Василий Клёпов - Тайна Золотой долины. Четверо из России [Издание 1968 г.]

• Название: Тайна Золотой долины. Четверо из России [Издание 1968 г.]
• Автор: Василий Клёпов
• Издательство: Средне-Уральское Книжное Издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1968

Многие из вас уже, без сомнения, встречались с книгой «Тайна Золотой Долины» и хорошо знакомы с ее героями. Молокоед и его Друзья — Рыжая Белка, Димка Дубленая Кожа, Федор Большое Ухо — собираются в поход в таинственную Долину, дают клятву верности друг другу, ловят «ездовых» собак и сооружают свою Золотую Колесницу Счастья…

Они давно уже стали вашими друзьями.

Эта повесть дважды выходила в Свердловске и раз в Москве. Больше тысячи писем получил автор от ребят. Все спрашивали, какова же дальнейшая судьба Молокоеда. И тут Василий Степанович вспомнил, что рассказывал когда-то своему сыну историю о бегстве ребят из немецкого плена…

Так появилась еще одна приключенческая повесть «Четверо из России». В ней те же герои — Молокоед, Рыжая Белка, Федор Большое Ухо, Димка Дубленая Кожа, — и приключения их не менее увлекательны. Только события развертываются далеко за пределами России. Автор показывает мужество советских ребят, достоинство, с которым они переносят невзгоды…

---

Горбун прикрыл калитку, сел на ступеньку барского крыльца и стал курить свою трубочку. На крыльце появилось что-то белое, как привидение.

— Уехал? — спросил сиплый голос, и я догадался, что во двор вышла наша мучительница.

— Уехал, — ответил невесело Камелькранц. — Но напрасно ты затеяла все это, Марта… Ничего страшного не было… А теперь мы потеряем несколько работников…

— А ты хочешь, чтобы мы потеряли всех? — со злобой проговорила баронесса. — У нас все поляки побегут, если поощрять этих молокососов. Черт с ними, мне остальные дороже.

— Тебе легко так говорить, Марта. А где я возьму людей, чтобы убирать урожай?

— Если тебе трудно, так и скажи, — обрезала баронесса. — Тогда я буду искать другого управляющего.

Она хлопнула дверью и ушла, а Камелькранц остался сидеть на крыльце.

«Что же он сидит здесь?» — думал я.

Горбун вдруг вскочил, прислушался и бросился открывать калитку. В нее немедленно прошмыгнул Франц и, приставив велосипед к стенке, что-то сказал Камелькранцу и бесшумно исчез в польском бараке.

Минут через двадцать или тридцать на улице послышался шум машин, и в ворота громко начали стучать. Опять во дворе появился Верблюжий Венок:

— Кто там?

С улицы что-то ответили. Горбун открыл ворота, и в них въехали два мотоцикла, а за ними вползла, осветив фарами весь двор, длинная автомашина.

Черный человек в огромной фуражке, пошептавшись с Камелькранцем, направился к нашему амбару. Луч света от фар упал на его рукав, на котором отчетливо выделялось изображение черепа и скрещенных костей.

— Ребята, гестаповцы! — крикнул я.

Камелькранц уже открывал двери. Меня ослепил свет электрического фонарика. Незнакомый скрипучий голос недоуменно спрашивал:

— Такие молокососы?

Нас подняли и повели в замок. Моих товарищей оставили в прихожей, а меня втолкнули в дверь, прикрытую портьерой. Я очутился в богато обставленной комнате, которая, видимо, была чьим-то кабинетом. За письменным столом сидел в кресле совершенно лысый немец в золотом пенсне, с усиками щеточкой, как у Гитлера, и рассматривал фотографию, вставленную в резную рамку.

— Кто это? — спрашивал он у Камелькранца.

— Сын баронессы, лейтенант Рудольф Фогель.

Горбун так низко склонился, что маленький человечек, сидевший у него на спине, скатился к самой шее.

— Хороший офицер! — одобрил гестаповец.

— Фогель! — с ударением сказал Камелькранц.

— Да, барон, — словно завидуя, произнес гестаповец. — Это его кабинет?

— Его… Мы оставили здесь все так, как было в день отъезда Рудольфа.

Я невольно оглядел комнату. На стенах, покрытых красивыми коврами, висели ружья, пистолеты, кинжалы и охотничьи трофеи — рога и чучела. А меня больше всего интересовала карта, занимавшая большую часть одной из стен. На ней ломаной линией сверху вниз тянулись синие флажки. В центре они подходили почти к Москве, и я понял, что молодой барон был в последний раз дома еще позапрошлой осенью.

«Все оставили, как было, — подумал я, усмехнувшись про себя. На карте осталось, как было, а на фронте уже по-другому…»

В дверь вошел высокий, тощий лейтенант и, щелкнув каблуками, доложил сидевшему за столом:

— Поляки здесь, господин капитан… Прикажете ввести?

— Обождите… Присаживайтесь к столу, Клюге… Допросим сначала этого, — кивнул немец на меня.

«Чего они хотят?» — думал я, а у самого по спине бегали мурашки. Конечно, я уже знал, что значит разговор с гестаповцами. Не то чтобы я испугался их… Я боялся одного: как бы не выдать какой-нибудь военной тайны, если меня начнут допрашивать под пытками. Я вспомнил нашу пионерскую клятву, которую мы читали совсем недавно, и почти совсем успокоился.

— Трусите, молодой человек? — усмехнулся гестаповец, вытирая о платок пенсне.

