Руфин Гордин - Иван V: Цари… царевичи… царевны…

• Название: Иван V: Цари… царевичи… царевны…
• Автор: Руфин Гордин
• Издательство: ACT, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-005378-9

Время Ивана V Алексеевича почти неизвестно. Вся его тихая и недолгая жизнь прошла на заднем плане бурных исторических событий. Хотя Иван назывался «старшим царем» («младшим» считали Петра), он практически никогда не занимался государственными делами. В 1682–1689 гг. за него Россией управляла царевна Софья.

Роман писателя-историка Р. Гордина «Цари… царевичи… царевны…» повествует о сложном и противоречивом периоде истории России, когда начинал рушиться устоявшийся веками уклад жизни и не за горами были потрясения петровской эпохи. В книге прослежены судьбы исторических персонажей, чьи имена неотделимы от бурных событий того времени.

---

В Китае — великое множество людей, понеже город от города в виду, и село от села ближе, и место везде жилое, а пустого ничего нет. Городов малых насчитывается 1226, а великих и пребогатых — 150. Кроме того, города есть плавучие, понеже по всем рекам великое множество судов, и на тех судах живут китайцы жительством и держат на них свиней, уток, куриц и другую живность. Случается, на одном месте скапливается на сих судах, именуемых джонками, и по тысяче и по две тысячи народу, а то вдруг снимутся с якорей, плывут в другое место.

Буде же поверим китайским подлинным книгам, то живет в этой стороне более двухсот миллионов человек. Сколь у них народу, вычисляют просто: обычай у них такой, что всякий житель обязан под угрозой самого сурового наказания, ежели не исполнит, пред воротами своего дома повесить таблицу, в коей написано количество и чин тех людей, которые там живут. И над каждыми десятью домами свой десятник поставлен.

В Китае многие вещи родятся, которые более нигде не рождаются, о коих я уже говорил, и можно утверждать, что Китай на земле есть яко дорогой камень в перстне. Вся земля у них возделана. Там же, где пески неплодные, там художеством своим их плодоносными делают. Везде прокопаны каналы, по которым речная вода струится и питает землю. Хлеб же у них родится всякий, не только пшено сарачинское, но и иные виды, которых и у турок нет. Скота же у них всякого довольно: коровы, овцы, козы и кони. А наипаче свиней у них много, а породы особой — собою велики, черны и уши большие. Понеже свиное мясо у них весьма ценится. А еще в цене у бояр ихних мясо собачье, оно дороже иных мяс. И птицы разной множество во всех домах держат.

Руд бесчисленное множество и выплавляют из них медь, и свинец, и олово. А золото и серебро копать запрещено под страхом смерти. Потому-де, что где те драгоценные металлы залегают, там смертоносные пары рождаются и причиняют людям моровое поветрие. Разрешено токмо добывать золото в реках из речного песку.

А исхитрились они выплавлять такую медь, которая видом на серебро смахивает, и продают ее дороже желтой меди. А из желтой меди чеканят они монету, называемую чос.

Еще о вере скажу. Трегубая есть вера китайская, ибо на три статьи разделяемся. Первая и старейшая есть философская. Вторая — идолослужительная. Третья — эпикурейская, или безбожная.

Чин философский называется у них Юкяо. Более всего почитают они небо, солнце, луну и звезды, как начало всего сущего. Учат о звездословии и составляют календари о земле и землемерии и о возделывании и удобрении ее. Человека же рассматривают как животное разумное и словесное. А потому надлежит ему почитать родителей, ближних, братьев и сестер, друзей. Есть еще у них три тысячи установлений, касающихся обычаев и нравов и гражданских добрых дел. Прежде всего, о вере и разуме, смирении и храбрости, воздержании и терпении, правдивости и доброте и других добродетелях.

Чин же эпикурейский ни бога, ни идолов не признает, а учит тешу, как в этой жизни наслаждаться, и призывает ко всяким телесным удовольствиям.

О чине же философском еще скажу, что он христианскую веру почитает за проповедь тех же добродетелей, что и китайцы сами проповедуют. Многие китайцы чрез миссионеров приняли католичество, протестантство и даже православие.

Во всех поступках своих китайцы весьма смирны, что лучше невозможно тому быть. На улицах кричать или пьяну ходить, браниться и сквернословить строго запрещено и наказуется сурово. В великой чести у них учение и грамота и не сыщешь меж мужами ни одного, который с пятнадцати лет грамоте обучен не был. Но при этом грамматики они не знают, не знают и риторики и много другого, что в Европе лежит в основе наук. А первый философ, которого они как Бога почитают, носит имя Конфуций.

Много доброго и замечательного увидел я в Китае, многому подивился, глядя на труды китайцев. Время летело быстро, но жизнь текла еще быстрей. Глядел и не нагляделся, познавал жадно, а познал лишь малую толику. И пришло время возвращаться, ибо прошло уж более двух лет; как я странствовал. Велика страна Китай и нет предела ее познать. Возвращались мы вначале тою же дорогой. И провожал нас асканьяма и еще один высокопоставленный чиновник. Миновали мы Великую китайскую стену, немало городов и селений. И остановились в большом селе, в буддийском монастыре у кумирницы.

