Вера Колочкова - Добрая, злая

• Название: Добрая, злая
• Автор: Вера Колочкова
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-227-04691-8

Случай сыграл с ее именем жестокую шутку. Мама, увлеченная мексиканскими сериалами, назвала дочь Сантаной, а регистраторша «потеряла» одну букву. Имя в документе, конечно, поправили, но бабушка Анна убедила родителей оставить девочку при ней, в деревне, чтобы отмолить первоначальное «сатанинское» имя в церкви и вложить в ребенка только доброе, и никак не злое. Бабушка давно умерла, Санька переехала в город, выросла, но так и не может понять, какая же она все-таки – добрая или злая…

---

– Возьми, дочка! Что-то ты и впрямь плохо выглядишь! На вот тебе, запишись в салон, приведи себя в порядок! Аккурат перед поездкой успеешь. А то что же – Англия все-таки… Надо же себя культурненько обиходить… А если этих денег не хватит, я еще дам!

Ох… Как же противно ёкнуло внутри, будто ее дочерняя совесть скукожилась виноватостью – что же она с бедной матерью творит? Она ж ей верит, она ж от души… Потому и открылась навстречу ее вранью с радостью, с чистой доверчивостью. Бедная добрая мама. Не мама, а чистый ангел. А она – не дочь, а чудовище. Тоже придумала, как отцовскую проблему решить… Сиди теперь, вымучивай из себя искреннюю благодарность, а заодно угрызайся нечистой совестью!

Она с трудом вдохнула в себя воздух, собираясь проблеять свое трудное и необходимое «спасибо», но не успела. Мама вдруг живенько подпрыгнула на стуле, замахала полными ручками так, что вспыхнул и будто проколол маленькое пространство меж ними большой бриллиант, нагло выпучившийся из оправы кольца на среднем пальце.

– Ой, доча! Я ж тебе не рассказала еще, какую мне новость эта сорока Алина утром на хвосте принесла! У нее же двоюродная сестра в том же институте работает, что и отец! И эту его… новую, как там бишь ее… Алинина сестра тоже хорошо знает. Ты не представляешь, доча, какая у нашего молодожена большая неприятность вышла! Ребенок-то у молодайки больной оказался! Какую-то срочную дорогую операцию ему надо делать, а денег у молодайки – пшик… И с нового мужа ничего не возьмешь – с голым задом из-под прежней жены выскочил! Думал, ему с новой женой любовь да счастье будет, а взамен – вот оно…

Мама притворно вздохнула, глядя на нее в ожидании. Наверное, полагалось по дочерним правилам выплеснуть из себя хоть какую-то эмоцию, да смелости не хватило. Сидела как истукан, молча уставившись в тарелку с недоеденным куском пирога. Потом потянулась к нему, схватила дрожащими пальцами, принялась жевать истово. Мама, истолковав ее молчание по-своему и будто спохватившись, заговорила уже мягче, ровнее:

– Нет, я понимаю, конечно… Жалко, жалко мальчишку… А для матери так двойное горе – не иметь возможности ребенку помочь… Очень, конечно, я этой молодайке сочувствую…

С трудом проглотив пирог и не глядя на маму, она невольно поморщилась, автоматически потянулась к бокалу с вином. Вот хоть убей – не было никакого сочувствия в мамином голосе. Вернее, оно было, но особого рода, с явным душком торжества. А может, и нет никаких родов и видов у сочувствия – оно просто есть или его просто нет. И ничем это отсутствие не прикроешь. Какая ж это мерзкая штука по сути – проекция торжества на сочувствие…

– Ну чего ты к бокалу припала? Скажи хоть что-нибудь! – не выдержав ее молчания, проговорила мама. – Или ты меня осуждаешь, а, Сань? Думаешь, я злорадствую, да?

Вот что ей ответишь? Да, мол, мама, злорадствуешь, ах как нехорошо? А кто эту «злорадную» только что на деньги для больного Тимоши развел, у кого тут у нас рыльце в пушку?

– Да знаю, знаю, осуждаешь… – неожиданно вяло и со слезой в голосе вдруг произнесла мама. – Когда со стороны смотришь, всегда легко осуждать…

– Я не осуждаю, мам. Я понимаю, как тебе… тяжело.

– Ха! Да что ты понимаешь! Тяжело, главное! Тяжело – это не то слово… Нет, доча, мне не тяжело, у меня вся душа выгорела от обиды!

– Да, ты уже говорила, мам… Только что…

– А ты еще раз послушай, что от тебя, убудет? Трудно тебе, что ли? Мне и доктор сказал, чтобы я родным людям выговаривалась, в себе не носила! А то заболею, не дай бог!

– Ну тогда давай… Говори, мам, я послушаю…

– Ну да… Так о чем бишь я… Вот представляешь, Сань, вроде уж и гореть внутри нечему, а все равно – горит, никакой мочи нет… Да, может, я злорадствую, да! Может, мне сейчас именно это и необходимо, чтоб хоть как-то жажду утолить… Знаешь, как умные люди говорят? Когда долго сидишь со своим горем на берегу, то обязательно дождешься, когда мимо проплывет труп твоего врага… И пусть, пусть твоему отцу будет сейчас хреново! Да мне как воздухом подышать, если ему сейчас хреново будет… И не важно, по какой причине. Как есть, так и говорю. Зато честно. И можешь осуждать меня, сколько тебе будет угодно! И не дай бог тебе такое…

Истерически всхлипнув, она закрыла ладонью рот, с шумом втянула через нос воздух, задержала его в себе надолго, некрасиво выпучивая влажные от непролитых слез глаза.

