Туре Гамсун - Спустя вечность

• Название: Спустя вечность
• Автор: Туре Гамсун
• Издательство: Б.С.Г.-ПРЕСС
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-93381-232-3

Норвежский художник Туре Гамсун (1912–1995) широко известен не только как замечательный живописец и иллюстратор, но и как автор книг о Кнуте Гамсуне: «Кнут Гамсун» (1959), «Кнут Гамсун — мой отец» (1976).

Автобиография «Спустя вечность» (1990) завершает его воспоминания.

Это рассказ о судьбе, размышления о всей жизни, где были и творческие удачи, и горести, и ошибки, и суровая расплата за эти ошибки, в частности, тюремное заключение. Литературные портреты близких и друзей, портреты учителей, портреты личностей, уже ставших достоянием мировой истории, — в контексте трагической эпохи фашистской оккупации. Но в первую очередь — это книга любящего сына, которая добавляет новые штрихи к портрету Кнута Гамсуна.

На русском языке публикуется впервые.

---

Господи, ну что же это они все умирают!

Я до сих пор слышу это восклицание, когда отец получал очередное печальное письмо или читал очередной некролог в газетах, оно звучало как горестный протест против неотвратимого опустошения в рядах старых друзей и знакомых.

Однажды ему позвонил Ханс Онрюд{40} и сказал, что хочет приехать. Он был не намного моложе отца, однако у него были еще темные волосы и выглядел он моложаво. Его рассказы для детей «Сидсель Сидсерк» и «Сёльве Сульфенг» были среди тех произведений, которые отец читал нам перед сном и которые он называл «полезным и веселым чтением для детей». Помню, что он повторил это и тогда, когда мы зашли к ним, чтобы поздороваться с автором.

Вообще-то, мы далеко не всегда сближались с людьми, которые выныривали из незнакомого нам отцовского прошлого. Я почти не запомнил близкого друга отца Сигурда Бёдткера{41} — его визит к нам был очень коротким. По-моему, к нему единственному отец обращался за советом и допускал его до своей работы. Я видел отрывок со следами «когтей» Бёдткера, — ничьих других когтей там просто не могло быть, я имею в виду рукопись «В тисках жизни»{42} до того, как она была отправлена в издательство. Кроме того, Бёдткер, в отличие от отца, был большим знатоком театра. Театр был крепостью, которую отец так и не сумел завоевать, между ним и жанром драмы всегда стояла стена.

Как известно, отец не любил журналистов определенного толка. Я перескачу на несколько лет вперед и приведу черновик одного из многих хорошо написанных и сердитых писем, которое на этот раз было адресовано не в Данию, а редактору газеты «Тиденс Тегн» Ролфу Томмессену. Поводом послужила изобилующая событиями поездка на машине, которую вела мама.

«Эурдал, 28/7.31.

Лично господину редактору „Тиденс Тегн“.

Не можете ли Вы пристыдить немного своих писак, чтобы они не повторяли выдумки обо мне в Ваших двух газетах? Подумайте сами, я все-таки кое-что значу в этой стране. Я прекрасно понимаю, как трудно редактору иметь дело с такими сотрудниками, это сломило и Хенрика Кавлинга в последние годы, когда он работал в „Политикен“. И он поплатился за это. Однако другие газеты все-таки держат своих работников в узде. Ваша же свора срывается с поводка в любое время. В случае материала о нашей с женой поездке — все вранье от начала и до конца. Мы не носимся по дорогам, мы не имеем обыкновения, как какие-то сопливые юнцы, выскакивать из машины и делать замечания людям, которые не нарушают правила движения. Моя жена практически каждый день в течение девяти лет возит на машине школьников в Гримстад, мы объехали всю страну, много раз ездили в Осло, были в Телемарке, в Валдресе, она очень опытный шофер, можете поспрашивать об этом автомобилистов в Гримстаде. Тот человек, на которого я жаловался раньше, имел дело с полицией Акера — поинтересуйтесь там, вам покажут протокол.

Я бы промолчал и о нападках „Т.Т.“, если бы грязью облили меня одного.

С почтением Кнут Гамсун».

Говоря об отвращении отца к определенному типу изданий и журналистов, я обязан отметить, что он обычно был дружелюбен и шел навстречу немногим истинным джентльменам, как, например, редактору «Афтенпостен» Фрёйсу Фрёйсланну, семья которого помогла ему в первый раз уехать в Америку. Он принял редактора «Моргенбладет» Тома Ветлесена, когда тот однажды нанес ему визит. Мне было тогда лет восемь-десять, и я помню приятного пожилого господина, который привез матери «двухэтажную» коробку шоколадных конфет, а мне с братом финские ножи из блестящей стали, рога и никеля. Таким образом я все-таки получил финский нож, которого так и не дождался от Крага. Лишний нож всегда пригодится, их у мальчишки не может быть слишком много. Отец тогда нахмурился — как все люди, любящие делать подарки, он неохотно принимал их сам, это касалось и тех подарков, которые делали нам, детям, хотя и был вынужден с этим смириться.

