Влас Иванов-Паймен - Мост

• Название: Мост
• Автор: Влас Иванов-Паймен
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1976

Основные события романа происходят в годы гражданской войны в двух селах — чувашском Чулзирме и русском Заречье. В борьбе за Советскую власть и русские и чуваши постигают истину настоящей дружбы, и мост, который разделял их села и служил мостом раздора и распрей, становится символом братского единения людей разных национальностей.

Роман В. Иванова-Паймена удостоен Государственной премии Чувашской АССР им Константина Иванова.

---

Тимук, стараясь не топать, прокрался в баню. Праски готовилась вылить наполнившуюся первачом кружку.

— Слишком рано пришел, Тимук пичче, — узнала почему-то нежданного гостя Праски, не оглядываясь. — Рано пришел. Пойди прогуляйся, просвежись.

Тимук молча закрыл накрепко дверь, присел прямо на пол.

Праски поднесла ко рту кружку, отпила:

— И тебя небось тянет? Угостить, что ли?

Тимук облизнулся. В бане дымно и полутемно. Молодая женщина попивает кумышку… Тихо легла на сни-ну Праски рука Тимука. Женщина вздрогнула, но не оттолкнула, вроде ждала молча. Тимук быстро повалил женщину на пол, целовал в губы, в щеки, в шею.

Одурманенная кумышкой Праски вроде бы и сдалась, но потом мгновенно оттолкнула гостя, поднялась и ласково сказала:

— Постой, Тимук, сначала выпей и ты.

Тимук, оставаясь сидеть на полу, совсем было приготовился хлебнуть самогону. Праски еще нацедила в кружку вонючей жижи. Неожиданно пинком ноги раскрыла дверь бани:

— Ты, тюремная вошь, решил стоптать меня как петух! — злобно прошипела она, — Вот, катись к Ембельди Альдюк и топчи ее! — и плеснула еще неостывшей кумышкой из кружки Тимуку в лицо.

Тимук меньше всего рассчитывал на такой оборот. Он, растерявшись, не успел еще и вытереться, — Праски уже выбежала из бани.

— Правильно прозвали тебя Мирским Тимуком! Гляди-ка! Ко мне даже пристал. Если надо будет — поищу помоложе… — бормотала женщина, карабкаясь по откосу.

Оставив заказчика наедине с запретным аппаратом, Праски поплелась к Кидери.

Тимук как ни в чем не бывало остался гнать самогон. Выпил полную кружку горячего зелья и прошипел:

— Погоди, в другой раз не вырвешься! Не то чтобы вырваться, сама позовешь. А не позовешь — будешь в тюрьме вшей кормить.

Праски не оглядывалась, угроз Тимука не слыхала — была уже далеко.

10

Вихрь времени поднял Тражука на такую высоту, о которой он и мечтать не мог.

До нынешнего года ему и во сне не снилось, что будет он работать на третьем этаже прославленного дворца, в самом высоком здании города. Тражук ничуть не возгордился. Не только что возгордиться, даже потерял покой, словно сам перед кем-то в чем-то провинился. Больше всего страдал от сознания, что он не вместе с товарищами, проливающими за Советы кровь на фронте.

Это хорошо понимал старше его годами Симун Мурзабай — Семен Николаев. Семен разделял его мысли.

Семен и Тражук и вместе и поодиночке немало передумали о жизненном долге.

Захар Тайманов по долгу коммуниста добровольно записался в Красную Армию. Семен и Тражук тоже хотели последовать его примеру. Их опять забраковали, признали негодными для строевой службы. Семен и в самом деле все еще чувствовал последствия старых ранений, иногда посидев за столом, должен был менять положение, а порой и прилечь. Что Семен не очень здоров, было видно и на глаз — бледный, глаза запавшие…

Тражук и выглядел здоровым, и на недуги не жаловался: без отдыха бегом мог подняться на Атаманскую гору. Но его забраковали из-за плоскостопия.

Тяжело было им двоим довольствоваться тихой городской жизнью, когда все друзья-товарищи воевали.

Найти работу для души в свое время помогла Семену Николаеву Анук Ятросова — мысль эта родилась еще во время просмотра мольеровского «Тартюфа» в театре, когда Тражук затерялся в саду. Надо написать пьесу о теперешней жизни самому! Но ведь для этого нет опыта и просто знаний — как это делается.

Тогда-то Анук и посоветовала Семену сначала попробовать перевести на чувашский язык русскую пьесу.

В отделе просвещения пьесы о сегодняшнем дне, о которой мечтали Семен и Анук, не нашлось. Как поступить дальше?

Семен тогда взялся за Островского. И вот перевод драмы «Бедность не порок» завершен. Немало усилий затратил Семен, взявшись за совершенно незнакомый труд, по все-таки он закончен!

Хорошо бы теперь драму поставить в театре! По, живя в городе, это невозможно, даже с такой помощницей, как Анук.

Надо ехать в село — там и артисты найдутся и зрители.

