Карл Гершельман - «Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное

• Название: «Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное
• Автор: Карл Гершельман
• Издательство: INGRI
• Жанр: Философия
• Год: 2006
• ISBN: ISBN-10: 9985-9636-1-X ISBN-13: 978-9985-9636-1-6

Высоко ценимый современниками Карл Карлович Гершельман (1899–1951), русский эмигрант, проживавший в Эстонии и Германии, почти неизвестен читателю дней. Между тем это был разносторонне талантливый человек — литератор и художник, с успехом выступавший как поэт, прозаик, драматург, критик, автор философских эссе, график и акварелист. В книге, которую Вы держите в руках, впервые собраны под одним переплетом стихи, миниатюры, рассказы, пьесы, эссе, литературно-критические и историко-литературные статьи К. К. Гершельмана, как ранее публиковавшиеся на страницах давно ставших раритетами газет и журналов, так и до сих неопубликованные (печатаются по автографам, хранящимся в архиве писателя).

---

Коридоры снова, пересекающиеся по всем направлениям. Стеклянные двери, направо, налево.

— Вот и колледж. Сейчас придем, буду вас передавать на директор.

***

Директор Гора за столом, в кабинете. Вид чрезвычайно уютный: под локтем — подушечка, в руке — лупа, на пальцах — какие-то резиновые колпачки, зеленый козырек над глазами. Перед Горой — линялая рукопись. Новый кандидат к воскрешению? Философ? Поэт? Мистик? Святой? Кто-то уже много веков спит непробудным сном, спит и не подозревает, что здесь, в кабинете…

Сквозь дверь — голоса. Можно язык разобрать — французский. По коридору — группа, пять человек. Воскрешенные! Какой-то высоколобый, прямой — говорит. Одна рука на плече у соседа, другая — энергичными взмахами в воздухе. Знакомое лицо. Уж не Гете ли? Кажется, Гете. — Прошел.

Неужели Гете? Может быть, здесь и другие еще? Гете и Кант? Ницше? Толстой? Достоевский? Или Пушкин?

— Маэстро Гора спрашивайт: зачем хотел умирать? Больше не будете? Работаете с нами?

С ними — работать? Чуждые люди с другой планеты. Даже в гимнастической машине — аккумулятор, шнурок заготовлен для повешенья. Ничего прежнего: языка нет, Арсика нет.

С другой стороны: Гора книги прислал. Реа заказала бисквиты. Мелькнувший Гете. Квадрат неба между домами.

Работать? Всем вместе? Гете и Аида, Гора и Достоевский? Принять новое, Арсика не забыть?

«Задачи Южный Воскресительный Компани очень обширны…».

— Скажите директору Гора… Что же, попробую.

Девочка Надя[138]

Автобус задавил таксика Тяпку. Тяпка глупый: надо ему лаять, выбегать на улицу — вот и допрыгался.

А было больно. Сосчитайте: кузов автомобиля, колеса, машина; кроме того: шофер и кондукторша, человек шесть пассажиров. Все большие, тяжелые, взрослые — все на Тяпку, маленького. Два раза подряд: сперва передним колесом, потом — еще тяжелее — задним. Кряк-кряк. Что от Тяпки останется?

Сперва Тяпка думал: пройдет. Метался с боку на бок, кружился по мостовой. Тряхнуть хорошенько — боль отскочит. Но куда уж! Все ребра помешались. Тяпка затих. Следовало бы еще, конечно, пожить, но сил нет как больно. Что оставалось? Поглядел Тяпка, сконфуженно пискнул: «Не могу больше». И умер.

Надина мама вышла: полицейский. На руках — рыженький, зубы оскалены. Тяпка? Ах, глупый!

Но что поделаешь? Ничего не поделаешь. Скорее дворника: зарыть Тяпку. В саду, за малинником. Скорее, пока Нади нет дома.

— Наде ничего не рассказывать: Тяпка убежал, вероятно, скоро вернется.

Но где ж не рассказывать? Едва Надя переступила калитку, сын дворника тут как тут.

К малиннику — земля перекопана. Тяпки нет. Марья Константиновна, гувернантка, тащит: «Домой, домой, нечего».

Дома пришлось заплакать. Дело было сложнее, чем можно подумать. Надя у подруги ела курицу — с рисом и соусом. Косточки забрали вместе с тарелками, но одну, самую лучшую, Надя припрятала. Просто — в карман, никому не сказала. Надо же и о Тяпке подумать!

Теперь вопрос: кто же косточку скушает? Надя всю дорогу мечтала: косточку скушает Тяпка. Конечно, у Тяпки довольно еды — каша, суп, мясо. Но ведь это — куриная косточка, совсем другой вкус.

Мама утешала: что поделаешь? — Ничего не поделаешь. Дала пастилу. Пастилу съесть недолго, но от этого разве легче?

В кровати, после «Отче наш», Марья Константиновна хотела ее уложить, но Надя задумалась. Как бы формулировать поудачнее.

— Боженька, сделай так, чтобы Тяпка вернулся.

Марья Константиновна рассердилась: «Разве можно приставать к Боженьке с подобными глупостями. Тяпка сам виноват: не слушался, лаял, вот и получил по делам».

Ясно, на маму и Марью Константиновну рассчитывать нечего. Надо подождать, пока Марья Константиновна заснет. Помолиться как следует — Боженька умный, придумает что-нибудь.

Ужасно копаются эти взрослые! Два письма, роман. Так и заснуть можно. Наконец — электричество щелк! — Марья Константиновна легла наконец.

