Руфин Гордин - Иван V: Цари… царевичи… царевны…

• Название: Иван V: Цари… царевичи… царевны…
• Автор: Руфин Гордин
• Издательство: ACT, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-005378-9

Время Ивана V Алексеевича почти неизвестно. Вся его тихая и недолгая жизнь прошла на заднем плане бурных исторических событий. Хотя Иван назывался «старшим царем» («младшим» считали Петра), он практически никогда не занимался государственными делами. В 1682–1689 гг. за него Россией управляла царевна Софья.

Роман писателя-историка Р. Гордина «Цари… царевичи… царевны…» повествует о сложном и противоречивом периоде истории России, когда начинал рушиться устоявшийся веками уклад жизни и не за горами были потрясения петровской эпохи. В книге прослежены судьбы исторических персонажей, чьи имена неотделимы от бурных событий того времени.

---

— Дети! А не прогнать ли царицу Наталью из дворца!

— Любо, любо! — прокричали в ответ из толпы.

Но патриарх стал поперек:

— Обезумели! На кого руку подымаете? На царицу, любимую супругу покойного государя, на мать царя Петра!

Князь Хованский смешался. Рано, видно, выскочил, неладно, покамест надо отступить.

— Ищите Ивана Нарышкина, — распорядился он. — Изменник непременно где-то укрывается. Пусть его сестрица-царица нам его выдаст головою. Иначе учиним разгром.

— Ивана, Ивана! — ревела толпа. — Подавай нам Ивана! Перебьем всех бояр, коли не выдадите его.

Царица Наталья заливалась слезами. Патриарх и бояре стали молить ее: не будет угомону, коли Ивана не выдать. Люты, аки звери дикие, всех нас перебьют.

Нашли Ивана, вывели его. Царица прильнула к нему в последнем объятье. Иван был бледен. Патриарх осенил его крестным знамением.

— Прими мученический венец за всех нас, за царицу и царя Петра.

— Я готов, отче, — дрогнувшим голосом отвечал Иван и поклонился на все стороны. — Вот он я, казните, — вышел он к стрельцам.

И тотчас же с торжествующим ревом был схвачен. Но решено было не убивать его, а прежде подвергнуть пыткам в застенке. Однако зачинщики просчитались: и под страшною пыткой Иван молчал. И тогда его поволокли на Красную площадь и там изрубили в куски.

Стрелецкое беснованье длилось пять дней. Все, кого наметил Иван Милославский, были погублены либо приговорены к ссылке и постригу. Со времен царя Иоанна Грозного не лилось столь много крови на Москве в междоусобном бореньи.

Казалось, Софья могла быть довольна. Но смутно было у нее на душе. Чрезмерны были жертвы, много невинных людей погибло. Совесть глодала ее. Иван утешая:

— Можно ль управлять бунтом? Или ты ведаешь способ? Все едино: чище стало на Москве, нам, Милославским, более не придется быть в тени. Считай, с Нарышкиными покончено. Брату твоему никто не будет препятствовать.

— Ах, Иван, — отвечала со слезами Софья, — ему и так никто не препятствовал.

— Отныне надобно двинуть его вперед, перед Петрушкой, — посоветовал Иван. — Пущай бояре таково приговорят, а патриарх благословит. А ты за малолетством царей будешь имать власть.

Слезы на глазах Софьи высохли. Она кивнула головой. В самом деле, кто, как не она! Старшая сестра, разумница, как полагают многие и как убеждена была она сама. Старый князь Иван Хованский вроде бы на ее стороне, а стало быть и стрельцы. И князинька рядом, ее князинька, Василий Голицын. Первая голова России — конкурентов не стало. Кабы не мачеха с Петрушкой!.. Тут уж никуда, выхода нету. А есть противовес, худой, но кровный — царь Иван. Он старший, стало быть, и первый. А Петрушка… Петрушка второй, он за ним.

Призвала князя Хованского, душевно говорила с ним, сулила дачи стрельцам и ему, князю.

— Князь Иван Андреич, ты ведь на нашей стороне, правда?

— Правда, государыня царевна. Готов служить тебе не щадя живота.

— Верю. Вот и сослужи: пошли выборных, кои погорячей, и пусть посадят братца Ивана первым царем.

— Пошлю, государыня царевна. Самых что ни есть горлохватов.

— А я надумала по выбору твоему провозгласить верных надворною пехотой, а тебя над ними главою поставить.

— Милостивица ты наша! Все устроим по-твоему, — обрадовался Тараруй.

Снова привалили стрельцы в Кремль. Стали кричать:

— Хотим Ивана первым царем!

— Он старший!

— Пущай в церквах поют за здравие царей Ивана и Петра!

Опять начался перепуг. Неужто снова быть побоищу? Собрали Думу.

— То глас Божий говорит устами выборных, — сдался патриарх.

Бояре, окольничьи, думные дьяки согласились. Иван был провозглашен первым царем — Иоанном Пятым, а Петр — Петром Первым.

