Игорь Юркин - Демидовы: Столетие побед

• Название: Демидовы: Столетие побед
• Автор: Игорь Юркин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-235-03573-7

Книга посвящена жизни и деятельности основателя промышленной династии Никиты Демидова, заложившего основу великой горной империи, его сыновей, при которых она достигла наибольшего расцвета, и внуков, при которых распалась. Биографии большинства героев впервые изложены с такой степенью полноты и точности. Автор, доктор исторических наук, подчеркивая значение созидательной деятельности Демидовых, в то же время далек и от панегирических восхвалений, и от изображения героев кровавыми злодеями. Широко используя документальные (включая привлекаемые впервые) источники, рассказывает о событиях, охватывающих почти столетний период, об отношениях Демидовых с властью (в том числе с Петром Великим), о вкладе представителей рода в развитие Российского государства.

---

Не исключаем, кстати, что, скупая боровские земли, Прокофий думал о заводе — подбирал для него место или обзаводился важным ресурсом. (В отличие от окрестностей Тулы, принесших свои леса в жертву металлургическим печам, Боровский уезд своих лесов еще не лишился.) А если так, не сюда ли ездил Прокофий с женой, вместо того чтобы отправляться по отцовскому требованию в Сибирь? И тот факт, что участником сделки выступает жена, а не сам Прокофий (при этом его автографов в деле — масса), находит логичное объяснение. Ожидая со стороны отца применения санкций, он делал всё, чтобы в случае радикального размежевания отец не мог претендовать на имущество, приобретенное им в период пребывания в составе отцовского клана.

Зная характер Прокофия, думаем, что он от отца не таился. Такие вот причина и следствие: отцовская провокация (или что-то очень на нее похожее) и сыновний бунт. Черкасов, конечно, в семейное воспитание вмешиваться не собирался — это все понимали. Главная цель Акинфиева письма — соответствующим образом настроив власти, подготовить прижизненное отделение Прокофия. В письме Черкасову он говорит о нем почти прямо — обещает «по духовной моей зделать»[862]. Поступить по завещанию — это и есть отделить сына, дав ему то, что в ней обещано (немного денег, немного движимого имущества, кое-какие вотчины с крестьянами и — счастливого пути).

Заметим, что, подготавливая отделение отпрыска, Акинфйй со свойственной ему приверженностью к традиции и опыту довольно точно воспроизводил модель семейно-имущественных отношений, опробованную некогда первым Демидовым.

А что другой сын, Григорий, тоже обойденный отцом? В отношении его ситуация менее определенна. Полагаем, что в единственные наследники заводов он, в отличие от «застрявшего» на этом пункте Прокофия, не метил никогда. Надеялся ли он на более или менее равный раздел промышленной недвижимости и на получение в ней своей доли — сказать трудно. Тот факт, что документальных свидетельств обострения отношений между ним и отцом не имеется, позволяет предположить, что его скорее всего не было — во всяком случае, такого масштаба, какой имел место у отца с Прокофием. Было это связано с тем, что Григорий обладал другим характером и темпераментом (что, несомненно, так), или с тем, что уже тогда он имел другие склонности и интересы (что тоже возможно), сказать трудно. В конфликте отцов и детей материальный интерес толкал его к старшему брату. Но, повторим, вел себя Григорий не так, как он.

Что слухи о недовольстве Прокофия в обществе ходили, сомневаться не приходится — не тот он был человек, чтобы конфликт скрывать, да и терять ему было нечего. Можно думать, ходили слухи и об обиде Григория. В своем указе от 30 сентября 1745 года императрица, обосновывая намерение вмешаться в судьбу наследства, упомянет о решении завещателя передать заводы единственному из сыновей, «о чем те ево дети (множественное число! — И. Ю.) еще и при нем роптали, что неравно разделены»[863]. Вероятно, донеслось что-то такое либо до нее самой (через Черкасова?), либо до того лица, которое готовило этот указ.

После утверждения духовного завещания напряжение между Прокофием и отцом возрастало. Прокофий сопротивлялся вошедшей в привычку практике распоряжаться собой как приказчиком. Акинфию же его самоустранение от дел, хоть он его фактически спровоцировал, было не только неудобно, но в психологическом плане и неприятно. Сын упрямился, отец сердился, писал жалобы и т. д. Так в Акинфиевом семействе и жили какое-то время: Прокофий, считавший, что отец его предал, — сам по себе; Григорий, который хоть соляные промыслы в перспективе получал, — более или менее семейно; будущий обладатель всего Никита — с отцом. Тот не только учил младшего, но, словно предчувствуя будущее, еще и передавал ему связи. В 1744 году при посещении императрицей тульского дома Демидова присутствовал приближавшийся к двадцатилетию Никита. По сообщению И.Ф. Афремова, он «имел счастье понравиться» наследнику, великому князю Петру Федоровичу, «который очень полюбил его»[864].

Можно думать, если бы событиям было суждено развиваться естественным путем, дело скоро закончилось бы отделением Прокофия, что во многом бы ситуацию упростило.

Но Акинфий умирает. Обстановка разом и резко меняется.

