Василий Клёпов - Тайна Золотой долины. Четверо из России [Издание 1968 г.]

• Название: Тайна Золотой долины. Четверо из России [Издание 1968 г.]
• Автор: Василий Клёпов
• Издательство: Средне-Уральское Книжное Издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1968

Многие из вас уже, без сомнения, встречались с книгой «Тайна Золотой Долины» и хорошо знакомы с ее героями. Молокоед и его Друзья — Рыжая Белка, Димка Дубленая Кожа, Федор Большое Ухо — собираются в поход в таинственную Долину, дают клятву верности друг другу, ловят «ездовых» собак и сооружают свою Золотую Колесницу Счастья…

Они давно уже стали вашими друзьями.

Эта повесть дважды выходила в Свердловске и раз в Москве. Больше тысячи писем получил автор от ребят. Все спрашивали, какова же дальнейшая судьба Молокоеда. И тут Василий Степанович вспомнил, что рассказывал когда-то своему сыну историю о бегстве ребят из немецкого плена…

Так появилась еще одна приключенческая повесть «Четверо из России». В ней те же герои — Молокоед, Рыжая Белка, Федор Большое Ухо, Димка Дубленая Кожа, — и приключения их не менее увлекательны. Только события развертываются далеко за пределами России. Автор показывает мужество советских ребят, достоинство, с которым они переносят невзгоды…

---

— Унтерменш! Русский лодырь! — кричал Камелькранц, брызгаясь слюной. — Ты не будешь есть до тех пор, пока не станешь хорошо работать! — Он швырнул лопату и убежал дальше.

Мои соседи снова принялись копать картошку, но я заметил, что Сигизмунд и Юзеф все время посматривают в мою сторону. Вдруг Юзеф отстранил меня легонько в сторону и стал выбрасывать из земли гнездо за гнездом. Сигизмунд делал то же самое на другой борозде.

Он показал на картошку, что-то молвил, улыбнулся и пошел на свою борозду. Потом вернулся, поднял с земли мою лопату, осмотрел ее и бросил другому поляку. Они о чем-то быстро говорили, и в их словах чувствовалось такое возмущение Камелькранцем, что я почувствовал благодарность к этим людям.

— О чем вы? — спросил я по-русски.

Поляки посмотрели на меня и виновато развели руками. Юзеф подошел и дал мне сравнить лопаты. И я понял, о чем они говорили: моя лопата была совсем тупая!

Я подумал, что, может, эти люди успели уже научиться говорить по-немецки и на всякий случай сказал:

— Эс ист зер шлехт, дан бир дас эйнандер нихт ферштеен.[98]

Они обрадовались так, словно я был немой и вдруг начал говорить.

Заремба осторожно оглянулся вокруг:

— Проклятый горбун дал тебе нарочно тупую лопату. — Возьми! — протянул он свою.

Сигизмунд, увидев, что Камелькранц горбится где-то на другом конце поля, махнул рукой полякам. Они собрались вокруг меня и, опершись на лопаты, что-то говорили.

— Расскажи нам что-нибудь о России, — мягко попросил Сигизмунд.

— Что зробили прусаки з Москвой?[99] — резко выкрикнул поляк в рваной рубахе и латаных штанах.

Я посмотрел на встревоженные лица невольников и понял, что наша родная Москва дорога не только русским.

— Хорошо! Будем говорить на языке нашего врага! Москва стоит, как скала! — выкрикнул я. — Фашисты уже осеклись под Москвой, а если сунутся еще раз, то сложат под ней свои головы.

Поляки недоуменно переглянулись, еще теснее окружили меня и наперебой стали спрашивать:

— Так, значит, Москву не взяли?

— А ты это точно знаешь, мальчик?

Уже много месяцев прошло с тех пор, когда гитлеровцы сообщили пленным о взятии Москвы, и поляки потеряли всякую надежду на освобождение от фашистского рабства.

Я сообщил о битве под Москвой и о победе под Сталинградом и сам удивился тому, как восприняли это поляки. Их словно подменили. Они радостно галдели на своем языке, били друг друга по плечам, смеялись, как ребятишки. Потом Юзеф подхватил меня могучими руками и, расцеловав, крепко-крепко прижал к себе. Тут подскочили его товарищи и с криками стали меня качать.

Когда я оказался на земле, Сигизмунд ласково похлопал меня по плечу:

— Спасибо, мальчик! После твоих слов мне опять хочется жить…

— Ты — дурень! — зло перебил Сигизмунда маленький полячок, который молился у кладбища.

— Не говори, Франц, чего не надо! — укоризненно ответил Сигизмунд.

Я испугался, как бы поляки не бросились бить своего товарища, но в это время меня подтолкнул Левка и, округлив глаза, кивнул в сторону пашни. Вдоль борозды прямо на нас ползла гадюка. Увидя людей, она остановилась, подняла голову и быстро-быстро стала шевелить языком, напоминая чем-то баронессу.

Левка поднял лопату и одним махом перебил змее хребет.

— Что за митинг? — закричал неизвестно как подкравшийся к нам Верблюжий Венок. — Это все ты, старый смутьян! — вцепился он в Сигизмунда, поднимая плеть.

В ту же минуту Левка упал на землю и принялся вопить что есть мочи:

— Господин Камелькранц, спасите! Спасите меня, а то я умру… Эти бестолковые поляки только кричат, а помочь не могут. Меня укусила гадюка, господин Камелькранц!

Змея все еще корчилась недалеко от нас.

