В. Бирюк - Догонялки

• Название: Догонялки
• Автор: В. Бирюк
• Жанр: Фэнтези

---

На кирпичах много чего видно. Что в Киеве и в Чернигове по ним дети собак гоняли, и рисунки рисовали. Более всего тогдашние детишки рисовали лошадок. В Новгороде кирпичи на траве раскладывали, а в Смоленске даже на ряднине. Но мы по-простому — площадку песочком засыпали и сверху навес поставили.

Вот ещё одна «святорусская загадка». Кирпичи на Руси делали в нескольких местах. Эти центры кирпичного производства запускались в разное время, под разными правителями, для разных целей. Но есть общая закономерность: в каждом таком промышленном центре первый, самый древний кирпич — около 38 сантиметров длиной, а последний, после, примерно, полутораста лет функционирования любого такого центра — около 27 сантиметров. Соответственно менялась и ширина, но не толщина. Почему «святорусский» кирпич всегда вот так эволюционирует — никто не знает.

Я, по простоте душевной, полагаю здесь проявление более общей закономерности, отмеченной ещё Гоголем:

— Что там в России?

— Да всё воруют.

Заказ кирпичей в «Святой Руси», как и в моей России, шёл тысячами штук. Поэтому мастера, устанавливая цены «по старине, как с дедов-прадедов повелось», потихоньку уменьшали размер изделия. Следуя примеру своих же правителей: русские князья в эту эпоху постоянно «портили серебро» — подмешивая в основную платёжную единицу — куну — медь, олово и свинец. «Каков поп — таков и приход» — русская народная мудрость. Пока правители в деньгах обманывают — народ… кирпичи укорачивает. Такое вот наглядное, «кирпичное», выражение понятия «инфляция».

Потом пошла, наконец-то, загрузка в печку уже для дела. Первый ряд укладывается концами на перемычки, на ребро, поперёк перемычек, второй плашмя и поперёк первого. И так далее. Всего, судя по высоте, до которой мы внешние стенки довели, должно быть рядов 12. В ряду — примерно 450 штук. Причём первый будет явный брак. Кирпич-сырец… Он же сырой. Он под нагрузкой изгибается. И самый верхний ряд — он лежит на предпоследнем, который тоже укладывается плотно, как крыша. Соответственно — не пропечётся. Плюс, подозреваю, и вторые ряды. Второй снизу и второй сверху. Плюс естественный бой, бой при транспортировке, брак при изготовлении смеси и при сушке, температурные перекосы… Как бы у меня тут половина продукции не оказалось бракованной…

Может, я чего не так делаю, может чего подправить можно… Весь испереживался.

Да, кстати, помниться я как-то сильно грустил, что нечем померить температуру под тысячу градусов, которая должна быть при обжиге кирпича? Сделал я термометр высокотемпературный. Ни у одного попаданца не встречал, а я вот додумался! Прокуй по моей команде посадил на штырь две полосы металла: кованного железа и меди. Вот этим, общим концом со штырём, прибор сквозь стенку печки я и вмазал. А свободные концы снаружи оставил. Прикол в том, что при нагреве медь и железо расширяются по-разному. Разница — примерно 6 микрометров на градус цельсия. По медяшке — насечку сделали, в полмиллиметра деления, примерно. Медяшка при нагреве растёт, а железка — отстаёт. Разница в полсотни градусов… если присмотреться — видна на глаз. Теперь бы протарифицировать этот… прибор. Типа: какая рисочка должна быть, чтобы — «всё у нас хорошо». Печка должна отрабатывать два основных режима. Сначала — прогрев, водичка испаряется, градусов 300–350. Потом кирпич жарится, надо держать градусов 900–950.

Как известно, самый вкусный шашлык делается под лёгким, моросящим дождём. Вы не знали? Так поверьте старому шашлычнику.

«Сколько я нарезал, сколько замочил
У мангалов разных сколько насадил…».

А у меня тут — водяная пыль со всех сторон. Жарим кирпичи в надежде на достижение «тонкого, изысканного вкуса»…

Цикл работы такой печки 10–15 дней. Три дня греем, повышая температуру, потом неделю ждём — пока остынет.

Но ждать мне не дали — пришли Аким с Яковом. О, дед уже и к длительным пешим прогулкам гож стал!

Жилята, углядев старшего, кинулся плакаться:

— Вот, сыночек ваш, бестолочь плешивая, всё не по-людски делает… добрых людей не слушает, только добро переводит… смердов-то попусту мучает… сам малой, ума-то ещё нет, а гонору-то…

Аким поглядел, послушал, похмыкал и выразился по-семейному:

— Яша, дай дурню в морду.

