Карл Гершельман - «Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное

• Название: «Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное
• Автор: Карл Гершельман
• Издательство: INGRI
• Жанр: Философия
• Год: 2006
• ISBN: ISBN-10: 9985-9636-1-X ISBN-13: 978-9985-9636-1-6

Высоко ценимый современниками Карл Карлович Гершельман (1899–1951), русский эмигрант, проживавший в Эстонии и Германии, почти неизвестен читателю дней. Между тем это был разносторонне талантливый человек — литератор и художник, с успехом выступавший как поэт, прозаик, драматург, критик, автор философских эссе, график и акварелист. В книге, которую Вы держите в руках, впервые собраны под одним переплетом стихи, миниатюры, рассказы, пьесы, эссе, литературно-критические и историко-литературные статьи К. К. Гершельмана, как ранее публиковавшиеся на страницах давно ставших раритетами газет и журналов, так и до сих неопубликованные (печатаются по автографам, хранящимся в архиве писателя).

---

— Я?

— Спокойно. Мы — людьи. Вы — тоже. Опять живой. Все — как раньше. Вы — воскрешенный.

Два лица. Одно — узкое, некрасивое, лошадиная челюсть, сплошь лысое. Из ноздрей — редкие черные волосы. Другое — подальше. Мальчик. Серьги в ушах.

— Вот, мы скажем. Вы очень долго был мертвый. Очень долго. Теперь — ну, по ваш счет — теперь год три тысяча — сто — седемь. Теперь вы находитесь…

А, обморок? Зачем волновайтесь, я ж говорил… Пройдет, ничего.

***

Странно: рука. Лежит вдоль тела, отчетливо ощущается тяжесть. Если захотеть, можно ее приподнять: своя. Вот так, положить на грудь. Можно шевельнуть пальцами. Сперва один — указательный, потом другие. По очереди. Не хочется по очереди — можно иначе, как попало.

И — глаза. Видят ясно. Потолок — стеклянный, поперек — переплеты. Всего два на весь потолок, против света кажутся черными. Узенькие, двойные. До потолка сколько будет? Сажени четыре, немного меньше. Скажем, три с половиной…

А в теле, в теле — сердце. Переваливается: тук-к, тук-к. Воздух бежит: нос — носоглотка — легкие. Слабый запах в воздухе, немного пряный. Корицей — не корицей…

— Воскрешенный? Что за глупости? Какой воскрешенный? Как? Где? Почему?

***

— Скажите же толком, как я сюда попал?

— Очень просто. Я говорю: был мертвый, теперь, — раз-два, — делали анализ, делали тело, потом воскрешали.

— Кто воскрешал? Вы?

— Нет, не я. Я — переводчик только, переводчик, специалист по древне-европейски язык. Восточный Европа — русски, польски, германски язык. Мой имя — Аида.

— А кто ж воскрешал?

— Воскрешал Южный Воскресительный Компани. Пульс сто и две. Сегодня вам вредно, надо спокойно. Завтра подробно рассказываю, завтра сообщаю программа. Теперь вам надо засыпать, много засыпать. Завтра лучше. Если для вас что-нибудь надо — тут звонок. Кто-нибудь будет сейчас приходить. Вот здесь стакан с питательный жидкость, если голод. Здесь простой вода.

— У вас папиросы нет?

— Папирос? Что такое папирос? Нет, нет папирос. Спокойный ночи. Хорошо засыпайте.

***

Свет притушен. Никого в комнате нет. Где-то журчанье. Вентилятор? Неудобно лежать. Гамак не гамак, что-то плетеное из светло-серых пружинок. Ни подушки, ни матраца. Мягко, ткань по форме тела, как резина, а неудобно. С непривычки, должно быть.

Тело и ноги под скользкой, блестящей материей. Шелк? Ну-ка, долой ее. Тело. То самое, прежнее?

Колени немного врозь. Бугорок-косточка на левом подъеме. Грудь, ямка под ложечкой. Как будто все прежнее, только моложе, упруже, как в двадцать лет было. Волос на груди нет. Сбрили? Вероятно, теперь не в моде, — уничтожают. Голова и лицо тоже бритые. Интересно, есть шрам от нарыва за ухом? Нет, шрама нет. Во рту тоже что-то неладно. Словно едой переполнен. Ах, вот что: зубов многих не хватало, теперь все на месте. Даже как будто без пломб…

Но, все-таки, тело — то самое; безусловно, вне всяких сомнений. Чувствуется, ощущается, полнейшая внутренняя убежденность. Вот, даже голос прежний: а-а-а… Тише, не разбудить бы…

И — память. Вчера, ведь, вчера умирал. Не кто-нибудь другой, это самое существо, с этими коленями и ногами. Комната, обои зеленые… Жена плакала… Тысячу лет назад плакала? А где же она? Воскрешена? А другие? Всех воскрешают? Зачем? Что же теперь?