И Левка до того ловко провел сценку мнимого несчастья, что горбун поверил. Он нагнулся и стал перетягивать плетью «ужаленному» Левке ногу в колене. Поляки, посмеиваясь, расходились. Они говорили между собой по-польски, и по их одобрительным взглядам можно было понять, что невольники восхищаются находчивостью Левки, спасшей Сигизмунда от расправы, а нас всех — от неприятностей. И только Франц, поравнявшись с Левкой, бросил на него злобный взгляд. Я отчетливо услышал, как поляк прошипел:

— Пся крев!

Нам снова не дали обедать. Поэтому мы собрались около Левки, который лежал на земле.

Я вынул из кармана подарок поляков и, бросив кусочки хлеба в подсоленную воду, мы стали есть тюрю, укрывшись от Камелькранца.

После обеда двое поляков стали выпахивать картошку. Нас с Димкой Камелькранц отрядил собирать ее за плугом. Всякий раз, когда я с ведром подходил к куче картофеля, я встречал около нее Сигизмунда или Юзефа, и никто не мешал нам переброситься парочкой слов. Я узнал, что поляки здесь уже давно, с самого начала войны.

— А вы не пытались бежать?

— Куда бежать? — с чуть грустной иронией отвечал мне Сигизмунд. — Нам бежать некуда. Вся Польша уже четыре года оккупирована Гитлером.

— Я часто толкую им это… — подошел Юзеф. — Надо бежать. Но попробуй, уговори их!

Снова появился Камелькранц, а за ним по-прежнему униженно шла госпожа Бреннер. Юзеф и Сигизмунд поведали мне ее печальную историю. Госпожа Бреннер арендует у баронессы землю, так как у нее своей земли нет. Сейчас фрау Бреннер осталась одна, без мужа, с ребятами, а Фогель требует от нее платы частью урожая.

— Мне наплевать, где вы возьмете картофель! — твердил женщине Камелькранц. — Через три дня чтобы вы его привезли, иначе передам дело в суд.

Фрау Бреннер молча поплелась по дороге.

ФЕРДАММТ[100]

От тугой перевязки нога у Левки начала пухнуть. Ему и в самом деле стало больно, он стонал уже не только старательно, но искренне. Несколько раз его руки протягивались к повязке, чтобы расслабить ее, но Большое Ухо тут же отдергивал их: пусть будет больно, пусть нога станет толстой, как бочка, — это даже хорошо, так как придает больше правдоподобия выдумке насчет змеи.

Сигизмунд, несколько раз ходивший пить к тому месту, где лежал Левка, ничего не понимал. Наконец он обратился к Камелькранцу:

— Господин управляющий, вы посмотрите на русского мальчика. Мне кажется, с ним надо что-то делать…

Камелькранц подумал, подумал и велел своему племяннику Карлу отвезти больного работника домой.

Опираясь на лопату, Левка поковылял к бричке. Он хотел сесть рядом с Карлом, но тот брезгливо кивнул на козлы. Я, дескать, хозяин, ты мой невольник, и знай свое место. Но в дороге, как мы узнали потом, Левка заставил маленького барона кое-что понять.

Вначале они ехали молча. Но Большое Ухо не умел долго молчать. Ему непременно надо было с кем-нибудь говорить. Он и решил перекинуться парой слов с Карлом.

— Послушай, Фердаммт…

— Это кого ты зовешь Фердаммтом? — обиделся Карл.

— Тебя, кого еще… Ты не крути, Фердаммт, а отвечай на вопрос. Почему ты такой толстый?

— Я — больной, — важно ответил барон.

Левка расхохотался:

— Я так и знал. Ты — не жилец на белом свете и к тому еще — дурак.

— Я тебя сейчас выброшу из коляски, — вспылил маленький барон. — И ты пойдешь, как пленник за колесницей победителя.

— Это еще вопрос, — ухмыльнулся Большое Ухо. — Я, видишь, не люблю, когда меня выбрасывают. Я люблю сам выбрасывать.

Карл ухватил Левку за плечи, но тот вывернулся и ткнул немца локтем в лицо. У Карла брызнула носом кровь.

— Тир, куси его, куси! — вопил Карл.

Но Левка уже успел приручить собаку. Тир бежал рядом с бричкой, лаял, вилял хвостом и не знал, кого здесь надо брать.

— Тир, возьми его! — крикнул Левка, указывая на Карла.

Огромный пес в ту же секунду вспрыгнул в бричку и, оскалив зубы, заворчал на перетрусившего Карла.

— Что? Натравил? — торжествовал Левка. — То-то!

И, путая падежи, перевирая окончания немецких слов принялся втолковывать:

— Немцы вообще против русских никуда не годятся. В тринадцатом веке были такие же псы-рыцари, как твой Геринг или Гитлер. И вздумали они схватиться с нашими на Чудском озере. Пришли — страшнее не придумать: одеты в железные сетки, на головах рога. А наш Васька Буслаев взял оглоблю да как начал гвоздить по вашим, так от псов куда руки, куда ноги, куда головы полетели с рогами…

— Этого не может быть, — важно сказал Карл. — Арийцы — непобедимая раса.

— А ты тоже из этой расы?

— Конечно, — убежденно ответил Карл. — Мама говорила, что наш род идет от самого Фридриха Барбароссы.

— Тогда выходи из брички и давай сразимся на кулаках, — предложил Левка.

Карл не понимал, что это такое — сражаться на кулаках. Но Левка быстро разъяснил суть дела. Он спихнул Не Жильца на свете с тележки и, дав несколько зуботычин, так разозлил, что Карл бросился к Большому Уху с кулаками.