Сопит? Да, сопит. Если сопит, значит, можно. На колени: «Боженька, сделай так, чтобы Тяпка вернулся».

Войдите теперь в положение Бога. С одной стороны, мироздание, законы природы — столько дел, всюду надо поспеть. С другой, — девочка Надя. Скоро двенадцать, даже папа в спальню прошел, а она до сих пор не спит. «Боженька, сделай так, чтобы Тяпка вернулся».

Вот несчастье! Бросай мироздание, иди к девочке Наде. Бог сел на кровать, дернул девочку Надю за ухо. «Ну, выкладывай. Пристала, несносная».

Бог имел вид точно такой, как в книжке «Моя первая священная история». Борода, седые усы. Только лицо загорелое и грубые руки, как у дворника. Страшновато! Но Надя вспомнила: Тяпка и косточка! Разве не возмутительно? И накинулась.

— Тяпку автомобиль задавил. Конечно, Тяпка сам виноват. Мама, Марья Константиновна, Надя ему всегда говорили: не бегай, Тяпка, на улицу. Но Тяпка — глупый и маленький, а маленьким надо прощать. Ну, наказать немножко — вот он уже весь вечер лежит под землей. Но больше не надо, теперь можно выпустить Тяпку, дать ему косточку.

Не пропадать же, в конце концов, косточке.

Бог выслушал сочувственно, совсем не рассердился, даже раза два кивнул головой.

— Я тебя вполне понимаю, Надечка. Сам знаю, Тяпке нужно помочь. Ты думаешь, мне Тяпку не жалко? Но сейчас — невозможно. Как объяснить? Ну, представь, ты едешь по железной дороге. Ты ведь ездила? Помнишь, на дачу. Вдруг — трах! — платье порвалось. Скажем, за гвоздь. Что делать? Неудобно в дороге чинить. Трясет. Мама из чемодана достанет другое, рваное спрячет. Приедете, тогда можно его и починить. Выкидывать, конечно, не стоит, зачем же, красивое платье.

Так и с Тяпкой. Сломался наш Тяпка. Чинить некогда, и непрочно получится: все ребрышки ведь перепутаны. Лучше новую собачку сделать, покрепче. Самое главное — все еще едут: Марья Константиновна, мама, весь мир. Еще не приехали. В дороге нужны только целые, крепкие таксики. Приедем, тогда и Тяпку починим. Тяпка тоже хороший.

Видимо, Богу было очень неприятно отказывать. Старый, а мокро в глазах. Но что же поделать! Все рассчитано, придумано так хорошо; нельзя изменить, весь план перепутается.

Надя умная девочка. Раз не приехали, понятно, тут не до Тяпки. В вагоне шить невозможно, каждый поймет. Даже ниткой в ушко не попасть.

— А когда же приедем?

— Ну, не так уж долго, я думаю.

— К завтрашнему утру приедем?

— Нет, это едва ли. Потерпи пару дней. Но я обещаю: рано ли, поздно ли, вернется твой Тяпка.

На следующее утро Надя проснулась веселой. Никому не сказала, что Бог приходил — только Тяпке. Еще до чая сбегала в сад: «Скоро, Тяпочка, скоро!».

И про косточку не созналась. Даже когда Марья Константиновна бранила — отчего кармашек засаленный. Зачем ей рассказывать? Заставит косточку выбросить, скажет, что не стоит для Тяпки хранить, очень долго.

Косточка же хорошая — куриная лапка. Надя завернула в газету, обвязала шнурком. В кукольный шкаф, в самый угол, туда никто не заглядывает.

Косточка ведь штука не портящаяся, держи хоть сто лет. Вернется Тяпка, сразу же и съест. А что Тяпка вернется, кто может не верить? Не сегодня, так завтра. Ясно: ведь сам Бог обещал. Сам Бог обещал.

Встреча[139]

Под ногами — мелкие, гладкие, пестро-серые камешки берега. Слева — море, справа — обрыв. Обрыв невысокий, сажени три, глинистый, промятый тропинками. Сине-коричнев на желтом закате. По мере того, как двигаешься вперед, солнце то вспыхивает в просветах обрыва, то прячется снова.

Тень от обрыва захватывает и воду у берега. Дальше море сиренево. Волны тихи, вечерне-упруго, без пены оплескивают полого сползающий берег. Отбегают струисто по камням, шурша и журча.

В море — из гавани выходящее судно. Большое, двухмачтовое — бриг. Слабый крен на левый борт, полощут паруса. Под итальянским флагом. Видимо, на Константинополь пошло.

— Вот, князь, и наше знаменитое Черное. Хотя, по-моему, море как море, ничего особенного. Не хуже и не лучше Балтийского.

— Да, в конце концов, везде одинаково. Вот жара у вас… Сентябрь, а тепло, словно летом. Когда выезжал из Петербурга, там совсем уже осень была. Но, в общем, Одесса мне нравится. Вы, право, Петр Андреевич рассчитали прекрасно, когда не побоялись отправиться в эту трущобу. Конечно, не сладко — провинция, скука, общества нет, но с другой стороны… Могу вас уверить, из Петербурга сюда очень поглядывают. Новый край, обширный, богатый. И Воронцов… К нему у нас весьма благосклонны. Как раз перед отъездом я заходил к Нессельроде… Не думайте, что вас забывают…

— Надолго к нам, князь?

— Не знаю. С недельку. Потом — в Феодосию, может быть, на Кавказ загляну.