Габриэле д'Аннунцио - Собрание сочинений в 6 томах. Том 3. Франческа да Римини. Слава. Дочь Иорио. Факел под мерой. Сильнее любви. Корабль. Новеллы

• Название: Собрание сочинений в 6 томах. Том 3. Франческа да Римини. Слава. Дочь Иорио. Факел под мерой. Сильнее любви. Корабль. Новеллы
• Автор: Габриэле д'Аннунцио
• Издательство: Книжный Клуб Книговек
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-904656-34-8

Габриэле Д’Аннунцио (настоящая фамилия Рапаньетта; 1863–1938) — итальянский писатель, поэт, драматург и политический деятель, оказавший сильное влияние на русских акмеистов. Произведения писателя пронизаны духом романтизма, героизма, эпикурейства, эротизма, патриотизма. К началу Первой мировой войны он был наиболее известным итальянским писателем в Европе и мире.

В третий том Собрания сочинений вошли новеллы и пьесы «Слава», «Франческа да Римини», «Дочь Иорио», «Факел под мерой», «Сильнее любви», «Корабль».

---

Марко. Кого?

Джиованни. Хирурга Симоне Сутри. Он тоже стал клиентом Харона.

Марко. Каким образом?

Джиованни. Его арестовали сегодня после полудня.

Марко. За что?

Джиованни. Его обвиняют в том, что он убил своего дядю, того деревенского торгаша, ростовщика и картежника Сутри, который на днях был найден мертвым дома на улице Грегориана…

Вирджинио, сидевший до этого времени задумчивым, вздрагивает и поднимает голову.

Марко. Во время оно я знавал его тоже — увы! — слишком хорошо.

Джиованни. Так как у него была болезнь сердца, сначала предположили, что он умер внезапно естественной смертью. Но при дальнейшем расследовании некоторые знаки насилия на теле покойного и обнаруженная у него кража привели к заключению об убийстве, исполненном весьма ловко.

Вирджинио, бледный, делает несколько шагов по направлению к окошку, потом поворачивается.

Вирджинио. Как было совершено убийство?

Джиованни. Путем сжатия сонной артерии железными пальцами.

Наступило молчание. В голосе Вирджинио чувствуется внутреннее волнение.

Вирджинио. Ты знал его, Марко?

Марко. Немного.

Вирджинио. Кажется и я… вспоминаю его… Я, вероятно, видел его… Лысый, с большой отвисшей губой…

Марко. Да, отталкивающий рот, который не забудешь никогда.

Вирджинио старается побороть свое волнение.

Вирджинио. А Симоне Сутри…

Джиованни. Он рыжий, веснушчатый, с жесткими усами, торчащими как щетка, высокий, костлявый, в прошлый четверг он возле Сан-Галликанской часовни разговаривал со мной… Не помнишь?

Вирджинио. Да. Помню… И ты думаешь…

Джиованни. Он таил смертельную ненависть к дядюшке. Это я знаю. Ростовщик не только никогда не хотел помочь ему, не только поставил в необходимость зарабатывать себе пропитание трудом, но даже, по его рассказам, надул его при помощи какого-то подвоха в завещании…

Марко. Ну, оставим в покое этого пассажира Патрика. Пойдем. Сегодня что-то спокойный приют лишен мира и тишины. Вирджинио, может быть, желает остаться один.

Вирджинио несколько еще взволнован, но понемногу приходит в себя.

Вирджинио. Нет. Почему?

Джиованни. Сестрица обещала вернуться… Подождем ее еще немного.

Вирджинио. Я позову ее.

Он быстрыми шагами направляется к двери налево.

Джиованни. А если ей нездоровится…

Марко. Оставь ей книжку и пойдем.

Вирджинио. Она сейчас придет.

Пока он выходит, остававшиеся вдвоем приятели переглядываются. Доктор вынул из кармана маленькую книжку, переплетенную в кожу бурого цвета. Марко Далио заговорил, понизив голос.

Марко. Джиованни, что случилось? Что это за книга?

Джиованни. Письма Фео Белкари дочери-монашке: «Духовное поле» и «Благовещение Пресвятой Девы» — книги религиозного содержания.

Марко. Позволь взглянуть.

Джиованни. Я принес сочинение, которое ей понравится. Я взял его у сестры.

Марко раскрыл книжку и читает надпись на первой странице.

Марко. «Эта книга принадлежит сестре Цецилии из Костасоле. Кто возьмет ее для чтения, должен вернуть».

Джиованни. Там есть и рецепт для исцеления души.

