Евгения Фёдорова - И время ответит…

• Название: И время ответит…
• Автор: Евгения Фёдорова
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

— Попробуйте устроиться где-нибудь по близости, но в «цивилизованном» месте — в городе или в пригороде, — будет легче с переездом, и меньше шансов, что вами снова заинтересуются «органы». Я дам вам блестящую рекомендацию, — вы её несомненно заслужили. К сожалению, не в моих силах помочь вам чем-то более реальным.

— Спасибо на добром слове Тевий Израилевич, но я, право, не знаю ещё, что я решу делать, когда закроют больницу.

— Вам не следует ждать до закрытия больницы, — настаивал Т. И. — Надо начинать поиски работы уже сейчас. У меня в бумагах есть адрес больницы Бумажного комбината в посёлке Боровск, — это сосем близко от Соликамска, и я знаю что больница хорошая. Напишите туда, и приложите мою рекомендацию. Упомяните о работе в Мошевской больнице, о ней все вокруг знают.

После этого разговора я поняла, что мне действительно пора позаботиться о нашем существовании в ближайшем будущем.

Хотя мне очень хотелось рискнуть и вернуться куда-нибудь поближе к Москве и культуре, я понимала что это нереально хотя бы из-за отсутствия денег на переезд с мамой, а также за неимением приличной одежды для поисков работы. (Ведь известно же, что по одёжке встречают).

И я написала в Боровск, как посоветовал Тевий Израилевич.

В начале сентября пришло письмо из Боровского Бумкомбината с приглашением меня на работу медсестрой в их больницу и даже с обещанием выделить квартиру в ведомственных домах.

У нас с мамой появилось будущее!

Но с этой же оказией пришло и другое письмо, — от Вечика, в котором он писал, что больше не может оставаться в одной квартире с новой папиной семьёй, собирается бросить школу и завербоваться на какую-нибудь «комсомольскую» стройку.

Я поняла, что Вечку надо спасать! Я сразу же дала ему телеграмму:

«Немедленно приезжай сюда тчк Денег на дорогу займи у тёти Тони Я позже верну тчк Мама».

Теперь, в свете первого письма всё стало не так уж бесперспективно для моего младшего сына. (Старший с зимы 44-го до весны 49-го служил в армии где-то на Дальнем востоке). В конце концов пусть Веча закончит школу не в Москве, а в Боровске — какое это имеет значение?

В общем, к концу сентября Вечка снова появился в Тимшере. Времени на раздумья у нас не оставалось, так как уже по ночам начинались заморозки, и если мы не отправимся в Бондюг с последними в этом году «завознями», то это намного осложнит и задержит наш переезд, не говоря о финансовой стороне дела, — ведь больше никаких денег в больнице я получать не буду.

Итак, в один день «оформив» моё увольнение из Тимшерской больницы (благо никто мне в этом препятствий не чинил) и тепло распрощавшись с Тевием Израилевичем, мы всей семьёй отбыли в Бондюг на последней «завозне» с древесиной, задержавшей из за нас весь караван почти на полчаса.

Не буду описывать нашу дорогу до Боровска, т. к. ничего неожиданного с нами по дороге не произошло. Упомяну только что мы взяли с собой только то, что могли одновременно нести в руках, но благодаря присутствию Вечика и нашим четырём, а не только двум моим) рукам, оказалось, что мы смогли взять с собой почти всё, что имело для нас какое-то значение.

Глава II Боровск близ Соликамска

Живи, умей всё пережить:
Печаль и радость и тревогу.
Что делать? И о чём тужить?
День пережит — и слава богу!

Ф. И. Тютчев

Боровск того времени, о котором идет моё повествование, был довольно большим рабочим посёлком, возникшим в 30-е годы на месте старинных поселений и деревеньки Боровой на берегу Камы. Посёлок строился вместе с громадным Уральским Бумажным комбинатом — «ударной» стройкой того же времени. И располагался он в самом ближайшем соседстве со стариннейшим уральским городом — Соликамском, — когда-то центром всей солеваренной промышленности России.

Что сказать о Соликамске моего времени? Город был не очень большим, но попасть из одного его края в другой пешком занимало пропасть времени, а дойти до посёлка и того более. Многие улицы города шли по склонам довольно крутых холмов. Автобусов было мало и ходили они нерегулярно.

Ближе к центру город был более благоустроен, — асфальт, тротуары, несколькоэтажные дома, — и даже как-то по старинному «живописен». Старинная архитектура города, остатки которой сохранились до наших дней, — пленяет красотой, своеобразием и мастерством строителей. В основном, — это храмы, церкви, соборы, монастыри: с высокими звонницами, с затейливыми «навесными» крыльцами, со старинными орнаментами и росписью. К тому времени в Соликамске осталось одиннадцать храмов: — большая часть из них полуразрушена, ждёт давно обещанной реставрации. Одиннадцать церквей, — и ни одной действующей!

