Даниил Тумаркин - Миклухо-Маклай. Две жизни «белого папуаса»

• Название: Миклухо-Маклай. Две жизни «белого папуаса»
• Автор: Даниил Тумаркин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-235-03395-5

В самой фамилии Николая Миклухо-Маклая слышится эхо дальних странствий, звучит голос судьбы, отправившей потомка украинских каза­ков и немецких врачей на далекую Новую Гвинею, жители которой до сих пор вспоминают о русском «человеке с Луны». Первым из ученых посетив труднодоступные районы Океании и Юго-Восточной Азии, Миклухо-Мак­лай самоотверженно, порой с опасностью для жизни, изучал их природу и население. Его исследования имеют не только научную ценность — в эпо­ху колониальных захватов он неустанно призывал видеть в «дикарях» людей, беречь их самобытную культуру. «Белому папуасу» посвящено немало книг, вышедших в России и за рубежом, но многие моменты его биографии до сих пор остаются непроясненными. Новое жизнеописание Миклухо-Маклая, созданное известным этнографом Даниилом Тумаркиным, — итог многолетних изысканий, подробно освещающих недолгую, но яркую жизнь выдающегося ученого-гуманиста.

---

«В продолжение 15 месяцев я ни разу не присутствовал при церемонии их бракосочетания, ни разу — при операции "мулум" (обрезание) и не видел много, много другого», — писал путешественник в конце своего первого пребывания на побережье залива Астролябия[646]. Теперь ему удалось подробно описать свадьбу в деревне Горенду и наблюдать «другой род свадьбы — именно похищение девушек силою, но собственно силою только для вида, по заранее условленному соглашению»[647]. Присутствуя на нескольких похоронах, Миклухо-Маклай собрал интересный материал о погребальных обычаях и способах захоронения.

Объясняя, почему в 1876 — 1877 годах он вновь уделял наибольшее внимание антропологическим и этнографическим исследованиям, а не изучению природы острова, Миклухо-Маклай писал в РГО: «В будущем те же райские птицы и бабочки будут восхищать зоолога, те же насекомые насчитываться тысячами в его коллекциях, между тем как почти наверное при повторенных сношениях с белыми не только нравы и обычаи теперешних папуасов исказятся, изменятся и забудутся, но может случиться, что будущему антропологу придется разыскивать чистокровного папуаса в его примитивном состоянии в горах Новой Гвинеи, как я искал сакай и семанг в лесах Малайского (Малаккского. — Д. Т.) полуострова»[648].

Тем не менее Миклухо-Маклай регулярно проводил метеорологические наблюдения, собирал по мере возможности материалы для продолжения своих сравнительно-анатомических исследований: препарировал черепа и скелеты, помещал в консервирующие жидкости мозги и целые туши животных, уделяя особое внимание местным сумчатым. Прибыв на Берег Маклая, исследователь обнаружил следы происшедшего здесь в 1873 году землетрясения, которое сопровождалось разрушительными приливными волнами (цунами). Натуралист широкого профиля, он внимательно изучил последствия этих природных катаклизмов, а также признаки постепенного поднятия береговой полосы.

Характерной особенностью второго пребывания ученого на Берегу Маклая были многочисленные экскурсии, которые он предпринимал в предгорные и горные местности, прилегающие к береговой полосе, вдоль побережья и на расположенные вблизи от него небольшие острова. Миклухо-Маклай передвигался по суше пешком, в шлюпке посещал близлежащие островки, а более длительные морские путешествия совершал на довольно вместительных папуасских парусных судах (ванг). Этими судами с кабинами, защищающими от проливных дождей и тропического зноя, управляли Каин и другие его друзья с острова Били-Били, которые вели меновую торговлю с племенами, населяющими залив Астролябия. В результате путешественнику удалось посетить более двадцати деревень, расположенных в разных частях Берега Маклая.

Эти экскурсии Миклухо-Маклая, несомненно, были связаны с подготовкой к осуществлению его замысла — попытками приступить к созданию Папуасского союза, о существовании которого он публично и явно «авансом» объявил в «Отрывке» из письма Мещерскому. Посещая деревни, путешественник записывал слова и отдельные фразы на местных языках, выявлял островитян, пользующихся наибольшим уважением среди своих сообщинников, искал удобные якорные стоянки. Ему удалось составить краткие словники на четырнадцати языках, на которых говорили обитатели двадцати семи деревень. Находясь в деревне Телята (Телиата), расположенной вблизи от юго-восточной оконечности Берега Маклая, путешественник приказал прибить к дереву «медный ярлык с моей монограммой»[649]. Николай Николаевич внимательно осмотрел хорошо защищенную от господствующих ветров гавань между берегом Новой Гвинеи и цепочкой островков архипелага Довольных людей, замеченную им еще в 1872 году, и назвал ее порт Великого князя Алексея. На одном из этих островков, Урему (Урембу), не имевшем постоянного населения, он посадил кокосовые пальмы и сказал Каину, что в следующий приезд устроит здесь свою резиденцию. Впоследствии Миклухо-Маклай утверждал в письме министру иностранных дел Н.К. Гирсу, что «уже с 1876 г. стал принимать меры для приведения в исполнение устройства туземного правительства»[650].

