Памела Джонсон - Особый дар

• Название: Особый дар
• Автор: Памела Джонсон
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Современная проза
• Год: 1993
• ISBN: 5-8352-0159-1

Когда и как приходит любовь и почему исчезает? Какие духовные силы удерживают ее и в какой миг, ослабев, отпускают? Человеку не дано этого знать, но он способен наблюдать и чувствовать. И тогда в рассказе тонко чувствующего наблюдателя простое описание событий предстает как психологический анализ характеров и ситуаций. И с обнаженной ясностью становится видно, как подтачивают и убивают любовь, даже самую сильную и преданную, безразличие, черствость и корысть.

Драматичность конфликтов, увлекательная интрига, точность психологических характеристик — все это есть в романах известной английской писательницы Памелы Хенсфорд Джонсон.

---

— Мейзи прелесть.

— Да, прелесть, — подтвердил Крейн очень серьезно и умолк. Выпив еще виски, они разошлись по своим спальням. Тоби прихватил с собой книгу Джанет: уснуть, пожалуй, удастся не скоро.

Не прошло и получаса, как в дверь легонько постучали, и сразу же вслед за этим в комнату проскользнула Мейзи. Она была в халатике. На раскрасневшемся лице — волнение и решимость.

— А, малыш, привет! — воскликнул Тоби, делая вид, будто в ее появлении нет ничего особенного.

— Ш-ш. Не шуми. Ничего, что я пришла?

— Ну, что ты.

Она присела на краешек его постели.

— Слушай, я хочу с тобой поговорить. А времени у меня в обрез. Хочешь, чтобы я стала твоей? Потому что, если да… Понимаешь, я так подумала, наверно, из-за этого ты последнее время такой странный-странный. Словно ты где-то за миллион миль от меня. Может быть, ты считаешь, что я с тобой холодна, но это не так, клянусь. Хочешь, я стану твоей?

Ее била дрожь.

Конечно, Тоби хотел этого. Вот уже сколько месяцев у него не было даже случайной связи. А все-таки страшно: ведь у Мейзи он будет первым, в этом нет сомнения. Тоби ласково провел рукой по ее спине, и она встрепенулась, как вспугнутая кобылка.

— Конечно. Но ты твердо решила?

— Если ты решил, то и я тоже.

И, перегнувшись через него, она выключила лампочку над постелью. В лунном свете, пробивавшемся между неплотно задернутыми занавесями, он увидел, как она сбросила халатик. Потом ночную рубашку. До чего же она хороша, диво дивное! Сердце у него заколотилось.

— Иди сюда, — сказал он, откидывая одеяло. — А то простудишься.

Он сжимал ее в объятиях, и радость взмывала в нем, а в то же время он трезво прикидывал, чем может обернуться для него то, что сейчас произойдет. Правильно ли, чтобы это случилось у Аманды в доме? Существует же старинный закон благодарности за оказанное гостеприимство. А если все-таки пойти на это, не окажется ли он связанным навеки? Мозг его лихорадочно работал.

— Мамина комната на другом конце дома, — прошептала Мейзи. Зубы у нее стучали.

— А твоя?

— Рядом с твоей.

Тоби удивился, но, не вылезая из-под одеяла, стал стаскивать с себя пижаму: устоять было невозможно.

Они лежали обнаженные, и пот его смешивался с ее потом.

— Ты делал вид, будто тебе нравится Клэр, потому что думал, я на это не пойду. Ты ей понравился, я знаю.

Глупо, подумал Тоби. Неверная тактика.

— Глупо, — сказал он вслух. Но теперь он старался одновременно и успокоить ее, и возбудить. Он целовал ее соски и чувствовал, как по ней волнами пробегает дрожь. Нежно поглаживал вдоль стерженька позвоночника. От ее тела шел чудесный запах цветущего боярышника. Пытаясь отогнать ужасное видение: Аманда врывается к ним в комнату (хотя в глубине, души он знал, что не ворвется), он обнял Мейзи и, склонившись над ней, увидел в лунном свете, что она закусила губу.

Немного спустя он крепче притянул ее податливое тело, вытянулся с нею рядом, положил ее ногу себе на бедро.

— Ну, так лучше?

Теперь ее можно было целовать в губы.

— Я люблю тебя, люблю, — шептала она.

Он взял ее и услышал негромкий вскрик боли и радости.

— Малыш… — Он и в такую минуту назвал ее этим обыденным, ни к чему не обязывающим словом.

Потом, после всего, он отодвинулся, положил ее голову себе на плечо.

Когда она ушла, низменный страх охватил его и он включил свет. Но на простыне остались лишь две капельки крови — нет, это подозрений не вызовет. Ему хотелось поразмыслить о случившемся, но еще больше хотелось спать. И это последнее желание одержало верх.

На рассвете Тоби проснулся, насмерть перепуганный: что же он натворил? Ведь Мейзи совсем не то что девицы, с которыми ему время от времени доводилось переспать — просто чтобы удовлетворить собственную потребность. Но почему его поместили по соседству с ней? Возможно ли, чтобы это было сделано с ведома Аманды? Безусловно, нет. Ей это ни к чему. Он же ничего не может предложить Мейзи. Тогда что же, Аманда просто потворствует всем желаниям дочери? А может быть, она не думает, что дело у них зашло так далеко, и просто проявила к нему доверие? Как же он сегодня посмотрит Мейзи в глаза? До семи Тоби вертелся с боку на бок, потом заснул как убитый и спал до тех пор, пока в комнату к нему не вошла горничная с подносом: так ему дали понять, что вставать незачем — здесь все завтракают в постели.