***

— Теперь программа на ваша дальнейшая жизнь. Что? Подробно, кто воскресил? Я ж говорю: там воскресили — в лабораторий. У нас — общество: «Южный Воскресительный Компани». Уже тридцать годов работает, уже пять тысяч, шесть тысяч воскресили. Всех? Нет, не всех. Сперва только самый нужный: умный, талантливый, гений. Инженьёр, научный работник, философ. Только самый полезный. Всех — может быть после. Сейчас зачем всех? Что будут делать? — Старый, глупый. Места нет. Мы живем, наши дети живет. Сначала воскрешаем только самый нужный: талант, гении всех времен. Гении всегда нужный, можно использовайть. Сколько жил человек ваше время? Шестьдесят годов, седемьдесят годов. Вы умер — пятьдесят годов. Это мало, не использовал все возможности. Нужно — триста годов. Мы живем — триста, четыреста годов. Гигиена, медикамент, — особый медикамент, — омоложенье иногда. Искусственное продление жизнь. Вот — биология: чем выше организм, чем более сложный, — тем больше долгая жизнь. Шестьдесят годов — жизнь для дикарь. Культура — искусственно сложный, надо искусственное продление жизнь. Ваше время сколько жил зверь? Ну, собака? — Пятнадцать лет. А сколько был маленький, сколько обучался? Один год. Вот — шесть процентов. Человек жил шестьдесят годов, обучался двадцать годов. Один треть жизни обучался, а когда работайть? Мало время работайть, не использовано. Только вырос, только начинал — уже конец. Ничего не успеть. Много сложный культурный человек, надо много жить. А гений? Гений еще больше…

— Как вы узнали обо мне? Почему воскрешен именно я?

— О, вы очень знаменит. Ваш философия очень большое влияние. Начало двадцать первый столетье. Вы умирал — сперва нет успех. Потом — двадцать первый столетие — есть успех. Очень большое влияние.

— Мои последние работы были изданы?

— Да.

— Жена издала? — Да, жена.

— Арсик?.. Вы не знаете, что было с женой после моей смерти?

— Мало знаю. Знаю — жил, умер в тысяча — девятьсот — пятьдесят.

— Она не воскрешена? Ее не будут воскрешать?

— Нет.

— Почему?

— Она — не нужный.

— А зачем же я?

— Вы — талант. Вы — будете работайть. Теперь вы две неделя в этой комнат, поправляйтесь. Выздоровляете, потом в колледж. Культура много вперед, вы много назад. Надо учить. Двенадцать лет колледж. Потом можете работайть.

— Где работать?

— Для наш компани.

— Вашей компани? А если мне не захочется?

— Почему не захочется? Вы будете работайть философия, философия ваш интерес. И потом: мы воскрешали, мы можем использовать. Вы должен нас слушать. Будете работайть.

***

Обувь такая: что-то вроде чулка, натягивается плотно, до щиколотки. Из чего сделана, не понять. Блестящая, словно налакированная. Вместо белья — дамское комбинаисон2, только совершенно простое и гладкое. Поверх этого, на плечи — халат, или скорее — рубаха. Широкая, до-полу, запахивается спереди, без пуговиц. Закрепляется вязаным поясом.

Одежду принес мальчик. Тот самый, с серьгами, что позвал переводчика. Между прочим, это не мальчик, а женщина. Голова бритая и рост высокий, поэтому похожа на мальчика. Должно быть, сиделка.

Вместо стульев вдоль стен подушки. Большие, каждая с кресло величиной. Кроме них и кровати-гамака никакой обстановки. Пол мягкий, как матрац, стены — тоже. И ни одного окна; только сверху свет, из стеклянного высокого потолка.

***

— Сейчас придут маэстро Гора и маэстро Террай. Маэстро Гора — директор. Ну, директор от колледж. А маэстро Террай это работник. Из лабораторий, так, инженьёр. Химик, доктор. Он вас воскрешал.

Маэстро Гора плотен, сравнительно невысок. Лицо одутловатое, мешки под глазами, отвисшие щеки. В алом балахоне. Кого-то напоминает: не то Понтий Пилат3, а не то кардинал.

За ним — огромное костлявое. Аршинный шаг, редкий, четкий. — Маэстро Террай. Очень широкие, густые брови. Подбородок… А! Знакомое лицо: тогда среди рычагов и пружин, командовал… Только теперь без очков.

Похлопыванье по плечам и спине — дружелюбно-покровительственное. — Лежайть, не вставайть.

— Маэстро Террай спрашивайт: был очень больно, когда массаж сердца? Вы кричал.

— Когда воскрешали? В лаборатории? Да, больно, признаться.

— Вы очень рано приходил в сознание. Маэстро не рассчитал. Маэстро просит извиняйте…

— Еще маэстро Террай спрашивайт: как вы доволен телом? Он немножко изменял, немножко усиливал мускулатура: плечи, бицепс, живот. Ваш бицепс был слабый. Потом ставил новый зубы; потом у вас был перелом в левой рука, плохо зарос, он поправлял. Работает хорошо? Вы доволен?

— Отчего же. Зубы у меня были, действительно…

***

— Опять сироп? Третий раз в день густозеленая жидкость. Прозрачная, напоминает вкусом бульон, но гораздо острей и насыщенней. Пахнет миндалем. Стаканчик из тонкого стекла; выпьешь — готово. Голода нет, но… Неужели они больше ничего не едят?

III

— Когда же из этой комнаты? Я чувствую себя совершенно здоровым.

— А, нет еще. Две неделя — мягкий комнат. Один месяц в комната колледж. Такой правил. Потом — свобода, город, можно гуляйть.

— Отчего «такой правил»? Я ж не сбегу.

— Нет, не сбегайт. А так. Вот: воскрешенный, очень многий, любит так: раз — и прыгал в улица вниз. Или раз — и прыгал в вода. И — умирал.