Как видно из записей и статей ученого, папуасы продолжали считать его не только «очень большим человеком» (тамо боро-боро), но и сверхъестественным существом. Впрочем, среди папуасов иногда возникали споры о происхождении и свойствах таинственного пришельца. Вскоре после внезапной смерти двух островитян тамо, собравшиеся в одном из мужских домов Бонгу, завели разговор, смертен ли Маклай. Когда Николай Николаевич вошел в эту хижину, все разговоры прекратились, и путешественник заподозрил, что речь шла о нем. Наконец тамо боро Саул, решившись, прервал молчание и задал вопрос, волновавший его собеседников: «Маклай, скажи, можешь ли ты умереть? Быть мертвым, как люди Бонгу, Богата, Били-Били?» Тамо русс оказался в затруднительном положении: сказать «нет» значило обмануть папуасов, которые верили каждому его слову; к тому же несчастный случай мог в любой момент оборвать его жизнь; сказать «да» значило поколебать — и значительно — его репутацию. И тут проявились артистичность, присущая нашему герою, его способность быстро находить выход из самой непростой ситуации. Он взял тяжелое копье, подвешенное к стене дома, подал его Саулу и, отступив на несколько шагов, сказал: «Попробуй! Посмотри, могу ли я умереть!» Саул даже не поднял копье и стал повторять: «Арен!» («нет»), тогда как несколько присутствующих бросились к Маклаю, желая загородить его своими телами. Рассказав об этом эпизоде, Николай Николаевич добавил: «Ответ показался удовлетворительным, так как после этого случая никто не спрашивал меня, могу ли я умереть»[651].

Обитатели окрестных деревень во всех трудных случаях приходили к нему за советом и помощью. «Вместо того, чтобы смотреть на них, как прежде, совершенно объективно, как на предмет научного исследования, — писал о втором пребывании ученого на Берегу Маклая П.П. Семенов, — он как бы сроднился с ними, полюбил их и с увлечением вошел в роль их руководителя и покровителя»[652].

Местные жители верили во всемогущество тамо русс Маклая. Его слова, даже намека на возможные природные катаклизмы, было достаточно, чтобы предотвратить войны между деревнями. Но сплотить эти деревни в единый социальный организм, в Папуасский союз, не смогла бы даже такая харизматическая личность, как Маклай. Как подчеркивал сам исследователь, он застал обитателей Берега Маклая «в самом первобытном состоянии, в периоде каменного века»[653]. Каждая деревня (реже две-три соседние деревни) представляла собой замкнутый мирок, почти в каждой был свой особый язык или диалект. И ученый, по-видимому, понял, что ему едва ли удастся претворить в жизнь свой дерзновенный замысел, а потому не стал форсировать его осуществление.

Миклухо-Маклая несколько ободряло, что газетные сообщения о предстоящем захвате Великобританией восточной части Новой Гвинеи не подтвердились. За 17 месяцев, которые он провел в этих местах, Берег Маклая не посетило ни одно судно и, казалось, не появилось никаких признаков надвигающейся опасности. Но ученый ясно осознавал, что и сюда неминуемо нагрянут чужеземные пришельцы — любители легкой наживы, беззастенчивые авантюристы, а возможно, и охотники на «черных дроздов», то есть работорговцы, поставщики подневольной рабочей силы для плантаций Квинсленда, Новой Каледонии, Фиджи и Самоа.

У Николая Николаевича часто возникал вопрос, окажет ли он услугу коренному населению Берега Маклая, облегчив своим знанием страны и ее обитателей доступ сюда европейцам. «Чем более я обдумывал этот шаг, — писал он, — тем более склонялся к отрицательному ответу. <…> Я решил поэтому положительно ничем, ни прямо, ни косвенно, не способствовать водворению сношений между белыми и папуасами»[654].

Негоциант из Сингапура К. Шомбургк, зафрахтовавший «Си берд» и ссудивший деньгами Миклухо-Маклая, обещал прислать за ним судно через шесть месяцев, но не выполнил своего обещания. Это серьезно осложнило положение путешественника: все привезенные припасы, в том числе рис, бобы, консервы и писчая бумага, кончились, и пришлось перейти в основном на местную пищу, а записи делать на бумажных клочках и незаполненных листах, вырванных из привезенных книг. День за днем Николай Николаевич вглядывался в горизонт, ожидая шхуну, но она не появлялась. Такая неопределенность нервировала путешественника. Состояние его здоровья снова пошатнулось. На туловище и особенно на ногах появились кожные воспаления и плохо заживающие язвы — возможно, похожие на те, которые мучили его на «Витязе» перед высадкой в заливе Астролябия. Мира, Мёбли и Сале страдали от местной малярии значительно чаще, чем хозяин. Но Миклухо-Маклая все больше беспокоили сильные невралгии тройничного нерва, о чем он уже раньше сообщал Вирхову; путешественник считал их нетипичными проявлениями «перемежающейся лихорадки»[655].