К сожалению, у моего ножа обнаружился дефект — он слишком свободно сидел в ножнах и иногда выпадал из них. Я каждый раз ужасно расстраивался, когда приходилось бежать искать его. Помню, как будто это случилось вчера, мои одинокие поиски в лесу или на проезжей дороге — всюду, где я был в тот день и где, полный благочестивого доверия к Богу, просил Его помочь мне найти нож! Я находил его много раз, пока не настал день, когда нож исчез навсегда, — на дне залива Нёрхолмскилен во время рыбной ловли. Самый красивый из всех моих ножей!

За исключением маминых подруг, которые иногда нас посещали (обычно в отсутствие отца), к нам приезжали только мужчины. По понятным причинам мама не всегда была этому рада, особенно, если гости имели отношение к «прогулкам» отца, которые он совершал раньше, да и к предстоящим тоже. Ее неприязнь к подобным развлечениям была непобедима. Такие пирушки часто переходили за грань допустимого, а мама была очень чувствительна к подобным вещам и потому часто бывала обижена и сердита. Она не видела ни духовной, ни литературной необходимости в таких забавах, ее коробило, когда обсуждались все эти «возлияния» при посещении ресторанов, и ей неприятно было слушать от знакомых и незнакомых красноречивые описания пирушек отца.

Отцу после таких развлечений, когда в нем просыпался крестьянский дух, тоже бывало не по себе. Приведу отрывок из письма Хансу Онрюду, оно датировано 1904 годом, это за двадцать лет до появления Онрюда у нас в Нёрхолме, но высказанные в нем сожаления ясно говорят о состоянии отцовской души после подобных «прогулок».

«…A propos, ради Бога извинись при случае за меня перед своей женой за то злосчастное утро. Ты решил, наверное, что у меня белая горячка, до этого было, разумеется, еще далеко, но что должна была подумать твоя жена! A propos, я перестал кутить. Все это глупости. За семь недель я совершенно опустился, все это чистое свинство, и я наделал кучу глупостей. Мне теперь надо несколько дней, чтобы прийти в себя. И хватит о пьянстве!»

В Хижине Писателя, я нашел потом черновики писем к разным друзьям, в них он тоже пытается объяснить свои промахи и оправдаться. Вот что он пишет директору театра Халвдану Кристенсену, укорявшему отца за то, что он однажды дал слишком большие чаевые:

«Я так редко где-то бываю, что моя глупость простительна. Было бы хуже, если бы я отдал корову или лошадь…»

Я хорошо помню ту историю. Это было в «Зеркале»{43}. Отец отдал мне свой бумажник, уже почти пустой — он беспокоился, что нам не хватит денег на такси до гостиницы…

Кнуту Гамсуну было посвящено много великолепных стихов — Хольгером Драхманом, Улафом Буллем, Херманом Вильденвеем, Гюннаром Рейс-Андерсеном{44}… В них они выражали свою любовь и уважение поэту, прозаику, мастеру слова.

Но никто не прославил его ярче, великолепнее и оригинальнее, чем молодой датский писатель Йоханнес В. Йенсен в своей фантастической героической песни «Хеллед Хоген» в 1906 году. Я писал об этом в своей книге «Кнут Гамсун — мой отец» и цитировал там отрывки из этого произведения, когда рассказывал об их пирушках в кафе «Бернина», об их праздниках и безумствах.

Когда Йоханнес И. Йенсен и его жена много лет спустя посетили нас в Нёрхолме, я еще не знал ни этого стихотворения, ни «Падения короля», ни «Долгого путешествия»{45}. И уж, конечно, никто не знал еще тех слов Йенсена, которыми он почтил моего отца в статье и какими сильными и опасно провидческими оказались эти слова о Гамсуне и «победителях»:

«Гамсун был великий, достойный восхищения образец, который больше, чем кто-либо другой соблазнял меня стать писателем. Он произвел на меня неизгладимое впечатление норвежского откровения, норвежского гения. Его личность еще более великолепна и велика, чем все, что он написал, лишь малая толика его сущности раскрылась в его произведениях. Я не знал более красивого человека, мало кто получил от природы такой талант очаровывать с первого взгляда. Прикосновение к нему было прикосновением к великим жителям Севера, к великолепным мужчинам, известным нам по сагам. Ему были свойственны не только достоинства, но и ошибки жителей Севера, однако и они были великие. Слабости в великолепных излишествах его стиля, небывалое, до самоотречения, великодушие странного самоотверженного свойства, хотя сейчас речь пойдет не о них.

Лучше сосредоточимся на том, что составляло его юмор и что связывает мысль о Гамсуне с „Сагой о Йомсвикингах“{46}, об этих роскошных длинноволосых мужиках, которых казнили после битвы при Хьёрунгевоге и которые встречали смерть с шуткой на устах, наказав палачу, чтобы он не измазал кровью их красивые волосы. Палачи старались поскорее казнить их, заткнуть им рот, остроумие пленников могло на всю жизнь опозорить победителей. Люди с обликом и чертами Гамсуна, обладавшие столь же опасным красноречием, безусловно присутствовали среди йомсвикингов. Никого я не любил так, как его, я счастлив, что встретил его, жил в его время и относился почти к тому же поколению, что он»{47}.