. Чем ты ее околдовал? Вместо того чтобы возненавидеть, она полюбила тебя еще сильнее и теперь от горя убивается и повторяет твое имя, прокаженный! Каждый день я избиваю до полусмерти свою жену, но не нахожу облегчения; я мучаю своих дочерей, но не успокаиваюсь. Я закрыл свою мастерскую, пьянствую, шатаюсь по дорогам, детишки бегают за мной и дразнят меня словом, которое для меня словно нож в сердце… Ты знаешь, что это за слово… знаешь! Будь проклят тот час, когда этот козлобородый поп позвал меня в свой дом! С того дня я стал погибшим человеком! Пропала моя голова, я не могу больше терпеть, и вот я принес тебе сегодня нож. Встань, Манольос, и, если ты мужчина, убей меня! Я целую тебе руку, убей меня, и тогда я отдохну.

Манольос уронил голову на колени и разрыдался.

«Что я могу сделать? — думал он. — Как я могу спасти эту дикую душу, которая запуталась в своей большой любви и не может, не хочет спастись?»

— Перестань, шут! — закричал в бешенстве Панайотарос. — Бери нож, говорю тебе, не бойся, я хорошо наточил его, вот моя шея! Убей меня!

И он вытянул свою толстую бычью шею перед Манольосом.

— Почему же ты не убьешь меня? — спросил Манольос.

— Что я этим выиграю? — безнадежно ответил Панайотарос. — Ведь горе мое станет сильнее, — я навсегда потеряю Катерину. А вот если ты убьешь меня, я спасусь, и мы оба попадем в ад.

Сказав это, он сам неожиданно заплакал.

Он плакал навзрыд и весь трясся, голова его раскачивалась перед Манольосом.

Манольос бросился к нему — Панайотарос не успел даже отклониться, — обнял его и, плача, заговорил:

— Прости меня, брат Панайотарос, прости меня. Я больше никогда не увижу ее, больше не переступлю ее порога. Я скоро умру, и ты спасешься. Клянусь тебе, я умру! Разве ты не видишь, до чего я дошел? Я гнию заживо и скоро умру, не плачь, брат мой!

Панайотарос мычал, как теленок. Но вдруг резким движением сбросил с себя руки Манольоса, вскочил и, спотыкаясь, сделал два шага к двери. Хотел перешагнуть порог, но оступился и рухнул во весь рост на пол.

Манольос бросился к нему, желая поднять его, но тот уже сам поднялся и, пошатываясь, так как еще не протрезвел, не переставая стонать, стал спускаться с горы.

По дороге, еще на горе, он встретил Никольоса с отарой. Панайотарос набросился на овец, стал швырять в них камни. Испуганные овцы разбежались.

— Эй, эй, — закричал Никольос в ярости. — Не тронь овец!

Но Панайотарос, не обращая на него внимания, продолжал швырять камни и, громко бранясь, гонял овец.

— А ну, взять его! — приказал тогда пастушонок двум своим собакам, которые вертелись рядом, высунув языки.

Овчарки набросились на Панайотароса, а тот, опершись спиной о скалу, поднимал с земли огромные камни и отбивался ими. Собаки лаяли и кидались на него, он тоже спьяна начал лаять и бросаться на них, но колени у него подгибались, он падал, вставал и снова падал. Разъяренные собаки наскакивали на него, одна схватила его за ногу и не отпускала, другая подпрыгнула и укусила его в подбородок — борода Панайотароса окрасилась кровью.

— Взять его, взять его! — злобно кричал Никольос.

Услышав крики и лай, Манольос побежал защитить пьяного, а пастушонок смотрел, смеялся и кричал:

— Оставь их, хозяин, оставь их, пусть разорвут его!

Манольос закричал на собак, отогнал их палкой, потом хотел помочь Панайотаросу, но тот уже успел убежать и спускался по склону, по-прежнему неистово бранясь.

Никольос поднялся на высокий камень, сложил руки рупором и крикнул:

— Иуда!.. Иуда!..

Эхо разнесло эти слова по скалам.

— Замолчи! — крикнул ему Манольос. — Разве тебе его не жалко?

— Иуда! — снова прокричал Никольос и кинул вслед удалявшемуся Панайотаросу большой камень.

Ночь уже спустилась на поля, захватила подножье горы и поднималась вверх. Мир погружался в темноту. Собаки, прерывисто дыша, улеглись у ног Никольоса и зализывали свои раны. Огромный баран Дасос стоял, позвякивая колокольчиком, и ждал, когда соберутся вокруг него овцы, чтобы отправиться в кошару.