А когда битый Жилята вылез под общим присмотром из очередной лужи, объяснил:

— Ежели всякое мурло смердячее будет сына боярского в его же земле ругать да поносными словами называть, то никого порядка не будет. А будет в людях смущение и неустроенность.

Если мне удалось «нормализовать» Жиляту только с третьего раза, то Акиму он начал кланяться с одного. И больше — не выступал. Ну, понятно: Аким — «муж добрый». И годами, и бородой, и вообще: «знаменитый сотник славных смоленских стрелков». Аким только бородёнкой дёрнет, а все вокруг уже внимают и прислушиваются. Факеншит! Когда же я вырасту?!

Но Аким, отозвав меня в сторону, убил наповал:

— Людей надо отпускать по домам. Вот-вот гуси-лебеди полетят.

Я, естественно, сначала решил встать на дыбы:

— А что нам всякие гуси-лебеди? Отобьёмся.

Но озвучить не успел, а подумавши малость, под внимательными взглядами родителя-благодетеля и слуги его верного, поклонился им в пояс да сказал:

— Спасибо тебе, батюшка, за поучение, за совет да заботу.

Опять я лопухнулся. А ведь говорили мне мужики, да я отмахивался. Впёрся в эту печку, как в девку красную, ничего другого ни слышать, ни думать не хотел.

Глава 168

Кто из моих прежних соотечественников слышал термин: «осенняя поколка»?

Для многих охотничьих племён это — самое важное событие в году. С наступлением холодов масса разных копытных начинает откочёвывать. С летних пастбищ на зимние. В тундре Америки и Евразии собираются огромные стада диких оленей и двигаются к северной границе лесов. Южнее лесной полосы — массы бизонов по ту сторону Атлантики заполняют прерии, уходя к югу. Самое большое стадо парнокопытных — 200 миллионов голов.

В Великой степи косяки, прежде всего — лошадей-тарпанов, собираются вместе и тоже уходят. Одни — на север, прижимаясь к границе леса, другие — к югу. Есть ещё варианты, смотря по местной географии.

«Летит, летит степная кобылица
И мнёт ковыль».

— А почему — «летит»?

— Так осень же пришла! Вот все и полетели.

Идёт миграция огромных масс съедобного мяса. И на их пути всегда возникают маленькие сообщества всеядных обезьян-хомосапиенсов, старательно превращающих «мясо мигрирующее» в «мясо съеденное». Во всех узостях — на речных переправах, в речных долинах и оврагах, в горных проходах — охотники ждут дичь. Только это не охота в представлении моих современников — это промышленная заготовка мяса. На неё выходят не одиночные охотники-мужчины, а всем племенем. Пока мужчины режут этот «посланный богом» скот, женщины разделывают туши, снимают шкуры, рубят мясо, оттаскивают к кострам, на которых оно коптится… Удачная поколка позволяет племени сыто прожить зиму. Очень удачная — несколько веков.

Вот так прожило непрерывно четыре века на одном месте какое-то охотничье племя на территории нынешней Праги, над обрывистым берегом Влтавы. Уж очень удобный был здесь рельеф местности для организации загонной охоты. Раз за разом массы копытных приходили сами или сгонялись охотниками к этому обрыву. А внизу их уже ждали женщины с инструментом для добивания «прыгунов с трамплина» и разделки их тушек.

В лесной полосе таких массовых кочёвок копытных нет. Но есть аналог мигрирующего мяса степей и прерий — перелётные птицы. И снова — это не охота в понимании того же Тургенева:

«За четверть часа до захождения солнца, весной, вы входите в рощу, с ружьем, без собаки. Вы отыскиваете себе место где-нибудь подле опушки, оглядываетесь, осматриваете пистон, перемигиваетесь с товарищем. Четверть часа прошло. Солнце село, но в лесу еще светло; воздух чист и прозрачен; птицы болтливо лепечут; молодая трава блестит веселым блеском изумруда… Вы ждете. Внутренность леса постепенно темнеет; алый свет вечерней зари медленно скользит по корням и стволам деревьев, поднимается всё выше и выше, переходит от нижних, почти еще голых, веток к неподвижным, засыпающим верхушкам… Вот и самые верхушки потускнели; румяное небо синеет. Лесной запах усиливается, слегка повеяло теплой сыростью; влетевший ветер около вас замирает. Птицы засыпают — не все вдруг — по породам: вот затихли зяблики, через несколько мгновений малиновки, за ними овсянки. В лесу всё темней да темней. Деревья сливаются в большие чернеющие массы; на синем небе робко выступают первые звездочки. Все птицы спят. Горихвостки, маленькие дятли одни еще сонливо посвистывают… Вот и они умолкли. Еще раз прозвенел над вами звонкий голос пеночки; где-то печально прокричала иволга, соловей щелкнул в первый раз».