Об отъезде из города Семен подумывал и раньше. Работа инспектора, которой он поначалу увлекся, ему со временем стала казаться скучной. Хотелось бы поработать в чувашской деревне, приносить какую-то реальную пользу.

Побывав в Чулзирме, он понял, что и там теперь больше размышляющих о жизни людей, он ведь сам когда-то крепко подумывал, искал новый путь. Ему помогли тоже люди, но более зрелые, более развитые, чем он. А теперь настало время ему самому стать полезным — помочь отрешиться от старых взглядов и представлений, а может быть, тоже показать новую дорогу тем, кто ищет ее.

И возник еще один повод, влекущий Семена в село. Последнее время он стал скучать по Плаги и Васятке.

Возможность перейти на работу в село появилась. После отъезда на фронт заведующего уездным отделом просвещения на его место из Самары прибыл товарищ Малинин. И Семен, и Тражук, и Анук были обрадованы приездом их лесного товарища и городского учителя. Он передал им привет от Воробьева, сообщил новости. Школу, в которой они учились, оказывается, закрыли, все курсанты отправлены на фронт. И все же Воробьев снова мечтает к зиме открыть школу — недалеко время, когда враг будет разгромлен на всех фронтах.

Вскоре из Ключевки приехал Радаев. И там, оказывается, заведующий отделом просвещения призван в армию. И Радаев просил прислать на его место не кого-нибудь, а именно Николаева. Семен и сам выразил желание отправиться туда как можно быстрее.

Анук, загоревшаяся идеей постановки пьесы на чувашском языке, не захотела отстать от друга. В укоме не стали ее отговаривать, сочли более полезной ее работу среди женщин Ключевки.

Таким образом, чулзирминская колония в Красном доме распалась. Тражук остался в городе один. Он даже и не заговаривал о поездке в деревню. Он точно знал: не отпустит уком, но не забыл Тражук и слов Воробьева… Тражук мечтал учиться дальше.

— В укоме более-менее здоровых мужчин теперь только двое — я да ты, товарищ Петров, — сказал ему как-то секретарь укома Ильин. — Остальные все хромые да больные. У тебя борода длинная, а у меня волосы, — добавил он, смеясь. — А поэтому и работать нам приходится больше других. Остальные-то — женщины, у них — дом, хозяйство, дети…

Волосы у Ильина действительно длинные. Совсем как у Максима Горького. Когда он сидит в кабинете за столом — его и напоминает. Но это пока сидит. А встанет — Тражуку по плечо — очень уж невысок. Но веселый, добрый. Тражук к нему привык.

На имя укома прибыл вагон политической литературы: книги, плакаты, лозунги. Тражуку предстояло распределить все по селам уезда.

Он горячо взялся за дело. На третьем этаже освободили ему комнату. Вечерами он работал там. Как устанет — выходит на балкон подышать воздухом; и комната и балкон теперь стали его кабинетом. По вечерам Тражук домой не торопится — дел невпроворот.

Балкон Тражука вроде коридорчика, крытого и огороженного с трех сторон стенами. Позднее Тражук узнал, что это — лоджия. Здесь, говорят, прежде вечерами сиживал хозяин дома Киселев. И любовался видом города и знаменитой Атаманской горой. Наверное, при этом о чем-либо мечтал, думал. Однако, разумеется, не о том, что вскоре здесь будет хозяином сын чулзирминского чуваша Михаила-лапотника. Если бы даже кто-нибудь в шутку сказал ему об этом, то помещик наверняка умер бы со смеху.

Тражуку очень нравился помещичий балкон. Укромный уголок. Снизу сидящего на балконе человека не увидишь.

Сегодня вечером работать в комнате Тражук не мог, беспокойно было на сердце, и он вышел на балкон и стал прохаживаться от стены к стене.

Утром откуда-то в уком заявился Илюша Чугунов. Сам очень торопился, с Тражуком разговаривал как-то бестолково. И новостями путем не поделился, взбаламутил только.

— Наши все, видать, погибли, браток! С Уральского фронта пришли страшные вести. Более точные сведения поступят в уком, сегодня-завтра все узнаешь… Пока я не очень-то верю тому, что слышал в штабе. Тороплюсь. А мне, видать, придется рыскать по прошлогодним лесным чащобам.

Больше сказать не успел, его позвали к Ильину.

Страшно подумать: на Уральском фронте — полсела из Чулзирмы и полсела из Сухоречки. Самые отважные, самые умные, самые здоровые. Многие погибли раньше: Спирька, Поликан, Нюра, Ундри, Киргури… Всех остальных касались слова, что сегодня Тражук услышал от Илюши. В этих словах — жизнь нескольких сотен людей. Если вспоминать каждого в отдельности — сердце не выдержит. Можно с этого балкона броситься вниз головой. Перед глазами встают один за другим — знакомые, близкие люди, на душе становится как-то тесно. Вспомнился самый дорогой друг. Румаш!.. Улыбается, слегка скривив губы. Нет, не может смерть его одолеть!