Руфин Гордин - Иван V: Цари… царевичи… царевны…

• Название: Иван V: Цари… царевичи… царевны…
• Автор: Руфин Гордин
• Издательство: ACT, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-005378-9

Время Ивана V Алексеевича почти неизвестно. Вся его тихая и недолгая жизнь прошла на заднем плане бурных исторических событий. Хотя Иван назывался «старшим царем» («младшим» считали Петра), он практически никогда не занимался государственными делами. В 1682–1689 гг. за него Россией управляла царевна Софья.

Роман писателя-историка Р. Гордина «Цари… царевичи… царевны…» повествует о сложном и противоречивом периоде истории России, когда начинал рушиться устоявшийся веками уклад жизни и не за горами были потрясения петровской эпохи. В книге прослежены судьбы исторических персонажей, чьи имена неотделимы от бурных событий того времени.

---

Прасковья не знала, плодна она или нет. Откуда ей знать такое? У домашних совестно спрашивать. Род Салтыковых славился своею древностью и восходил к тринадцатому веку, когда их предок Михаиле покинул Пруссию и переселился в Новгород. А посему звался он Прушаниным. От него пошли многие именитые фамилии, в том числе Морозовы. А уж потом, от Морозова-Салтыка, пошли и Салтыковы. Они были ближними людьми многих царей, занимали боярские кресла. Андрей Салтыков, к примеру, стал оружейничим и приближенным великого князя Василия Ивановича, двое Салтыковых были при дворе Ивана Грозного видными людьми, а их племянник — окольничим Бориса Годунова. Да и Романовы приблизили к себе Салтыковых. При царе Михаиле состоял Борис Михайлович Салтыков, а братец его Михайло — кравчий, окольничий и ближний человек царя Алексея. Четверо Салтыковых при нем были боярами.

Но и на солнце, как известно, бывают пятна. Была запятнана и фамилия Салтыковых. Запятнал ее, в частности, боярин Михайло Глебович. Предался он самозванцу, а когда поляки были изгнаны, бежал с сыновьями в Польшу, где его пригрел король Сигизмунд. Сын его Федор стал игуменом монастыря близ Дорогобужа, который сам же и выстроил, и крестился двуперстием, ибо ревностно придерживался старой веры. А брат его Петр был дедом Прасковьи. Ее же отец вышел из поляков с завоеванием Смоленска, был прощен царем Алексеем и послан на воеводство в Енисейск — все-таки клеймо «а нем до конца не было смыто.

Софья нимало не сомневалась в своем выборе. «Первый» царь был достоин такой невесты: ни в одной из российских фамилий не было такого количества бояр. Естественно, и отец Прасковьи тотчас получил боярство и еще до свадьбы был назначен управителем и воеводой Киева. Это — лишнее свидетельство, что правительница выбрала невесту загодя. На всякий случай батюшка ее сменил имя: был он Александром, а перекрестился в Федора. И Прасковья стала из Александровны Федоровной, в честь братца Софьи, к тому времени покойного.

Батюшка Прасковьи был женат дважды. Первый брак принес ему сына Василья и дочерей Прасковью и Анастасию. Второй брак был бездетен. Шестеро Салтыковых были боярами при царях Иване и Петре, одного из них, не разобравшись, стрельцы сбросили на копья во дни майской смуты, приняв его за Нарышкина…

Нет, не прогадала царевна Софья, истинной ее заботой о полном счастье братца был продиктован выбор невесты. А Иван всецело покорился: Прасковья так Прасковья, ему было все равно. В нем накрепко засела память о Варьке, и по ночам он томился от распиравших его желаний, а удовлетворенья не было. А Софья строго-настрого наказала: баб к Ивану не подпускать, семя царское надобно беречь до брачного ложа. Да до нее дошел слух, будто гулящая девка Варька, нарушив данное слово, похваляется, будто еще в царевичах она Ивана ублаготворяла, и он никакой другой бабы знать не хотел и будто намеревался на ней жениться, да сестрица Софья воспрепятствовала.

— Девку Варьку за неподобающие речи и злонамеренную похвальбу истребить без замедления и о том доложить, — приказала своему стольнику, человеку весьма доверенному, который состоял при ней не только в услужающих, но одно время был допущен и в альков, пока не завелся князь Василий.

Он сам не стал рук марать — к душегубству не был приучен, а поручил это рындам, на коих можно было положиться. Но те Варьку пожалели и, подержав вдали от дворца в подклете и попользовавшись, свезли ее в деревнюшку близ Коломны, открывши ей царевнин замысел. А там она, будучи в сильном страхе, подалась в ближний монастырь и приняла постриг под именем Елены.

Софья же, уверившись, что опасность оглашенья миновала и девки Варьки более не существует, принялась готовить пышную свадьбу.

Свадьба в царском семействе — дело великое, торжество на всю Москву. Да что на Москву — на все царство. У невесты родня обширная: Прозоровские, Долгоруковы, Стрешневы, Куракины, Трубецкие — почти все знатные фамилии. Их следовало оповестить, дабы несли свои дары и иные приношения.

