Марианна Басина - Жизнь Достоевского. Сквозь сумрак белых ночей

• Название: Жизнь Достоевского. Сквозь сумрак белых ночей
• Автор: Марианна Басина
• Издательство: Издательство «Пушкинского фонда»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-89803-119-7

Повесть «Сквозь сумрак белых ночей» — документальный рассказ о молодости Ф. М. Достоевского, о его встрече с городом белых ночей, Петербургом, который он назовет единственным и самым фантастическим городом в мире. Это рассказ о трудной юности в тесных стенах военного училища, о внезапной громкой литературной славе, о непрочности первого успеха, холодности и колких насмешках вчерашних друзей, о мучительных сомнениях и упорных поисках собственной дороги в жизни и в литературе. Это рассказ о непрестаных напряженных поисках неведомой миру новой правды, о поисках, которые привели неистового мечтателя на каторжные нары…

Не изменив стремлениям молодости, писатель по-иному воплотил их в произведениях своей зрелой поры.

---

Достоевский листал другие журналы. Нет, ни один из них не выступил на защиту его «Хозяйки». А публика ее, казалось, и не заметила.

Как два года назад, после неудачи с «Двойником», так и ныне молодой писатель был подавлен, уничтожен. Непосильный труд и тяжелое разочарование потрясли весь организм. «Каждый мой неуспех производил во мне болезнь».

На городской окраине. Акварель Ф. Баганца. 50-е годы XIX в.

Счастье, что теперь рядом находился Михаил. Всегдашнее спокойствие и трезвый взгляд брата действовали целительно. Михаил не утешал. Он просто предложил вместе перечитать и разобрать повесть. Они обсуждали и взвешивали каждую главу, каждую страницу. И Федор приободрился: в его «Хозяйке» есть немало истинного, живого, оригинального. Приоткрыты такие глубины человеческой души, в которые до него немногие отважились заглядывать. Станет ли он отказываться от своего собственного небывалого еще пути в литературе? Разумеется, нет. Но во многом правы и его критики — прежде всего Белинский. Задумав исследовать обыкновенную, будничную жизнь, он выбрал для этого характеры исключительные и, главное, поставил их в положения случайные, необязательные. Стремясь передать высшее напряжение страстей, он невольно усилил яркость света и густоту теней, отчего в его героях проявилось вдруг что-то театральное, искусственное, «ходульное», как выразился Белинский. К тому же слишком много своих раздумий о судьбах России попытался вместить в одну небольшую повесть. Слишком нетерпеливо желал показать вчерашним своим поклонникам, что они торопятся хоронить его талант. И потерял чувство меры. Надо успокоиться, строже и точнее определить свою цель художника, надо писать яснее, проще, избегая всяких притязаний на значительность.

Как всегда, пережив первое потрясение, острую боль от неудачи, он успокоился, почувствовал бодрость и уверенность в себе. Еще один кризис миновал. Но как бы он пережил все это, не будь рядом Михаила? В эти недели они с Мих-Михом, как шутливо называл Федор брата, почти не разлучались, повсюду появлялись вместе — нервный, порывистый Федор и степенный Михаил, от растивший усы и бороду и обзаведшийся очками. Их братская «ассоциация» помогала выстоять и тому, и другому. Михаил с радостью хватался за каждый подвернувшийся заработок — лишь бы получить несколько рублей. «Всего два слова, любимая Эмилия, — писал он жене в Ревель, — я устал чрезвычайно. Едва держу перо в руке. Сегодня утром зашел один знакомый и попросил меня сделать ему перевод к завтрашнему утру. Так как за это он обещал 9 рублей серебром, то я взялся за работу и просидел весь день… А к 7 часам мы должны были быть в опере, поскольку один знакомый снял ложу две недели назад и пригласил нас… В прошлую субботу ты, очевидно, получила от меня 25 рублей, сейчас я смогу послать тебе еще 15 рублей. Я получил из Москвы на днях 100 рублей серебром. Но весь месяц мы сидели без денег и задолжали 50 рублей. 25 я уплатил за месяц вперед за наем квартиры. 15 рублей я посылаю тебе и оставлю себе 10 рублей. Не беспокойся, милая детка: наше будущее представляется не столь страшным». Вскоре Михаил вызвал семью в Петербург, и они поселились неподалеку от Федора.

«Великое горе свершилось…»

В конце 1847 года, в то время как в «Отечественных записках» появилась «Хозяйка», Достоевский выпустил отдельным изданием «Бедных людей».

В ближайшем номере «Современника» Белинский отозвался на появление этой книги коротенькой заметкой. «„Бедные люди“, — писал он, — доставили своему автору громкую известность, подали высокое понятие о его таланте и возбудили большие надежды — увы! — до сих пор не сбывшиеся. Это, однако ж, не мешает „Бедным людям“ быть одним из замечательных произведений русской литературы».