11

Когда он спустился в гостиную, Мейзи уже ждала его: глаза ее сияли, лицо пылало, словно закатное небо над заснеженным простором. На ней была та же юбка и та же кофточка, что вчера. (Может быть, она их надела на счастье?) Мейзи взяла его руки в свои.

— Тоби, Тоби, Тоби, Тоби, Тоби.

— Милая…

И больше они ничего друг другу сказать не успели — вошла Аманда, за нею Эдуард.

— Снова прекрасный денек! Вы чудесно проедетесь.

— Выедем в одиннадцать, — сказал Эдуард. — Поедем не торопясь, дорогой сделаем остановку, выпьем по кружке пива. Вас это устраивает, Тоби?

Тоби ответил, что устраивает. А вообще он и сам не знал, чего хочет — уехать или остаться здесь навсегда.

— Смотрите, не вздумайте тревожиться, — вдруг сказала Аманда с ударением, словно ясновидящая. — Все будет в полном порядке.

— Безусловно, — подхватила Мейзи.

Прощаясь, Тоби поцеловал ее при всех.

— Можете и меня поцеловать, — сказала Аманда. — Изредка я дарую людям такую милость, впрочем, сейчас это все больше входит в обычай. Прямо восемнадцатый век, а?

Он коснулся губами ее пористой щеки. Что будет дальше, он и сам не знал, а пока его распирала радость, бездумная и беспечная.

— Я буду держать с тобою связь, — сказала Мейзи. — Ты когда едешь домой?

— Как только объявят результаты. Плюнуть на них у меня не хватает духу, вот Боб плюет, но ведь ему, собственно, беспокоиться не о чем.

Тоби и Эдуард ехали сквозь мягкое утро, и небо над ними было, как на картинах Констебля. Эдуард рассказывал о знакомых актерах и актрисах; судя по всему, нравились ему только трое из них. Слишком многие актеры стараются думать, а, по его мнению, это не их дело; особенно не по душе ему были такие, кто требовал от него заменить то или иное слово в их роли, потому что они, видите ли, «не могут его произнести».

Тоби слушал как завороженный.

— Это может показаться странным, — продолжал Эдуард, — но я терпеть не могу все, что связано с театром. Терпеть не могу репетиции, хотя считаю, что, если не буду на них присутствовать, мне это выйдет боком. Терпеть не могу ходить после спектакля за кулисы и расточать неискренние комплименты. Терпеть не могу запах грима. Доволен я бываю, только когда сижу в зрительном зале. Да и то не всегда.

Ехал Крейн действительно не торопясь, на одной и той же скорости. Чувствовалось, что он заранее рассчитал, сколько времени займет эта поездка. Когда они подъехали к Линтону, он взглянул на часы.

— Как вы смотрите на то, чтобы выпить?

Они вошли в маленькую пивную, явно не страдающую от переизбытка посетителей. В баре не было ни души. Заказали по кружке горького.

— А теперь, — Эдуард вдруг заговорил совсем другим голосом, — я собираюсь побеседовать с вами с высоты моей старости. Позвольте сообщить вам, что я наблюдателен. А объект моих наблюдений — вы.

Тоби встревожился, но промолчал.

— Вы любите Мейзи? — спросил Эдуард.

— Ее все любят.

— В таком случае не обманывайте ее. Порвите с ней, если у вас нет другого выхода, но не обманывайте ее — этого она не вынесет. Я не говорю, что вы ее обманываете. Но и не исключаю такой возможности.

— Все это не настолько серьезно… — начал было Тоби.

— Для нее очень серьезно. Послушайте, я прожил долгую жизнь. В мудрецах себя не числю, но кое-чему успел научиться. Кроме того, я считаю возможным вмешиваться в чужие дела, когда от этого может быть прок. Ну как, говорить мне дальше или нет?

— Конечно, — сказал Тоби. — Хотя я и не очень понимаю, о чем собственно, речь.

Солнце зажгло оранжевые искры в кружках с пивом. В баре крепко пахло элем, мылом, яблоками.

— Мужчина может так ужасно травмировать девушку. Грешил этим и я в былые годы, хоть вы, может, и не подумали бы обо мне такого. Если женщина не льет слез, мужчина уверен, что ему все сошло с рук, а если льет, он считает, что это возмутительно и освобождает его от каких бы то ни было обязательств.

Что ж, все это страшно интересно, но какое это имеет отношение к нему, Тоби Робертсу? С чего Эдуард вдруг завел этот разговор?

— Мейзи очень ранима, и она влюблена в вас. Я ведь вам говорил: будь я в вашем возрасте, я бы в нее влюбился. Она не их тех, кто льет слезы. Она будет улыбаться, что бы ни случилось. Но ей это окажется не по плечу. Аманда — та не такая, она вообще совсем другой человек. Ее муж, болезненный и хрупкий с виду (на самом деле это было вовсе не так), постоянно ей изменял; когда до нее это дошло — кстати, на удивление поздно, — она попросту нашла себе другой интерес в жизни. Именно так возник ее кружок. Полагаю, что когда муж умер, она почувствовала облегчение — ведь он уже больше не мог причинять ей тревогу. Он оставил ей солидное состояние, у нее есть «двор», есть дети — кстати говоря, все они, за исключением Мейзи, сущие обыватели и не выносят разговоров об искусстве. Вот и моя жена была такая, но зато необыкновенная красавица. Она жива, просто сбежала от меня к биржевому маклеру еще до того, как ко мне пришел успех; вероятней всего, шумиха, которую сейчас подняли вокруг моей персоны, доставила ей огромное удовольствие, хотя мне лично — никакого. Впрочем, сейчас об этом судить уже невозможно.