Марко. Увы, я боюсь, что все это ни к чему… Джиованни! Разве ты не чувствуешь, что что-то для нас приходит к концу? Мы можем уже с грустью сказать: «Помнишь? Покойная, тихая комната, Сабина приносит зеленую лампу, с улицы не доносится ни малейшего шума, только временами с Авентина слышится пение соловья, а иногда шум проходящего по Тибру пароходика, плечи играющей временами вздрагивают, молчание вокруг, когда раздается Бетховен…»

В дверях появляется молодая девушка в длинном капоте, делающем ее еще выше и стройнее. На лице — болезненная улыбка, веки часто поднимаются и опускаются, в глазах горит скорбь.

Мария. Вот и я. Разве я не скоро пришла? А вы уже уходите?

Джиованни. Да. Поздно, но хотели дождаться вас, чтобы проститься.

Она говорит голосом, полным теплой нежности. Оба приятеля глядят на нее с выражением робкого обожания.

Мария. Что говорил Далио о Бетховене?

Марко. Я вспоминал чудные вечера минувшей весны.

Мария. Я вам опять предоставлю возможность послушать музыку, но не ту, что тогда. А где книга?

Джиованни. Вот она.

Мария берет ее почти с детской поспешностью и сжимает в руках.

Мария. Какие живые слова! Увядшие, но живые. Сестра Цецилия всегда носит ее с собой?

Джиованни. Есть помеченная страница.

Он указывает страницу.

Мария. Это? (Она читает, уже не улыбаясь, а с выражением серьезности.) «…так как за много лет до смерти она все плакала, ее спросили, почему она плачет, она отвечала: „Плачу потому, что не оценила любви и перестала любить ее“».

Марко. Глубокие слова для неба и для земли.

Вирджинио во время чтения снова вошел в комнату.

Мария. Вы мне ее на один вечер оставляете?

Джиованни. Да. Завтра я возьму ее у вас.

Мария. Благодарю.

Джиованни. Будьте здоровы. Покойной ночи.

Мария. Прощайте. (Она обоим приятелям жмет руки.) Прощайте, Далио.

Марко. Если завтра утром вам случится быть возле Санта-Марии, не забудьте взглянуть на брата Марко.

Вирджинио, стоя на пороге, зовет служанку.

Вирджинио. Сабина!

Джиованни. Завтра увидимся, Вирджинио. Если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня искать.

Оба приятеля уходят. Брат и сестра остаются одни. Выражение скрытности и сдержанности понемногу тает. Их черты во всей наготе выражают их душевное волнение.

Вирджинио. Почему ты простилась с нашими бедными друзьями таким тоном, как будто это было в последний раз?

Мария. Потому что добрая, честная подруга, которую они во мне любили, та Мария, которая их утешала, существо невинное, которое они по твоему примеру называли сестренкой, в последний раз пожала им руки и в последний раз, полная грусти, принимала их братскую ласку.

Вирджинио. Мария! Мария! Я перестаю понимать, что случилось и что ты говоришь. Вдруг ночь окутала меня, мне кажется, что я снова ребенок и боюсь воображаемых чудовищ, обитающих во мраке ночи… Потерпи. Дай опомниться, убедиться, что я твердо стою на полу моей комнаты, окруженный этими четырьмя стенами… Да, я вот… здесь. Я попытаюсь понять тебя. Ты простилась, ты упомянула о последнем прощании. Так скажи же, кто должен исчезнуть, умереть? Что значат твои слова? Объясни мне.

Мария. Да! Что-то во мне умирает или, вернее, уже умерло.

Вирджинио. Что же именно?

Мария. Что-то, что ты ставил выше своей жизни и что твои друзья любили во мне…

Вирджинио. Говори же!

Мария. Моя чистота.

Она выговорила это вполголоса, опустив глаза. Брат глядит на нее недоумевающе.

Вирджинио. Бедная Мария! Ты все мучаешься! Но ведь никто не винит тебя в том, что ты поддалась расцвету своей молодости, все равно как никому в голову не придет обвинять распускающуюся весну и зацветающее дерево. Понятно, в этих преданных друзьях, которые догадываются, есть некоторое чувство грусти. Но ты не можешь не понять этого и не простить им. Ты была вроде утреннего воздуха: всякий пил из источника бодрости. Теперь ты вся для одного, а остальным кажется несправедливым, что тебя отняли у них. Это свойственно людям, сестра. Да, почему же ты смотришь на меня такими страдальческими глазами?

Мария. Ты не понял. Ах, как ты далек от истины! Я знаю, что я сама убиваю себя в твоем сердце, но упорство твоей веры в меня увеличивает мое мучение. Недостаточно одного удара! Приходится его повторять! Ах, братец, сколько мужества надо мне.

Вирджинио. Ты хочешь сказать…

Мария. Один только раз, но… я вся… отдалась ему.

Вирджинио. Ты! Ты! Мария!

Кажется, что сразу все на свете для него изменилось. Он говорит про себя, как будто из далекой пустыни.