О первом романе Достоевского критик своего мнения не изменил. Зато изменил мнение об его авторе. И быть может, больше всего на свете молодому писателю хотелось разубедить Белинского, привести к мысли, что он, Федор Достоевский, еще достигнет высот искусства. Следом за «Хозяйкой» в «Отечественных записках» появился рассказ «Чужая жена», тотчас же за рассказом — небольшая повесть «Слабое сердце». Здесь уж автор не позволял себе увлекаться фигурами исключительными, необыкновенными, фантастическими. Открытую им странность окружающей жизни он старался представить в картинах внешне обыденных, не гоняясь за эффектами. И с надеждой ждал, что скажет Белинский… Но критик молчал. Он точно бы не заметил ни рассказа, ни повести.

— Ничего, ничего, Виссарион Григорьевич, отмалчивайтесь, — не раз повторял Достоевский, сидя вечерами у доктора Яновского, — придет время — и вы заговорите!

Он писал теперь еще два новых рассказа, задумал повесть и заканчивал роман «Неточка Незванова». Он намерен был выиграть спор, затеянный им «со всей русской литературой, журналами и критиками», — прежде всего с Белинским. Он надеялся, что разочарование сменят новые восторги… И вдруг узнал: Белинский безнадежен, уже не встает. И еще: на квартиру к Белинскому явился жандарм из тайной полиции — III отделения. «Хозяин русской литературы», генерал Дубельт, требует критика к себе.

Образ мыслей Белинского давно уже раздражал и настораживал правительство, а теперь… Быть может, полиция перехватила один из списков его письма к Гоголю, что ходили в публике? Это было не частное письмо. Это было гневное обличение российских порядков и призыв их уничтожить.

От знакомства с генералом Дубельтом и, верно, от заключения в каземат Петропавловской крепости избавила Белинского смерть.

Белинский перед смертью. Картина А. Наумова. 1881 г.

Майским вечером 1848 года Достоевский вбежал к доктору Яновскому.

— Батенька, великое горе свершилось, — сказал он задыхаясь, — Белинский умер.

Яновский никогда еще не видел своего пациента таким возбужденным, таким встревоженным, расстроенным. Попытался разговорить, успокоить, поднес капель — Достоевский твердил одно:

— Тоска… Сердце давит…

Внутри все было сжато, не хватало воздуха, трудно было дышать. Казалось, пространство комнаты и открывавшаяся за окном улица заполнены не воздухом, а чем-то иным — пустым, равнодушным, безжалостным сиянием белой ночи. Три года назад, такой же белой ночью, решалась его судьба. Радостные лица Некрасова и Григоровича, слова Некрасова: «Я ему сегодня же снесу вашу повесть, и вы увидите — да ведь человек-то, человек-то какой!»

Та ночь была другая. Белинского больше нет.

Их последняя встреча, ссора, резкости, брошенные в лицо Виссариону Григорьевичу. Почему сожаления всегда опаздывают?

В памяти всплыли слова, оброненные как-то Белинским: «А вот как зароют в могилу, тогда только спохватятся и узнают, кого потеряли».

И ведь правда, правда! Только в эти минуты Достоевский вполне почувствовал, чем был для него Белинский…

Доктор Яновский гостя не отпустил, оставил ночевать. В три часа ночи с Федором Михайловичем случился нервный припадок.

Hôtel de France[6]

Бывая по утрам в редакции «Отечественных записок», Достоевский время от времени встречал там молодого человека в поношенном, наглухо застегнутом сюртуке, с истертыми, порыжелыми пуговицами. Молодой человек держал себя в кабинете Краевского точно бедный проситель в прихожей знатного барина — жался в сторонке или, примостившись на самом краешке стула, неловко подогнув под себя ноги, сидел точно в рот воды набрал, ни словом не участвуя в общем разговоре. Глядя на его под гребенку остриженную голову, нечищеные сапоги и неловкую, напряженную позу, трудно было догадаться, что видишь перед собой известного уже в Петербурге писателя, чьи повести и рассказы с недавнего времени стали регулярно являться на страницах «Отечественных записок».

Дом А. А. Краевского на Литейном проспекте, где помещалась редакция журнала «Отечественные записки». Акварель Ф. Баганца. 50-е годы XIX в.

Яков Петрович Бутков — так звали молодого писателя — не любил рассказывать о себе. Постепенно, однако, любопытствующие узнали, что родом Бутков из мещан какого-то уездного городка Саратовской губернии. Нигде почти не учился — все свое образование, все воспитание получил из книг. С малолетства пристрастившись к чтению, он со временем и сам попробовал сочинять. С тетрадкою первых своих произведений отправился из родных волжских мест в Петербург. Путешествовал то в одиночку, то со случайными попутчиками; где шел пешком, где подвозили его на подводе. Явившись наконец в столицу, поселился в каком-то жалком углу, перебивался неведомо чем и по-прежнему мечтал об одном — о литературной карьере. Однажды, расхрабрившись, отнес в какую-то редакцию свой рассказ. Рассказ понравился. Его напечатали. Признали в молодом писателе-самоучке дарование. Перед саратовским мещанином открывалась столь заманчивая, столь желанная дорога в литературу.