Глава 11. АКИНФИЕВИЧИ: В СВОБОДНОМ ПОЛЕТЕ

На три не делится…

Как не выполнили волю Акинфия

Смерть Акинфия смешала все карты. Мощная его воля сдерживала обиды и взаимные претензии в семье — теперь они вырвались наружу, семья раскололась. Рухнули сложившиеся отношения с властью. Их нужно было выстраивать вновь, но кому? В одно мгновение исчезла определенность в стратегии развития бизнеса.

Неизвестно, как скоро обделенные наследники обнаружили намерение побороться за ущемленные права. Но обнаружили, и императрица заявила, что решила «о том их розделе сами всемилостивейше разсмотреть», о чем 30 сентября 1745 года дала указ генерал-майору и президенту Берг-коллегии А.Ф. Томилову. Цель: «дабы оное (имение покойного. — И. Ю.) меж ими, детми ево, в спорах и тяжбах не пропало». Обоснование: «…то их имение все суть государственная полза»[865].

Обещание «разсмотреть» — еще не ущемление прав владельцев. Но оно — декларация решимости самодержавной властью вмешиваться ради государственной пользы во всё на свете. Совершенно прав Б.Б. Кафенгауз, который в более позднем, 1748 года указе императрицы Сенату, в котором она изменила волю завещателя, усмотрел проявление того, «что правительство не признавало за заводчиком полного и неприкосновенного права собственности»[866]. Можно удивляться, цитировать подходящие пункты Берг-привилегии, регламента Мануфактур-коллегии и прочих заложивших основы петровской промышленной политики документов, но факт остается фактом: разрулить ситуацию вокруг наследования имущества Акинфия Демидова существовавшие нормы права, по мнению власти, не позволяли, и опираться исключительно на них было нельзя. То есть, конечно, можно. Но не нужно.

Императрица потребовала составить ведомость имениям и заводам, а также опись вещам, находившимся в домах и при умершем. Собрать информацию поручила Томилову, в помощь которому выделялся технический персонал. Отправив ведомость императрице, Томилов должен был ехать «в сибирския ево заводы», где находились вдова и «бывшей при нем»[867] младший сын, у которых выяснить, «не учинил ли» Акинфий «при конце живота» нового завещания. Далее при жене и всех детях (оговорено: «которых буде там нет — велеть туда приехать») следовало переписать наличные вещи, «обретавшияся при нем, умершем». «И к той переписи велеть всем руки приложить… и потом все запечатать»[868].

Тело Акинфия оставалось тем временем там, где он умер, — в селе Ицком Устье. На пути от дома к дому, от одного завода к другому. Между землей и небом. Вдова, дети — все были ошарашены, без приказа не знали, куда его везти, — на родину в Тулу или в Сибирь. Вдова и Никита застряли в Невьянске, задержанные там распоряжением Томилова никуда не выезжать, пока он туда не приедет. Вот и не уезжали, ждали[869].

А Томилов приближался к Невьянску медленно. Сначала выяснял положение дел в Туле и Москве, разобрался с которым только в декабре 1745 года[870]. В начале февраля следующего был в нижегородском Фокине, писал оттуда[871].

Прокофий в конце 1745-го находился в Москве. Отсюда он зорко следил за переговорами вдовы с тульскими и московскими приказчиками, даже вскрывал случайно попадавшие к нему в руки ее письма[872].

Где пребывал в это время Григорий — не ясно. Вдова в январе 1746 года писала: велено «до прибытия ево (Томилова. — И. Ю.) мне и с детми с Невьянских заводов не отлучатца»[873]. О детях говорила во множественном числе. Значит ли это, что их на Старом заводе находилось двое? Если так, то вторым мог быть только Григорий.

Неопределенность ситуации угнетала всех. У наследников еще ничего не отняли, но права распоряжения имуществом лишили. Указ Томилову от 30 сентября поручал все учтенное и внесенное в описи «хранить в целости тем, у кого что на руках есть». В них не включалось (соответственно, могло быть использовано без согласования) то, что надлежало «на употребление в пищу и в другая необходимыя расходы». Еще разрешалось «во всех ево (Акинфия. — И. Ю.) домах людям, что кому давать положено, то давать»[874]. Это — все, что касалось содержания лиц, которые давно привыкли не слишком себя ограничивать. В литературе отмечается, что Берг-коллегия выделяла вдове и детям деньги из прибыли, полученной от заводов[875]. По сути, именно так и было. Но механизм этого в указе проработан не был. Томилов едва ли решился бы дополнить его, хотя бы этого и требовал здравый смысл. Это обстоятельство скорее всего еще более усложняло жизнь наследников в первые месяцы после смерти Акинфия. Усложняло и позже, когда возникали экстраординарные обстоятельства. Так было, например, у Прокофия, который осенью 1746 года обращался к Черкасову с просьбой разрешить ему взять у московского приказчика «из суммы покойного отца» деньги на свадьбу дочери («…а в наличестве денги имеются», — информировал он). Потом, вынужденный занять на стороне шесть тысяч, снова писал ему и А.Ф. Томилову[876].