В том монастыре увидели мы множество каменных изображений Будды. Перед самым большим поставлена лампада и в ней горит масло круглые сутки, монахи облачены в черное и едет только растительную пищу. Обращались они с нами весьма учтиво и потчевали чаем — других напитков они не пьют. На дворе стоял май, и все зеленело и цвело, душа радовалась весне.

В другом селении нам пришлось снова побывать в монастыре. В нем на возвышении стояла огромная статуя Будды, увенчанная короной, с черной бородой из натуральных волос. И одет он в желтую камку, а перед ним служители с изображениями драконов. Драконы эти всюду, их почитают и боятся.

Дорогою привели к нам полоняника и просили за него выкуп. Осталось у меня красных лисиц несколько, я и отдал. А полоняник поведал нам свою историю, историю своих скитаний. Вот она.

Звать его Павлов Федор сын Александрович. А сам он Смоленского города рейтарского строю полка Денисова. В 1667 году взят-де он в полон под Полоцком из полка боярина и воеводы князя Ивана Ивановича Хованского. Взяли его поляки, а после того отбили его черкесы гетмана Брюховецкого. А гетман продал его калмыкам — Мичаку-тайше, который кочевал возле Волги. Три года бедовал он у Мичаки, а потом тот продал его калмыцкому Учурте-хану, а у этого хана батрачил он пятнадцать лет. А родом он, Федор, Мстиславского уезда села Доброго, шляхетский сын и великому государю служил верой и правдой.

Он же сказал, что ведает дорогу из Китая в Астрахань и оттуда в Китай, ибо тайша, который его полонил, кочевал близ Астрахани, и он вместе с калмыками ходил в Китай. Живучи меж калмыков, язык их выучил и знает его гораздо.

Уведали мы стороной, что богдыхан строжайше наказал своим людям, чтобы русским ничего не продавать из меди и железа сделанного — ни котлов, ни ножей, ни стремян седельных и иного. И порох не продавать и не менять. Но мы успели всем этим запастись и всего такого было у нас довольно для продолжения пути.

Вручили нам и богдыхановы подарки царскому величеству: тазы серебряные с рукомойниками, седла китайские со всею сбруею тож в серебре и с каменьями, шкуры барсов и нерп, чаю несколько лукошек, много тканей шелковых, атласных и бархатных разных цветов. Преподнесли и мне, государеву слуге, подарки: ткани шелковой, кафтан с золотым позументом, сапоги с чулками, шапку китайскую да пояс с ножом и платками и два лукошка чаю.

Когда мы собрались трогаться дальше, а в обозе нашем было 60 телег с поклажей, пришли китайские толмачи и стали уговаривать меня купить крупный лал, драгоценный камень, который рубином зовется. Загорелся я: велик лал, больших денег стоит. Стали мы торговаться. Просили за него две тысячи лан, это выходило монеты китайской весом пятнадцать унтов серебра. Я давал полторы тысячи лан. Сошлись наконец на тысяче шестисот. В Царьграде таковой лал потянет на три тыщи и больше. Просили только, чтоб содержал я свою покупку в тайне, ибо ежели богдыхановы слуги проведают, то быть им без головы.

Пошли мы снова в путь, переменяли быков на верблюдов, верблюдов на лошадей, зима нас захватила и морозила крепкими морозами. Месяц за месяцем шли в дороге. И пришли наконец в Енисейский острог. А дорога та была речною, на дощаниках. Было это уже летом, июня в седьмой день.

Сторожевые люди велели всем нам выйти из дощаников и тут подоспел тамошний воевода стольник Михаила Приклонский. И велел он таможенному голове с целовальниками обыскать всех моих людей, якобы-де такой указ государев вышел. Обыскали и ничего зазорного не нашли. Тут же были и монгольские посланники, возвращавшиеся с Москвы.

Все осмотрели, все ощупали, все отобрали, в том числе казну великого государя. Наложили на все государеву печать, а что у дворянских людей взято, запечатали своими перстнями. И составили роспись, что у кого взято. И камень лал у меня отобрали и с росписью нарочитым гонцом отослали к великому государю. А нам велели ждать решения.

По сему поводу я пребывал в великом недоумении. Можно ли так обращаться с государевым послом и его людьми. Воевода Приклонский удерживал нас в Енисейском остроге более месяца и наконец отпустил. Вернулся тот гонец и привез указ всю казну государеву, что богдыхан пожаловал, нам возвратить и то, что у нас было отнято по росписи.

И по тому же указу распорядился воевода дать нам в провожатые десять казаков. А на прокорм выдал по тому же указу товаров разных.

Но недоумение мое рассеял тот же воевода. Сказал он, что на Москве власть переменилась. Что великий государь Алексей Михайлович в Бозе почил, вечная ему память и слава. И что на престол взошел сын его Феодор. И что Нарышкины в загоне, а Милославские снова в чести. А ближний боярин великого государя и мой благодетель неведомо за какие вины лишен был всего имения и сослан в Пустозерск, на край света.