Знатно управили, радовалась Софья. Князь Василий по обыкновенью хмыкал. Полководческих лавров в походе на Крым он не стяжал, зато по части правления был первый человек. С иноземными послами вел переговоры, заключил «вечный мир» с Польшей. К нему шли за советом все, кто в разумном совете нуждался. Но стрельцы оставались стихией и ему неподвластной. Они держали Москву в страхе. По их требованию на Красной площади был воздвигнут столп с перечислением убиенных и их «вин».

Трепетали приказные — дьяки и подьячие, трепетали обыватели. Бог весть, что еще надумают душегубы стрелецкие. Пребывал в томительном ожидании и Николай Спафарий. Он долго был не у дел, по возвращении призвали его к ответу, отчего посольство его богдыхан не жаловал, грамоты о мире и согласии с ним не отправил? Упирался Николай: стоял-де непреклонно за честь великого государя, а чести той богдыхан не поддался. Вменили ему в вину, что был он человеком Артамона Матвеева и жил с ним в согласии и по его указу чернокнижием займался. На то-де и свидетели есть.

Долго снимали с него допросы. И наконец отстали. Тот же князь Василий Голицын ведал, что он многознающ и государству полезен. Вызволил его из Сибирского приказа, где чинили ему допросы, и повелел быть по-прежнему в Посольском приказе переводчиком с языков западных и восточных.

Стал трудиться он прилежно, урывая малые часы на отдых и сон. Привел в порядок свои записи, сделанные в Китайском государстве, весьма расширил их, включив в книгу отрывки, переведенные в бытность его в Тобольске вместе с Юрием Крижаничем из сочинения одного голландца. Сего премудрого человека он не раз вспоминал. Узнал Николай, что с кончиною царя Алексея Михайловича Крижанич получил дозволение быть свободну и выехать из России. Но никто не знал, куда он направил свои стопы.

Спафарий долго трудился над подносными сочинениями своими. Подносные — стало быть, для поднесения великому государю, Феодору, в царствование которого он возвратился, благодетелю Артамону Сергеичу, злодейски убиенному, и патриарху Иоакиму. Они были посвящены его посольству в Китайское государство. Представил «Статейный список посольства Николая Спафария в Китай», «Дневник путешествия Спафария по Сибири», «Описание Китайского государства, или Китайская книжица», «Описание великия реки Амур» да к тому же переложение сочинения иезуита Мартини, кое он поименовал «Татарской книжицей».

Мало-помалу он продвинулся и с помощью князя Василия занял прежнее главенствующее положение в Посольском приказе. В росписи служителей стали отписывать так: «Посольского приказу переводчики, толмачи и золотописцы Николайко Спафарий со товарищи».

Оценили! Князь, бывший главою Посольского и Иноземного приказов, поручал ему переводить грамоты иностранцев, дипломатическую почту и даже перехваты переписки посольских чинов. Поручал он ему быть в приставах у иноземных гостей, то бишь сопровождать их, давать пояснения, показывать достопримечательности, ибо иной раз более некому такое поручить: Спафарий, как никто в приказе, был многоязычен. Приехал знатный гость — молдавский господарь Ион Белевич — бить челом единоверным, дабы великий государь выручил бы единоверных из-под турецкого ига. Николай опекал его по-свойски: молдавский, как и греческий, был языком его детства. Явился в Москву шведский посол Иоганн Спарвенфельд с целым штатом для переговоров о мире, о торговле и мореплавании, Спафарию было поручено вести их.

Посол увез в Швецию его книгу «Описание Китая». Эту же книгу издал в Париже и в Гааге на французском языке посланник Франции при московском дворе де Невилль.

Одним словом, он пребывал, так сказать, в малой славе. И вот — побоище, бессмысленное, дикое, звериное. И рыскающие по Москве стрельцы, пьяные от водки и от крови, начиненные злобой и безнаказанностью. Доберутся ль до него? Ведь всё рыщут да рыщут, изменников ищут. А он известен, яко чернокнижник и сподвижник Артамона Матвеева, обратившегося из благодетеля и покровителя стрельцов во врага престола и великих государей. Крушили, резали, кололи всех без разбору по чьему-то наущенью. Не успел вызнать — по чьему. А ведь среди стрельцов наверняка были пожилые, помнившие Матвеева в ту пору, когда он был стрелецким головою. Помнят его доброту. Увы, добро быстро забывается!

Ждал. Не выходил из дому. Благо было занятие: перевод и сочинение «Книги естествословной» — о зверях, птицах и рыбах, о всякой твари земной, ползающей, плавающей и летающей. Сочинение занятное, отвлекавшее от тревожных мыслей.

Во все эти дни он в Приказе не бывал. Сказался недужным. Да и занятия-де есть домашние.

Заглядывал к нему только подьячий Петр Васильевич Долгово, человек верный, деятельный его помощник. Сообщал новости. Они были безотрадны. Москва — в руках стрельцов. Бесчинства их длятся. Опустошили все винные погреба, бродят пьянехонькие по улицам, заглядывают во дворы, грабительствуют. Управы на них нету. Князь Хованский, начальствующий, выходит, сам под ними. Великие государи и государыни, словом, весь двор и святейший патриарх с причтом отбыли из Москвы. А куда — толком неизвестно.