Галина Карпенко - Самый младший

• Название: Самый младший
• Автор: Галина Карпенко
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1964

ДОРОГИЕ РЕБЯТА!

Самый младший в этой книге — Алёша Бодров. Сероглазый, не очень-то шустрый, скорее робкий мальчик. Он так же, как и вы, учился в школе, бегал на каток и радовался каникулам.

Но вот в жизнь маленького Алёши пришло горе. На помощь ему поспешили простые, хорошие люди, окружили его лаской и вниманием. Они никогда не оставят его одного, и Алёша вырастет честным, добрым человеком.

Вы прочтёте эту книгу, ребята, и, может быть, увидите, что кому-то совсем рядом с вами тоже нужны помощь и участие. И будет хорошо, если вы не останетесь в стороне.

Напишите, понравилась ли вам книга, какие чувства и мысли она вызвала у вас.

Свои письма посылайте по адресу: Москва, А-47, ул. Горького, 43. Дом детской книги.

Для младшего школьного возраста

---

— Садитесь, мамаша, мы подвинемся, — сказал Бодров.

И оказалось — уж как было тесно, а нашлось местечко для старушки.

— Спасибо, сынок, спасибо, — сказала она и уселась поудобнее. — Тоже, стало быть, воевал? — спросила она.

— Воевал, — ответил Бодров.

— Вот я и гляжу, что все вы, сыночки, ещё в шинелях.

— Первая зима после войны, шубы справить не успели.

— Не успели, не успели, — вздохнула старуха и начала рассказывать о том, что у неё зять вернулся с войны, а взяться не за что — от хозяйства только и осталось, что печь да труба, да и то обгорелые.

Она мотала головой, утирала слёзы концом полушалка и причитала:

— Что делать? Ребят трое. Ни одеть, ни обуть!

— Сами живы, а остальное наживут, — сказал Бодров.

— Наживут, наживут, — согласилась бабка и объявила почти торжественно: — С весны начнут строиться. Вот и я еду подсоблять. Какая ни есть, а подмога. Только бы опять не помешали. Лихоманка их возьми, окаянных!

— Не помешают, — повторил Бодров. — А уж если вздумают… — Он сдвинул брови, и в кулаке у него хрустнули плексигласики.

Боевой друг

Уже в темноте Сергей Бодров подошёл к дому. На крыльце кто-то сидел.

— Свои? — спросил Сергей и посветил фонариком. — Господи! — Он ухватился за перила.

На крыльце сидел Федя, Федя Петров, лётчик, с которым и бой и смерть товарищей — всё было пережито.

— Это я, Серёжа, — сказал Петров и помог Бодрову взойти по ступеням.

— Жив, жив, — повторял Сергей, — родной ты мой! Откуда ты, Феденька?

Они обняли друг друга и стояли молча, крепко прижавшись, так, что каждый слышал, как бьётся сердце другого. Они боялись разжать руки. Вдруг всё исчезнет, будто ничего и не было, будто всё это только сон!

— Ну пойдём, пойдём в дом, — сказал наконец Бодров и потянул Петрова к порогу.

— Вот какая судьба, Серёжа. В одном окопе, в одном самолёте, теперь в одном доме живём.

— Так это ты?! — не поверил Сергей.

— Соседи, — сказал Петров. — Вот оно как обернулось.

* * *

Вечер был удивительно хорош. Папа приехал рано. И ещё оказалось, что их сосед, Фёдор Александрович, — папин фронтовой товарищ. Вместе воевали. А раньше этого никто не знал, потому что Фёдор Александрович летал куда-то очень далеко, и с папой они встретились первый раз только сегодня. Как они радовались друг другу — прямо как маленькие: и кричали, и смеялись, и никого не слушали, кроме себя.

Алёша блаженствовал: ел халву прямо из вазочки и его никто не останавливал. Уже пора было ложиться спать, но про это все забыли.

И вдруг мама сказала:

— Подождите, Фёдор Александрович. Почему же вы тогда не сказали, что знаете Серёжу?

— Да, да! — закричал Алёша. — Ты знаешь, папа, он на карточке тебя совсем не узнал. Честное слово! Он приходил на мой день рождения. А тебя не узнал!

— Узнал! — Фёдор Александрович подхватил Алёшу на руки и закружился вместе с ним по комнате. — Узнал, как это я не узнал? Я разве могу его не узнать?

— Вы сказали тогда, что не знаете! — повторила мама Оленька. — Я помню.

— Не узнал, не узнал! — продолжал кричать Алёша, барахтаясь на руках у Петрова.

— Что же я мог вам сказать? — Фёдор Александрович опустил Алёшу на пол и остановился перед Ольгой Андреевной. — Что же я вам мог тогда сказать, дорогая вы моя, когда я знал — его уже нет на свете? А у вас был такой день, Я не мог, не было у меня тогда сил, чтобы сказать, что его… Серёжу…

— Подожди, Фёдор! — остановил его папа. Он подошёл к маме и, поглядев ей в глаза, сказал тихо: — Оля, я тебе всего, что со мной было, не рассказал.

Фёдор Александрович перестал быть весёлым. Он отодвинул стул, который мешал ему на дороге, и, взяв Алёшу за руку, пошёл с ним к себе в комнату.

Алёша так и не узнал, о чём это папа не говорил маме.

* * *

А папа рассказал ей всё, всё, даже самое страшное. Он рассказал о том, как их самолёт горел и падал вниз; и о том, как он очнулся в плену; и о том, как он заболел и не встал в лагере на поверке; как его повели на расстрел и расстреляли.