Приготовления были долгими. Восьмого января, в канун венчанья, жених устроил пиршество для самых близких людей. А близких этих набралось около двух сотен: бояре, боярыни, многочисленные родственники царя — Милославские и их ветви, равно и Салтыковы со всею своей родней. Жених с невестой посажены были за отдельный стол. Иван время от времени косился на невесту — не мог наглядеться. Это стоило ему трудов: глаза худо повиновались. Отец протопоп, духовник царя Сергий, благословив врачующихся, велел им поцеловаться. Иван поднялся, за ним поднялась и Прасковья.

— Ну? — пробормотал он и разлепил губы.

Невеста робко подставила свои. Поцелуй вышел неуклюжий.

Еще и еще раз отец Сергий призывал их целоваться, а гости, поднявшись, вопили: «Сладко!» Это потом заменили «сладко» на «горько», чтоб придать более задору. Раз от разу получалось все складней, все лучше. Иван ощутил сладость не сразу, потому что по первости губы невесты были холодны. Но мало-помалу они разогрелись. Ничего не поделаешь: впереди были еще долгие церемонии, прежде чем ему дадут возлечь с невестою. Она казалась все краше, все желанней. Но переступить через обычай возбранялось строго-настрого. И Иван терпел.

На следующий день, девятого января 1684 года, отец Сергий сопроводил его в кремлевские соборы. Там, при большом стечении духовенства во главе с патриархом, был отслужен молебен во здравие новобрачных, дарования им долголетия, а также в поминовенье державных предков. Иван молился истово, приложился ко всем святыням, а в мыслях уже была невеста, Прасковеюшка. Мяконькая, теплая, дыханье чистое. Поскорей бы лечь, обнять, прижаться… Эх, долгие все эти церемонии, в который раз посетовал он про себя. А по-иному нельзя. Патриарх не благословит; духовник не разрешит, батюшка невесты воспротивится. При ней тож мачеха, как при нем. Только ейная мачеха постарее. Эвон, сколь много у него теперь родни — запутаешься. Окрест одни Салтыковы, всех он так и не упомнил. Да еще бояре иных фамилий…

Память у него худая, глаза видят плохо, все в них расплывается, все на один манер. Кажется ему иной раз, что лики у всех одинаковы, как отличишь. Доктор велел развести мед водою да капать, капать. Маленько прояснилось, верно, да только все равно мутно.

Подошел патриарх Иоаким, простер над ним длань и запел:

— Благословляю чадо державное, да снидет на тя милость Господня, да пребудет над тобою дух святый. Блажен еси и добро тебе будет. Жена твоя буди яко лоза плодовита.

При последних словах хор грянул:

— Слава тебе, Боже наш, слава тебе!

— Да узриши сыны сынов твоих, да будет мир меж вами превечный.

И опять хор подхватил:

— Слава тебе, Боже наш, слава тебе!

Иван силился поднять веки и сквозь малую щель увидеть предстоящих, но патриарх приблизился к нему и всех заслонил. Жених втянул ноздрями сладкий ладанный дух и наклонил голову. Долго, ох как долго длилась служба! Казалось, она никогда не кончится. Иван был приучен к терпенью, ему всегда было благостно и покойно во храме, он мог простаивать на молитве долгое время, точно, как покойный батюшка. Но теперь он почему-то торопился уединиться в своем покое, дабы предаться мечтам о супружеском ложе.

— Пресвятую, пречистую, преблагословенную, славную, Владычицу нашу Богородицу и приснодеву Марию со всеми святыми помянувше, сами себе и друг друга, и весь живот наш Христу Богу предадим! — закончил Патриарх.

Протопоп, а за ним дьякон возгласили свое и проаминили, и Иван понял: сейчас его подхватят под руки и поведут из храма во дверец. И он ощутил облегченье.

Но и в палатах шла суетня: расставляли столы, разносили блюда, графины, бокалы, множество услужающего народа носилось туда-сюда. Ивана сопроводили в опочивальню. Он наконец мор прилечь. Два спальника освободили его от тяжелых одежд. Он закрыл глаза и только теперь почувствовал усталость в ногах и во всем теле. Мечтанья о Прасковеюшке не приходили, и он мгновенно заснул.

Впереди была еще церемония самого венчанья. Она свершалась в Успенском соборе при многолюдном стечении народа. Снова патриарх гундосил и гремел хор, снова басил дьякон и протопоп обходил новобрачных с кадилом.

— Венчается раб Божий Иоанн Алексеевич, великий государь и великий князь и прочая рабе Божией Прасковее Феодоровне, — возгласил отец протопоп и возложил венец на голову Ивана.

То же повторилось и с Прасковьей.

— Положил еси на главах их венцы, от каменей честных: живота просиша у тебе и дал еси им! — закончил патриарх.

Иван изнемог. Скорей бы, скорей все кончилось и их препроводили бы за пиршественный стол. Впрочем, и там не будет покою, и там будет шум великий, от коего гуд в ушах, и возгласы разные с пожеланиями многолетия, и крики: «Сладко!» — еще и еще. Странно, но он с трудом переносил все это.