Даниил Тумаркин - Миклухо-Маклай. Две жизни «белого папуаса»

• Название: Миклухо-Маклай. Две жизни «белого папуаса»
• Автор: Даниил Тумаркин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-235-03395-5

В самой фамилии Николая Миклухо-Маклая слышится эхо дальних странствий, звучит голос судьбы, отправившей потомка украинских каза­ков и немецких врачей на далекую Новую Гвинею, жители которой до сих пор вспоминают о русском «человеке с Луны». Первым из ученых посетив труднодоступные районы Океании и Юго-Восточной Азии, Миклухо-Мак­лай самоотверженно, порой с опасностью для жизни, изучал их природу и население. Его исследования имеют не только научную ценность — в эпо­ху колониальных захватов он неустанно призывал видеть в «дикарях» людей, беречь их самобытную культуру. «Белому папуасу» посвящено немало книг, вышедших в России и за рубежом, но многие моменты его биографии до сих пор остаются непроясненными. Новое жизнеописание Миклухо-Маклая, созданное известным этнографом Даниилом Тумаркиным, — итог многолетних изысканий, подробно освещающих недолгую, но яркую жизнь выдающегося ученого-гуманиста.

---

Тогда же Миклухо-Маклай послал Вирхову для публикации в его журнале три небольших сообщения. Два из них были посвящены сексуальным обычаям даяков острова Борнео (ныне Калимантан). В них описывались ампаланги — палочки с шариками на обоих концах, которые вставляются через специально проделанные отверстия в мужской половой член, чтобы увеличить сексуальное возбуждение женщины. «Что половое влечение способно на многое — это старый, многократно доказанный факт, — писал Николай Николаевич в сопроводительном письме, имея, очевидно, в виду и собственный опыт, — но то, что оно заставляет мужчину делать такие вещи, превосходит все, о чем я раньше слышал и читал»[623].

Из писем и газет, посылаемых ему из России, Миклухо-Маклай узнал, что некоторые «патриотически вдохновленные мужи» упрекают его за то, что большинство статей он публикует на иностранных языках, и просил Остен-Сакена и секретаря РГО защитить его от этих нападок. Путешественник объяснил, что с юности предпочитает не писать, а диктовать свои работы, править продиктованные тексты и отдавать их тому же писарю для подготовки беловика. В Сингапуре и на Яве невозможно было найти русского писаря. К тому же он считает необходимым внимательно читать корректуру (и, добавим, вносить в нее изменения и дополнения), что исключалось в случае отправки рукописей в Россию. Впрочем, известность Миклухо-Маклая на родине выросла настолько, что его статьи — дословно или в изложении — довольно быстро появлялись в журналах и газетах в переводе на русский язык.

В письме Вирхову от 23 ноября 1875 года Николай Николаевич — как медик медику — описал симптомы своих недугов: «Я сильно страдаю от малярии, которая приняла замаскированную форму; меня очень беспокоят невралгии тройничного нерва (I и III ветки); к тому же значительная анемия (следствие лишений во время последнего путешествия) вызывает слишком частые и потому очень тяжелые припадки головокружения»[624]. Путешественнику удалось, как он и предполагал, за два месяца справиться с анемией «при помощи рациональной диеты + препаратов железа + большого покоя». Возьмем на заметку поражение тройничного нерва — одного из основных в голове человека. Быть может, уже тогда начиналась страшная болезнь, которая свела в могилу «белого папуаса».

В январе 1876 года Миклухо-Маклай переселился в Чери-бон — портовый город на северном побережье Явы — и, поселившись в гостинице, начал приобретать снаряжение и припасы для экспедиции в ожидании прихода шхуны «Си берд». Отправляясь на Новую Гвинею, чтобы попытаться защитить своих друзей — обитателей Берега Маклая, путешественник не упускал из виду ситуацию в Папуаковиай. Из Черибона он отправил письмо генерал-губернатору Лансберге, в котором сообщил, что осенью представил его предшественнику записку о социальном и политическом положении папуасов Берега Папуаковиай. «В этом письме, — говорилось в послании, — упоминалось, между прочим, о существовании настоящей торговли рабами, которых вывозит с Новой Гвинеи и для коих сборным пунктом служит о-ва Серам-Лаут. Преждевременный отъезд <…> генерал-губернатора Лаудона был, вероятно, причиной того, что мое письмо покоится в архиве без надлежащих последствий». Николай Николаевич просил «во имя человечности и справедливости» принять какие-то меры для облегчения печального положения жителей данных областей[625]. На копии этого письма, сохранившейся в бумагах нашего героя, имеется его пометка о том, что по возвращении из второй экспедиции на Берег Маклая он получил в 1878 году следующее сообщение от X. Левисон-Нормана, одного из советников генерал-губернатора: «Рабство в Тернате и Тидоре будет отменено в будущем году»[626]. Однако в действительности долговое рабство в этом районе сохранялось вплоть до XX века.