— А как же ты?.. — спросила мама.

— Как я остался жить? Это, родная, чудо. Лагерь стали бомбить, это мне и помогло. Я отполз, дополз до леса. Откуда силы взялись — не знаю. А в лесу стал умирать. Всё-таки на свободе умереть лучше, чем у них. Я вспоминал тебя, сына и почему-то ольху в первоцвете, всю в пыльце, такую весеннюю, помнишь?

— Помню, — ответила мама и заплакала.

— Может, день прошёл, а может быть, час. Я не знаю, — говорил папа. — Но я очнулся уже не в лесу. Подобрали меня чехи-партизаны. Вот так я и выжил. А то, что дальше было, ты знаешь. Выжил и ещё повоевал.

Глаза его улыбнулись. Он держал мамину руку в своих больших ладонях, ещё тёмных от земли и пороха.

Когда солдат вспоминает о боях, он вспоминает тех, кто был с ним рядом, и снова ощущает знакомое чувство отваги. Былые бои встают перед ним грозные, увенчанные победой.

Сергей Бодров крепко сжал маленькую руку жены, и выражение боли на его лице, которое появилось в начале их разговора, исчезло.

* * *

Уже прошла, наверное, половина ночи, когда папа пришёл к Фёдору Александровичу за Алёшей. Алёша спал на раскладушке, а Фёдор Александрович сидел у окна и наливал себе в стакан вина из бутылки, в которой его уже оставалось совсем-совсем мало, только на донышке.

— Вот раньше: выпью — и захмелею, — сказал он Сергею, — а теперь только сплю плохо, а здесь… — он показал себе на грудь, — здесь становится ещё хуже.

— А ты, Федя, брось. Разве этим поможешь? — Сергей открыл форточку и выбросил бутылку в снег.

— Чудак, — сказал Петров. — Ты, Серёжа, чудак! Ты думаешь, я не могу бросить пить? Ерунда. Тоску, понимаешь — тоску, её, как бутылку, за окно не швырнёшь!

В раскрытую форточку пахнуло морозом. На раскладушке заворочался Алёша.

— Не трогай, пусть спит, — сказал Фёдор. — Время пятый час, мне скоро на работу.

— И мне, — сказал Сергей.

Фёдор Александрович положил на подоконник голову. Папа прикрыл форточку и сел с ним рядом.

— Ты знаешь, Федя, — сказал он, — когда мне Оля стала говорить про соседа и назвала твою фамилию, имя, я сразу подумал, что вдруг это ты. А потом она сказала, что сосед пьёт, здорово пьёт, и Степан Егорович подтвердил. «Нет, это не Федя, не он», — подумал я. Видишь, какое дело — от тебя отказался.

— Значит, на себя не похож? — усмехнулся Фёдор. — Очень может быть. А если бы тебе вот так, как мне? Как бы ты жил? Понимаешь, как бы ты жил один, без них? — И Фёдор поглядел на разметавшегося во сне Алёшу. — Ну, отвечай, дорогой друг, товарищ!

Папа побледнел:

— Ты меня, Федя, прости.

* * *

— Куда это вы, дядя Федя, опять собираетесь? — спросил Макар. — Недавно вернулись и опять…

— И опять, — усмехнулся Фёдор Александрович. — А кто меня ждать здесь будет? Ты, что ли?

Макар молча увязывал рюкзак.

— Ждать меня некому, так что могу без прощаний-досвиданий на все четыре стороны. — Фёдор Александрович переложил документы из карманов гимнастёрки в новенький китель и застегнулся на все пуговицы. — Ну, будь здоров, дорогой, — сказал он Макару и протянул руку.

— До свиданья, — ответил Макар. — Только зря вы так говорите: никто не ждёт, не с кем прощаться. Вас все ждут. Отец, как приходит с работы, всегда спрашивает. Сергей Алексеевич беспокоится. Настасья наша и то…

Макар замолчал.

— Что — Настасья? — переспросил Петров.

— Как — что? Тоже спрашивает. Что она, не человек?

— Да, да, конечно, это ведь я, Макарка, так сказал. Работа у меня такая, что дома не посидишь.

— Да вы и без работы дома не бываете, — пробурчал Макар. — Вот теперь, как вернётесь, у меня к вам разговор будет. Посоветоваться хочу.

— Быть тебе лётчиком или не быть? Так, что ли? — засмеялся Фёдор Александрович.

— Нет, не угадали, — сказал Макар. — Я в лётчики не собираюсь.

— А в чём же дело?

— Да вот в чём. Хотел издалека какую-нибудь птицу заполучить. Может, у нас приживётся. Как вы думаете?

Макар ловко надел на плечи рюкзак.

— Я вас провожу, — сказал он, — мне к метро по дороге.

— Птицу? Поимею в виду, но обещать не могу. В общем, подумаю. Пошли!

На кухне их встретила тётя Маша.

— Летишь? — спросила она.

— Лечу, — ответил Фёдор Александрович.

— Будь поаккуратней! — Тётя Маша дошла с ними до двери и ещё постояла на крылечке, пока они не ушли со двора.

В эту свою отлучку Фёдор Александрович вдруг прислал весточку. Письмо было Сергею Бодрову, но в нём было всем по привету: и Геннадию, и Мише, и Макару, и Настеньке, всем Тимохиным и Бодровым.

Ответа писать не пришлось — обратного адреса в письме не было.