В наше время, конечно, никаких солеварен в Соликамске нет. Соляную промышленность давно заменила химическая, и население города, в основном, работает на калийных рудниках и перерабатывающих предприятиях.

Вероятно, теперь Боровск уже давно слился с Соликамском, став одним из его промышленных районов. Но мои воспоминания о нем относятся к тому времени, когда он был «рабочим посёлком» и принадлежал Уральскому Бумкомбинату. В году, когда я туда попала, — в 1947-м, кроме двухэтажных деревянных домов, правда добротных, северных, — других зданий там было мало. Но школа — девятилетка была хорошая, — большое каменное добротное здание современной школы. И сама школа, как оказалось — тоже была хорошая. Больница с несколькими большими корпусами выглядела тоже весьма прилично. Был там и неплохой клуб, где дважды в неделю шло новое кино.

Население Боровска работало, в основном, на Бумкомбинате, но также ещё на небольшой судоверфи, и древообделочном заводе. Бумкомбинат быстро развивался и требовал всё новых и новых рабочих рук. И недостатка в них не было, так как в Соликамске, и особенно, в Боровске оседало бывшее лагерное население: — «58-я» статья, отсидевшая, наконец, свои сроки. А вернее — то, что осталось от статьи «58-й», т. е., — те, которым удалось «выжилить и выжить», как сказал один поэт.

Оседали там те, кому ехать было некуда — интеллигенция, которую в родные места — Москву, Ленинград, Киев и другие большие города не пускали (всем известный «101-ый» — километр!). Оседали работяги мужики — немцы Поволжья, бывшие «трудармейцы», которых с начала 47-го начали, наконец, отпускать из зон. Куда им было ехать? Целые деревни в Поволжье были брошены на произвол судьбы. Деревенские избы стояли с наглухо заколоченными окнами, или просто полуразрушенными. Родные были неизвестно где, если вообще где-то были… Денег на дальние переезды не было.

Другая причина оседания — это просто страх. Страх, к которому за истекшее десятилетие привыкли, притерпелись, как привыкают к постоянной боли при хронической болезни. Страх — как бы опять чего не случилось… Тут в глубинке будет безопаснее… Тут не на виду. Авось тут не тронут…

Ах, надежды, надежды!.. Человек не может без надежды!

Устраивались, кто как мог. Мне пока что везло. Медсестра с большим практическим стажем! Работавшая в «Мошево», — хорошо известной кустовой лагерной больнице, где работают лучшие врачи, хирурги, бывшие профессора мединститутов. Куда приезжает лечиться и ложиться на операции само лубянское начальство!..

Заполучить медсестру из такой больницы рад был каждый глав-врач. Когда я появилась в больнице, врачи отделений чуть не поссорились из-за меня. И комнатку (даже почти две!) и в не слишком населенной квартире мне Бумкомбинат сразу выделил. И школу Вечка сможет здесь окончить. Ведь все говорят — школа здесь отличная!

К концу 47-го бывшая «58-я статья» заполонила почти весь, уже тогда довольно большой посёлок! Люди взялись за работу, засучив рукава, изо всех своих последних силёнок.

Работы, требующей квалификации, в Боровске было мало. И в начале бывшим зэ-ка приходилось браться за любую работу.

Основным работодателем был Бумкомбинат. Но работа там была — ох, не из легких. За время жизни в посёлке мне не раз приходилось бывать в цехах комбината по разным медицинским делам, не считая ознакомительной экскурсии в начале, и я видела все ступени превращения стволов деревьев в бумагу.

Начиналось это с могучих древесных стволов, сплошь заполнявших большую заводь Камы. Механические крючья впивались в них мертвой хваткой и втаскивали на ленту конвейера, откуда они начинали своё путешествие по цехам, чтобы превратиться в конце концов в бумагу или спирт-сырец — отвратительный, вонючий и крепкий напиток, который в этих краях заменял и коньяк, и вина, и шампанское, и был неизменным украшением любого праздничного стола.

Работа в цехах была тяжелой, — на износ. В одном из цехов, где размельченное в щепы дерево обрабатывалось какими-то горячими химикатами в огромных, в два этажа, цистернах, невозможно было дышать — так тяжел и удушлив был ядовитый воздух, так что пришлось надеть маску, выданную перед входом в цех. У рабочих в цеху тоже были маски, но у большинства они болтались на шее.