Михаил Кузмин - Дневник 1905-1907

• Название: Дневник 1905-1907
• Автор: Михаил Кузмин
• Издательство: Ивана Лимбаха
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-89059-025-1

Дневник Михаила Алексеевича Кузмина принадлежит к числу тех явлений в истории русской культуры, о которых долгое время складывались легенды и о которых даже сейчас мы знаем далеко не всё. Многие современники автора слышали чтение разных фрагментов и восхищались услышанным (но бывало, что и негодовали). После того как дневник был куплен Гослитмузеем, на долгие годы он оказался практически выведен из обращения, хотя формально никогда не находился в архивном «спецхране», и немногие допущенные к чтению исследователи почти никогда не могли представить себе текст во всей его целостности.

Первая полная публикация сохранившегося в РГАЛИ текста позволяет не только проникнуть в смысловую структуру произведений писателя, выявить круг его художественных и частных интересов, но и в известной степени дополняет наши представления об облике эпохи.

---

4_____

Писал сегодня «Histoire édifiante de mes commencements» и кончил{314}. Вечером все ходили в балаган, где разыгрывали «живую корову» и 2-х петухов, пели, кувыркались, были акробаты, пантомимы и т. п. Там был приятный на вид полуакробат, полуклоун, Густав или Густов, лицом напоминавший Бехли. Как-то легко себя чувствовал. На почту не ходил.

5_____

Ура! Письмо от Павлика утром. Так жданное, милое, откровенное, бесценное. Неужели я в самом деле хотя несколько любим им? День жаркий. Наши пошли в монастырь на ночь. Я с Лидией Степановной, бонной и детьми остался. Как-то было все особенно, т. к. Женя заболела, всё делали сами, скоро и чисто, было тихо, спокойно, гулять не тянули, я писал письма своим милым друзьям, перечитывая и целуя письмо Павлика раз десять{315}. Теперь ехать скорее! Дожидаться ли вторых денег? хватит ли мне? как ехать? Я встретил Дунечку из монастыря и закричал ей: «А наши пошли к Вам, а я, знаете, скоро, скоро уезжаю, я получил письма от друзей и от приятеля, такой у меня есть, Павлик, так он зовет, совсем еще мальчик почти». Та кивала головой, сидя в тележке, и, улыбаясь, приговаривала: «Дай Бог, дай Бог. Значит, с радостью к празднику!» Я болтал, как сорока, бонне, Л<идии> Ст<епановне>, детям, все об одном и том же, и, когда они все ушли купаться, я пошел к яблочному сторожу Николаю делиться своею радостью, а тот говорил, что хозяин обещал им сегодня на водку, и совал мне <украинку?>, вкусную, как дыня. Какое солнце сегодня! Какое милое лицо у нашего почтальона! как у пряничной куклы.

6_____

С меньшим народом, с хозяйством Лид<ии> Ст<епановны> и Марьи Яковл<евны> как-то больший порядок, все скорее, тише, без капризов Лидочки и Бори, чище. Страшная жара. Я просматривал первую часть дневника, написанную особенно небрежно и требовавшую исправлений. Ходил взад и вперед по березовой роще к Хмелевке, везде масса праздничного народа: парни, бабы, мужики. Я читал, ходя, был какой-то романтизм сегодня. Вечером долго лежал в траве около Суры, глядя на небо и строя воздушные замки; играли в крокет. Пришли наши, Л<идии> Ст<епановне> хотелось, чтобы они пришли измученными, им хотелось, чтобы мы соскучились и жалели, что не пошли. Было, м<ожет> б<ыть>, и то и другое, но зачем-то скрываемое, и сразу, как это ни странно, атмосфера сгустилась и потяжелела. Потом играли в рамс. Наши говорили о монастыре, они были у всенощной, им варили вечером похлебку, сегодня кормили вкусным монастырским обедом. Манечка оскоромилась, купались, беседовали с матерью Любовью, но, к моему стыду, я больше думал, как Павлик с гр. Шереметьевым ужинали у Донона{316}. Легли спать рано. На почту не ходил.

7_____

Томительно душно; я, изнывая, то ходил по комнатам, опять строя смешные планы, то сидел у окна комнаты с буфетом, смотря какой-то роман Жюль Верна без конца, без начала. Я не понимаю, чего я не еду. Ходили вечером на пристани, но парохода не дождались — наверное, писем нет. Вечером на пристанях очень весело, хотя сегодня темный душный вечер, за Волгой стреляют из ружей, тучи, жгучий ветер. Мои друзья могут думать, что я уже еду. Получу ли я письмо от Павлика еще? Вдруг завтра?! Не ехать ли завтра с «Самолетом»{317}? Увидеть скорей Павлика, скорее завтра, милое завтра, и послезавтра, и вся противная долгая дорога.