— А что мне трусить? — спокойно проговорил я. — Я не сделал ничего такого, чтобы вас бояться…

— О, любопытно! — рассмеялся капитан, обнажая в улыбке два золотых зуба. — Ты, верно, думаешь, что мы не знаем, какой ты фрукт?

К моему удивлению, гестаповец начал говорить о том, что я устроил в поле митинг, на котором докладывал о победах Красной Армии и агитировал против немцев. Только тут я подумал, что, пожалуй, и в самом деле, встреча с батраками в поле походила на митинг, и даже обрадовался: узнали бы в Острогорске, чем я занимаюсь в фашистском тылу!

— Ты думаешь, у нас можно митинговать, как в России? — язвительно спрашивал капитан. — Ты очень ошибаешься!

— Ни в чем не ошибаюсь, — отвечал я, удивляясь своему спокойствию. — Вот вы действительно ошибаетесь. Меня только спросили, откуда мы, я и ответил, что из России. Потом мне задавали вопросы, и я отвечал. Вот и все.

— Какие были другие вопросы? — спросили враз оба гестаповца.

— Вопросы? — я сделал вид, что вспоминаю, а сам думал, что немцы, видно, уже знают о событиях в поле. Я решил, что будет лучше, если я прикинусь искренним и сказал: — Вопросы были такие…

Моя откровенность подействовала. Капитан кивал мне, но Клюге хмурился и неодобрительно посматривал на своего начальника. Вдруг Клюге ударил меня по лицу. Страшная боль чуть не заставила меня взвыть. Было такое ощущение, что челюсть у меня перекосилась, и я схватился за нее. С удивленным видом я посмотрел на лейтенанта, сплюнул на ковер кровь. А Клюге сильным движением ударил меня в переносицу. В тот же миг все завертелось перед моими глазами, и я рухнул на ковер.

Очнулся я, когда капитан выплеснул мне в лицо стакан холодной воды. Пустой взгляд немца оживился.

Я молчал. Тогда Клюге хотел ударить меня ногой.

— Господин капитан! — прикрыл я лицо локтем. — Уймите хоть вы этого чудака! Он убьет меня еще до того, как я смогу вам что-нибудь сказать.

Гестаповец весело расхохотался.

— Ты прав, унтерменш! Сядь, Клюге! У тебя — никакого знания детской психологии!

— Почему именно ты стал отвечать на вопросы? — повернулся капитан ко мне.

— Потому что лучше других знаю немецкий язык.

— Язык врага? — отчеканивая каждое слово, повторил мои слова гестаповец. — Так, кажется, ты говорил?

— Говорил! — смело ответил я и, сделав наивные глаза, посмотрел на капитана. — Но ведь это же правда. Ведь вы с нами воюете?

Капитан даже хлопнул себя по ляжкам.

— Черт возьми, Клюге, этот маленький унтерменш мне определенно нравится!

В кабинет втолкнули Левку. Он сделал руки по швам и отрапортовал:

— По вашему вызову Лев Гомзин явился!

На Левкином лице было столько серьезности и подобострастия, что даже я не мог понять: дурачит гестаповцев Большое Ухо или докладывает всерьез. Капитан посмотрел на Левку с изумлением:

— Это еще что за оболтус?

Клюге нагнулся к его уху.

— А, — понимающе улыбнулся капитан и приказал:

— Подойди сюда! Покажи руки!

Левка протянул плохо разгибающиеся ладони. Гестаповец даже брезгливо сморщился: до того они были грязны. (Большое Ухо рылся под амбаром!).

— Что ты делал сегодня в поле?

— Строил Великую Германию, — выпучив глазищи, гаркнул Левка.

— Что-о? — в изумлении протянул гестаповец.

— Мы только за этим сюда и ехали, — пустился в объяснения Большое Ухо. — Так нам говорил обер-лейтенант, который стоял у нас на квартире. Честное слово! Вот хоть Ваську спросите!

— Вон оно что, — издевательски улыбнулся капитан. — А ну, покажи свою больную ногу…

— Что вас всех интересуют мои конечности? — пробурчал Левка, поднимая штанину.

— Смотри, как бы нас не заинтересовал твой язык! — вспылил багровея Клюге.

— Могу показать и язык, мне не жалко, — добродушно ответил Левка.

Нога у Левки все еще была припухшей, притом на ней красовалась настоящая повязка. Немцы переглянулись, Клюге с недоумением и плохо скрытой досадой пожал плечами.

Нам велели выйти вон.

В коридоре Левка подошел ко мне. В его огромных, черных глазах прыгали хорошо знакомые мне бесенята.

И вдруг бесенята исчезли, я увидел в Левкиных глазах сочувствие.

— Тебя что, били, Вася?

Я прислонил тыльную сторону ладони ко рту и увидел на ней красное пятно.

— Ерунда! — сплюнул я на ковер. — Чуть-чуть по роже съездил меня этот Клюге.

Но в дверях возник Клюге, громко прокричал:

— Кошедубофф!

Димка скрылся за дверью. Не знаю, долго мы сидели или нет, но вдруг услышали страшный крик.

Вам приходилось слышать, как стонет в зубном кабинете человек, которому дергают зуб? Сейчас так же стонал и кричал Димка.

Я бросился к двери, толкнул ее… Фашистский капитан был уже не тем добрым капитаном, который поощрял меня к откровенным высказываниям. Он держал Димку за руку и что есть силы выворачивал ее, Димка со страшно перекосившимся лицом, присев от боли, твердил: