Шарль де Голль - Военные мемуары. Том 3. Спасение. 1944-1946

• Название: Военные мемуары. Том 3. Спасение. 1944-1946
• Автор: Шарль де Голль
• Издательство: ООО «Издательство ACT»: ООО «Издательство Астрель»: ООО «Транзиткнига»
• Жанр: История
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-016114-Х, 5-271-07345-9, 5-9578-0896-2

Аннотация издательства: Третий том мемуаров де Голля впервые публикуется на русском языке. В книге представлен обширный фактический и документальный материал по политической истории Франции в период после освобождения и в первый послевоенный год. Третий том мемуаров снабжен фотографиями, библиографией, а также разнообразными материалами, отражающими представленную в книге эпоху и личность автора. В своих воспоминаниях де Голль предстает перед нами уже как новый политический лидер одной из держав-победительниц во Второй мировой войне, перед которой стоял ряд сложных внутри- и внешнеполитических задач. На плечи де Голля легли задачи воссоздание властной структуры в послевоенной Франции и решение проблем, связанных с положением Франции на международной арене в системе послевоенного переустройства мира и в свете начавшейся «холодной войны».

---

Где обосноваться? Предвидя в перспективе уход, я решил, в случае чего, переехать в Коломбэ-ле-дез-Эглиз и даже начал ремонт разрушенного во время войны дома. Но ремонт затягивался на месяцы, и я подумал об отъезде в какую-нибудь далекую страну, где можно было бы прожить какое-то время в спокойном ожидании. Но поток брани и оскорблений в мой адрес, выливаемый политиканами и борзописцами, вынудил меня остаться в стране. Я не желал, чтобы хоть кто-нибудь подумал, что эти нападки задевают меня за живое. Я снял у Управления изящных искусств особнячок в Марли, где прожил безвылазно до мая месяца.

Однако, если власть предержащие купались в эйфории, обретя прежнее, привычное существование, жизнь простых французов тускнела. С уходом де Голля затих дующий с вершин свежий ветер, погасла надежда на лучшую долю, исчезли национальные амбиции, поддерживавшие дух народа. Каждый, какие бы взгляды он ни исповедывал, внутренне ощущал, что де Голль унес с собой нечто солидное, прочное, весомое, дарованное ему Судьбой и чего был лишен утвердившийся режим политических партий. В удалившемся от дел лидере продолжали видеть законного хранителя суверенности нации, Историей предназначенного покровителя. Всем было ясно, что в безмятежные времена это непререкаемое верховенство будет лежать под спудом, но оно к общему удовлетворению вырвется наружу, как только страна вновь окажется под угрозой.

Мой образ жизни в течение ряда ближайших лет будет подчинен той миссии, которую Франция возложила на меня, даже если сейчас многие фракции отказались последовать за мной. Что бы я ни сказал или что бы за меня ни говорили, мои слова, подлинные или мне приписываемые, будут достоянием гласности. Все, с кем мне придется иметь дело, будут ко мне относиться так, как если бы я представлял собой высшую власть и принимал их в лучших дворцах нации. В какой бы аудитории я ни появился, присутствующие будут оказывать мне самый горячий прием.

Именно в эту атмосферу попал я, вновь появившись на публике вскоре после моего официального ухода. Так было повсюду: и когда я говорил в Байе о необходимой для Франции системе государственного устройства; и когда призывал французский народ объединиться во имя Франции и изменить недостойный ее режим; и когда в различных аудиториях излагал устремленные в будущее идеи; и когда появлялся перед народом, наведываясь по два раза, а то и чаще во все французские и алжирские департаменты, отдавая долг верности старым дружеским связям. С теми же свидетельствами доброй памяти я столкнулся после 1952, когда ушел от дел, видя, что зло слишком разрослось, чтобы его можно было пресечь и предупредить неизбежные потрясения; когда мне доводилось порой возглавлять ту или иную торжественную церемонию; когда я посещал Африку и Юго-Восточную Азию, объезжая заморские французские земли, или присутствовал при открытии первых нефтяных скважин в Алжире. Сейчас, завершая эту книгу, я ощущаю, как к моему незамысловатому убежищу обращены многочисленные доброжелательные взоры.

Это моя обитель. В людской суматохе и в круговороте событий одиночество манило меня. Теперь оно стало моим верным другом. Чего желать большего, если ты был на дружеской ноге с Историей? К тому же эта часть Шампани воплощение покоя: обширные, неясно очерченные, навевающие грусть горизонты, густые леса, поля, пашни, заросли, невысокие горы, потрепанные ветром и временем, тихие, небогатые деревеньки, не изменившиеся за тысячелетия. Ничем не отличается от них моя деревня. Расположенная на возвышенном плато с примостившимся к нему лесистым холмом, она простояла века в центре угодий, обрабатываемых ее жителями. Я не пытаюсь навязать им свою персону, а они отвечают мне ненавязчивой дружбой. Я знаком со всеми семьями, уважаю их и люблю.