– Мам, ну не надо, прошу тебя… Не надо, пожалуйста… – проблеяла она, глядя на нее со страхом.

– Да не бойся, доча… – устало произнесла мать на выдохе. – Не бойся, я тут у вас в истерике биться не стану. Ты ж знаешь, я сильная… Не баба, а конь с яйцами… Ладно, поеду я. Поздно уже.

– Может, машину оставишь? Как ты в таком состоянии поедешь? Хочешь, такси вызову?

– Да нормально поеду! Всю жизнь в любом состоянии за руль садилась, ничего со мной не сделается. А ты завтра и впрямь время найди в салон сходить! Вон с лица вся спала, и бледная, страх смотреть. Надо всегда держать себя в руках, Саня, в форме быть…

Тяжело поднявшись со стула, мама неуклюже подрыгала ногами, оправляя брюки, натужно ей улыбнулась, а проходя мимо двери в комнату и понизив голос до приторной ласковости, еще и нежно пропела, легкомысленно помахивая ручкой:

– Кирюшенька, солнышко, пока… Я поехала…

Стоя у окна, она долго смотрела, как мать не спеша подходит к машине, как с таким же неторопливым достоинством усаживается за руль. Вот ее ладонь высунулась в окно, махнула в прощальном жесте, блеснув кольцами, и машина наконец сдвинулась с места, исчезла за углом дома.

Так, теперь надо довести дело до конца, раз уж ввязалась. Нащупав в кармане рубашки мобильник, выискала в памяти номер вызова такси, проговорила в трубку тихо, заговорщицки:

– Девушка, примите заказ… Если можно, побыстрее… Улица Белинского, дом пятьдесят три, первый подъезд.

– Минуту… – так же, как ей показалось, заговорщицки ответила девушка-диспетчер. – Ага, есть… Выходите, через пять минут машина будет у подъезда…

Засуетилась, собираясь. Хотя чего там собираться? Вот он, конверт с деньгами, на кухонном столе лежит. А что делать с этими, которые… на салон? А, туда же их, в конверт! Как говорила бабушка Анна: раз пошла такая пьянка, режь последний огурец! Лишними Кате эти деньги не будут.

– Ты куда на ночь глядя? – удивленно сунулся в прихожую Кирилл, когда она торопливо натягивала на ноги кроссовки.

– Да я быстро! Мне надо тетрадку с лекциями Поль отвезти… У нее завтра сдача хвоста, а я утром тетрадку забыла отдать… Я такси вызвала, туда и обратно, через полчаса буду!

Машина и впрямь уже ждала у подъезда, лукаво подмигивала зеленым глазом. Плюхнулась на заднее сиденье, назвала новый отцовский адрес.

Поехали быстро, благо, что в такой поздний час пробок в городе уже не было. Подставив летящему в открытое окно ветру лицо, зажмурилась, и тут же появилась перед глазами странная, почти сюрреалистическая картинка… Берег реки, грустно сидящая на нем мама в ожидании проплывающего мимо трупа врага… Фу, ерунда какая! Прости, мам, но трупы врагов пока отменяются. Прости, добрая моя, злая моя, не тот случай. Хоть и за твой счет, но все равно – не тот.

– Вы подождите меня, я через пять минут вернусь, обратно отвезете! – проговорила в спину водителя, когда машина остановилась у подъезда.

Скрипучая железная дверь с обрывками проводов бывшего домофона, обшарпанные стены подъезда, дерматиновая дверь с медными гвоздочками-кнопочками. Катя с измученным лицом, вопрос-надежда в глазах:

– Саня? Саня… Что… Что?

– Вот! Возьмите, тут двести тысяч и… и еще немного. Теперь хватит?

Тихий то ли вдох, то ли вскрик, ладошка к щеке, обернулась назад, заголосила вдруг истово:

– Леня! Ленечка! Иди сюда! Катя деньги привезла! Леня! Ленечка!

Тут же рядом возник взъерошенный отец, уставился на нее в счастливом немом изумлении:

– Санечка… Но как же…

– Нормально, пап! Ты извини, меня внизу такси ждет! Все, пока, я потом тебе позвоню…

И – бегом назад, вниз по ступенькам. Все, дело сделано. А дальше будь что будет…

Просыпаться утром ни в какую не хотелось. Страшно было просыпаться, будто вместе с крепким ночным сном улетела вчерашняя эйфория от вероломно ею содеянного. И голова болела, как с похмелья. Наверное, от эйфории тоже на другой день похмелье случается, как от избытка алкоголя. Лежала еще минут десять, не открывая глаз, убеждала себя изо всех сил: чего уж такого она вероломного содеяла, если по большому счету? Всего лишь больному ребенку помогла. И не важно, каким способом. Как там умные люди говорят – цель оправдывает средства? А что там умные люди говорят про утреннее нестерпимое чувство вины перед близким человеком, чьими, между прочим, средствами в полном смысле этого слова желанная цель достигнута? С ним-то, с чувством вины, что делать? На хлеб намазывать вместо масла?

И весь день ее не покидало это двоякое ощущение – то именинницей себя чувствовала, то преступницей. Но если уж быть до конца честной, именинницей все же больше… Тем более отец, когда ему позвонила, радостно сообщил ей, что вопрос Тимошиной отправки в клинику уже решен, Катя бегает по инстанциям, документы оформляет. Правда, немного царапнуло – отец даже не спросил, откуда она такие деньги раздобыла. Конечно, она бы даже под китайской пыткой ему не призналась откуда. И все же…