8_____

Утром ходил один гулять до завтрака. Страшно хотелось что-нибудь писать, но не знаю что, просто хотелось покрывать бумагу черными строчками. Написал письма. После обеда пошли на Суру лугами, я люблю эту дорогу, всю в виду города, ровную, среди кустов, широкую. Дом на перевозе, где мы сидели когда-то с Алешей Бехли, сгорел, и вместо него другой. Наши с перевоза поехали на лодке, а я пошел пешком. Пришли к пристаням в одно время, но они ушли, не дождавшись пароходов, я же ждал до темноты; рядом на скамейке сели чужие, ведя свой разговор, и мне уже чуялась грусть одинокой дороги к друзьям. Было страшно душно и темно, с нашими какие-то нелады, я с ужасом думаю, что в случае задержки моей, раннего приезда Пр<окопия> Ст<епановича> будут таскать по разным борам. Письма от Нувель и Павлика. Домой мне спутником пристал какой-то сторож, и мне было приятно в темноте идти разговаривая, а не заброшенным. Ах, прислали бы поскорей денег, чтобы без думы ехать. М<ожет> б<ыть>, завтра. Почему мои друзья так совсем забросили бедного Павлика? Его тов<арищ> прокурора, оказывается, очень часто ему пишет и вообще выплывает на горизонте. Я сегодня очень расстроен; скоро я прямо начну дурить и грубить. Мне нужно уехать. Скрытые стычки из-за прогулок, из-за крокета, из-за желанья видеть народ, из-за балагана, из-за всего, долгое воздержанье, скука по Павлике и друзьям, абсолютное безделье, отсутствие интересных бы мне знакомых, жара — меня энервируют крайне. Брат Алеши Бехли Сергей на днях утопился. Он был красивый, молодой и сильный. Он посмел. Но м<ожет> б<ыть>, больше еще смелости — остаться живым. Уеду ли я завтра? Господи, когда же я увижу Павлика? И он ждет не дождется письма с извещением о дне приезда.

9_____

Утром втроем с Л<идией> Ст<епановной> и Т<атьяной> Алипьевной ходили в березовую рощу за кладбище; они были грустны, говорили, что их что-то гнетет, что бонна утром сказала: «Господи, и чего я не умираю! съезжу на свадьбу к сестре и умру потом!» Березы белые, тонкие, гибкие и частые, с нежною бледною зеленью, через нее Волга серая и неподвижная; сегодня лень и усталость была во всем. Какое-то равнодушие. Пошел мелкий редкий дождь. После завтрака пошли на Шеремет<евский> хутор за сыром. За Сурой чудные луга, там мне всегда вспоминаются стихи Сологуба:

Пришел. Пришел издалека,
Окрест в полях прохлада,
И будет смерть моя легка
И слаще яда{318}.

Дивно там. Было опять солнце, ветер, открытые луга и мелкий лес. Каменные белые строения сыроварни, чистый прудок, <маленькие?> деревца, машины, гуси, толстый сыровар-швейцарец и его сын, слегка похожий на Сомова, но лучше, собаки Прометей и <Момент?> — все напомнило какие-то сказки Andersen’a: «Гадкий утенок» и т. п. Домой пришли поздно. Ходили с Сережей на почту, но не дождались парохода. Вечер теплый, с зарницами, и все небо, трепещущее звездами, народ на темном берегу, трактиры, освещенные внизу, спокойные улицы в гору, сады, редкие огни, напоминая какой-то южный, почти турецкий городок, звали к любви. А сестра обижается, что я уеду как раз накануне приезда зятя, не дождавшись, будто я его избегаю и т. д. И это действительно может иметь такой вид. Успокоившись за Павлика, я могу и подождать, и деньги подойдут, быть может.

10_____

Сегодня было очаровательно на пристанях; тонкий молодой месяц, заря, первые звезды, приходящие пароходы, оживление — все было прелестно. С «Кавк<азом> и Мерк<урием>» приехал зять; солдат, обняв за шею обеими руками другого, долго напутствовал его разными поручениями. Писем не было; наши едут 17-го, долго рассказывались разные новости. Неладно с письмами-то, вероятно, Renouveau Павлика не увидел. Теперь, впрочем, это не первостепенно важно, раз я имею известие от самого него.

11_____

Ездили за Суру, пили чай под деревьями, будто веселые компании Ватто, но не особенно веселость всех мешала впечатлению. Несколько бы другое веяние — и при совершенно тех же условиях было бы дивно. Возвращались на лодке. После обеда играли в крокет, пришли Инжаковичи, но с ними сидели только Варя и Прок<опий> Ст<епанович>, мы же дурачились у ворот, играя в горелки, жмя масло, поя песни. Мне хотелось потанцовать, и я, зайдя во двор за ворота, поплясал в одиночку. И потом, пойдя на почту по полутемным улицам, я все громко пел, будучи почему-то возбужденно весел. Письмо от нежного Павлика, от верного Renouveau. Гафизиты видаются у Сомова, был и Городецкий{319}. Лететь бы скорей! Нежный Павлик пишет хотя просто и бесхитростно, но еще любовнее прежнего: вероятно, он получил уже мое самое сердитое письмо. Нувель пишет, что живет монахом по довольно серьезной причине. Триппер, что ли, у него? Вечером играли в карты. Без нас Л<идия> Ст<епановна> свалилась в ров и вывихнула ногу, так что завтра на хутор все не пойдем. Долго не отвечает Юша. Смотрю в будущее без дум, и потому легко.

12_____

Решительно ничего нет. Какой-то тупой день; готовятся к отъезду: обирают яблоки, режут кур. Завтра едет Т<атьяна> Ал<ипьевна> и Л<идия> Ст<епановна>: ходили на пристани узнавать о пароходах. Необыкновенно звездные ночи! Когда-то увижу я нежного Павлика! Цыганка гадала мне, между прочим вздором (ничего не говоря о женщине): «Ты лукавый, но щедрый и приятный, тебе завидуют за твой ум, тебя тяготят дела, но в разговенье тебе будет радость». Павлика же я не увижу еще 15-го. Получу остальные деньги, что ли?