В моем доме всегда тихо. Из окон угловой комнаты, где я провожу большую часть времени, моему взору открываются дали, за которые на ночлег уходит дневное светило. На пятнадцать километров, до самого горизонта, — ни одного строения. Через леса и поля мой взор скользит по длинному, пологому склону, спускающемуся в долину реки Об, затем упирается в обрыв ее другого берега. С небольшой возвышенности в саду я могу отыскать взглядом дикие места, где лес подступает к селению, напоминая море, накатывающееся на скалы. Я наблюдаю, как на землю опускается ночь. Затем поднимаю глаза к звездам и осознаю всю суетность мирских дел.

Конечно, мое одиночество нарушают письма, радио, газеты, принося мне вести из чужой для меня жизни. Во время кратких поездок в Париж я встречаюсь с людьми, узнавая, кто как и чем живет. В летние месяцы, кроме Анны, ушедшей из жизни раньше нас, в дом приезжают все дети и внуки, наполняя его весельем и молодостью. Время бежит, но ни чтение, ни работа над книгой, ни раздумья не в состоянии развеять мою горестную безмятежность!

А в маленьком парке, который я обошел не одну тысячу раз, деревья, сбрасывающие с наступлением холодов листья, потом вновь покрываются зеленью. И посаженные моей женой цветы с приходом осени вянут, а потом опять расцветают. Дома в нашей деревне ветхие, но и из них нередко высыпают веселой гурьбой девчата и парни. Когда я ухожу на прогулку в близлежащие леса — Ле-Дюи, Клэрво, Лё-Э, Блэнфэ, Ля-Шапель, — их мрачноватая сень рождает во мне ностальгию; но неожиданная птичья трель, или солнечные блики на листьях, или оказавшаяся перед глазами лопнувшая почка напоминают мне, что жизнь, единожды появившись на земле, ведет извечную борьбу и всегда одерживает победу. И тогда меня переполняет дух бодрящего утешения. Раз все начинается заново, значит, и сделанное мною тоже когда-нибудь, уже без меня, станет источником новых деяний.

С возрастом я становлюсь ближе к природе и лучше постигаю ее мудрость, которой, стараясь утешить меня, она делится со мной четыре раза в году, в каждую смену сезона. По весне я слышу ее радостную песню: «Несмотря на то, что было в прошлом, я вновь расцветаю! Тучи не затмевает солнечного света. От всего веет молодостью, даже от корявых деревьев, красотой поражают даже темные, усыпанные камнями поля. Любовь наполняет меня живительными соками и глубокой, неуемной верой!»

Летом она торжествует: «Мое плодородие неистребимо! Я тружусь ради всего живого на земле. Все зависит от моего тепла. Под лучами солнца прорастают семена, созревают плоды, тучнеют стада. Это моя заслуга, и ее у меня не отнять. Будущее принадлежит мне!»

Осенью в ее голосе слышится грусть: «Я сделала свое дело. Я одарила мир цветами, хлебом, яствами и теперь пожинаю плоды своего труда. Разве я еще не прекрасна в своем золотисто-багряном платье при ярком свете дня? Увы! С заморозками мой наряд пожухнет, а холодные ветры сорвут его. Но я не теряю надежды — придет день и в моем оголенном теле вновь зародится жизнь».

В зимние времена природа вздыхает и стонет: «Я скована холодом и бесплодна. Сколько растений, птиц, тварей, выращенных мной, умирают на моей груди, которая не способна их ни обогреть, ни накормить. Неужели судьба столь безжалостна, а смерть непобедима? Но, чу! В моем застывшем нутре идет скрытая работа. Онемевшая в холодном мраке, я предчувствую чудодейственное возвращение света и жизни!»

Старая Земля, истерзанная временем и непогодой, истощенная родами, но всегда вновь и вновь готовая плодоносить ради торжества жизни!

Старая Франция, несущая тяжкое бремя Истории, обескровленная войнами и революциями, постоянно низвергаемая с пьедестала Величия и постоянно возвращаемая на него гением Обновления.

Старый человек, изнуренный испытаниями, отрешенный от дел, ощущающий близость вечного холода, но без устали ищущий во мраке проблеск надежды!

Документы

Освобождение

Ода Поля Клоделя генералу де Голлю Сентябрь 1944

И все же, — Франция говорит, — я спасена!

И все же, вы, прочие! — говорит Франция, — вы видите, что я не сдалась и я спасена!

И все же, ко всему, что вы мне говорили все четыре года, мой генерал, я не осталась глуха! Вы видите, что я все слышу, что я откликнулась.

И все же, сейчас поднялся кто-то, олицетворяющий меня, во весь рост! И я слышу, как этот кто-то говорит моим голосом!

Да здравствует Франция! Есть кому крикнуть «Да здравствует Франция!», и этот кто-то — это я!

Кто-то, переполненный рыданиями, переполненный гневом, переполненный слезами, слезами, которые я глотаю уже четыре года, и вот они на солнце, эти слезы! Крупные кровавые слезы!

Кто-то с рвущимся криком и с клинком в руке! И этот меч в руке, мой генерал, я вырвала из чрева своего!

Пусть думают другие обо мне, что будет им угодно! Они говорят, что сражались, да, это правда…

А я, уже четыре года, во глубине земли совсем одна, и если говорят, что я не сопротивлялась, то что же делала я тогда?

Вкус сражений сопровождал их все это время, а у меня во рту вкус смерти, что могут знать они об этом?