Перед отправлением в плавание на «Си берд» Николай Николаевич расстался со своими слугами — сунданцем Сайнаном и «папуасенком» Ахматом. Вместо Сайнана, негативно проявившего себя в джунглях Малакки, путешественник нанял яванца Сали, который имел поварские навыки. Почему Миклухо-Маклай не взял с собой Ахмата? Возможно потому, что рассчитывал найти более подходящего слугу на островах Океании. Надо думать, путешественник на прощание одарил, чем мог, верного Ахмата, подаренного ему султаном Тидоре, и выправил своему «рабу» необходимые документы. Дальнейшая судьба Ахмата неизвестна.

18 февраля «Си берд» покинул Черибон и спустя две недели вышел на просторы Тихого океана. Накануне отплытия Николай Николаевич послал Семенову новое письмо. Посетовав на то, что он так и не дождался ответа из Петербурга на свой вопрос, хотя князь Мещерский сообщил, что такой ответ был отправлен, Миклухо-Маклай заявил: «Каково бы ни было, однако же, содержание этого письма, сущность моего мероприятия или моего нового путешествия не могла бы быть изменена»[627].

Письмо Мещерского, о котором упомянул Миклухо-Маклай, до нас не дошло. Вероятно, Александр хотя бы намекнул в нем о вероятном решении властей предержащих и посоветовал другу-путешественнику полагаться на собственные силы. Впрочем, само молчание Семенова, уклонившегося от отправки телеграммы «с намеком», было достаточно красноречивым. В своей тесной каюте, страдая от качки, Николай Николаевич размышлял о том, как, действуя в одиночку, защитить своих темнокожих друзей. После продолжительного обдумывания путешественник избрал такой образ действий: превратить «его Берег» из «ничьей территории», не захваченной ни одной из европейских держав, в субъект международного права, для чего объявить о создании там межплеменного союза, некоего квазигосударства, и в качестве главы этого объединения обратиться к правительствам европейских стран с призывом уважать независимость Берега Маклая.

17 марта путешественник написал для отправки Остен-Сакену любопытный документ — «Отрывок из письма г-на Н.Н. Миклухо-Маклая к князю Ал. Ал. Мещерскому в С.-Петербург». Вызывает сомнение сам факт существования такого письма: его черновик отсутствует в бумагах Миклухо-Маклая. Во всяком случае, текст, отправленный Остен-Сакену, — не частное письмо, а послание, рассчитанное на международный резонанс, на самую широкую, причем не только русскую, аудиторию.

«Я нахожусь в настоящее время на пути к Берегу Маклая, — говорилось в этом «Отрывке», — где думаю поселиться с целью, сообразно моему обещанию, стараться, чем и как могу, быть полезным туземцам, т. е. не допустить, насколько будет возможно, чтобы столкновение европейской колонизации с черным населением имело бы слишком гибельные последствия для последних (как, например, это случилось в Тасмании, продолжается в Австралии и будет, вероятно, на островах Фиджи). Я надеюсь, что общественное мнение всех честных и справедливых людей будет для моего дела достаточным покровительством и охраною против бесправных притязаний правительств и против несправедливых и насильственных поступков разных европейских эксплуататоров и искателей обогащения и личных выгод всеми средствами и путями». Путешественник подчеркнул, что попытается «один и без ничьей помощи» защитить своих «черных друзей, отстоять их независимость в случае европейского вторжения». «Если, несмотря на все старания, — продолжал он, — мои усилия окажутся тщетными, научные исследования и наблюдения в этой мне уже отчасти знакомой стране вознаградят, может быть, мои жертвы <…> если нет — сознание, что сдержал данное слово, будет достаточною наградою моего предприятия»[628].

Этот «Отрывок» Миклухо-Маклай приложил к письму Остен-Сакену, датированному 26 марта. «Надеясь, что читая первый или один из первых в Европе о моем решении, — писал он «многоуважаемому Феодору Романовичу», — Вы согласитесь, что только слабость характера или трусость перед препятствиями и опасностями могли бы помешать мне сдержать слово. <…> Надеюсь и не сомневаюсь, что Вы согласитесь, что мое, или, вернее, наше (мое и моих черных "proteges") дело правое, и пожелаете нам успеха». Далее следовали ключевые строки, раскрывающие замысел нашего героя: «Высадившись на Берегу Маклая, я пошлю письма мои и телеграмму "Голосу" с известием о моем возвращении и объявлением, что Папуасский Союз на Берегу Маклая желает остаться независимым и будет до крайней возможности протестовать против европейского вторжения»[629].

Это письмо Остен-Сакену, отправленное в апреле — вместе с пачкой других писем — с капитаном шхуны «Скотленд», возвращавшейся с островов Палау в Гонконг, дошло до Петербурга к лету 1876 года. В ноябре, когда Петербурга достигло известие, что путешественник прибыл на Берег Маклая, в «Голосе» появилась редакционная статья «Значение деятельности Миклухо-Маклая». «Международное Телеграфное Агентство, — говорилось в статье, — обнародовало на днях телеграмму из Сингапура, извещавшую, что русский путешественник Мик-луха-Маклай снова высадился на северном берегу Новой Гвинеи. Наша печать не обратила внимания на это крайне важное известие. Считаем необходимым объяснить значение возвращения нашего смелого и неутомимого путешественника на остров, где он провел более года среди туземного населения, папуасов».