Василий Кучер - Две жемчужные нити

• Название: Две жемчужные нити
• Автор: Василий Кучер
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Современная проза
• Год: 1965

Василя Кучера, автора книг «Черноморцы», «Кармалюк», «Прощай, море», «Трудная любовь», вышедших в «Советском писателе», неизменно влекут море, люди, живущие у моря, связавшие с ним свои судьбы. Новый его роман «Две жемчужные нити», действие которого происходит в наши дни в черноморском портовом городе Новограде, посвящен молодежной бригаде ткачих, борющейся за право называться коммунистической.

Одна из сюжетных линий романа показывает сложную, полную борьбы и страданий судьбу украинской девушки Марты Тиховод, увезенной во время войны на чужбину.

Тонкий и четкий рисунок образов, противопоставление разных судеб и условий жизни у нас и за рубежом позволили автору создать выразительные человеческие характеры, широкое художественное полотно о людях труда и военных моряках.

---

Старик подвел гостей к винтовой лестнице и быстро стал подниматься вверх, четко и строго выговаривая каждое слово:

— Тут сто пятьдесят крутых ступеней, но Платон их знал хорошо, потому что когда-то служил на этом маяке; он бросился на верхнюю площадку, где линза и лампа, то есть сам фонарь. Платон уже добрался до нее. У него были спички, и зажигалки, и аккумуляторный фонарь. Только огня он не зажигал, пока бежал по ступеням.

Старик умолк, и они стали подниматься еще выше и выше, прислушиваясь к гулкому эху шагов. Парни и Искра несколько раз останавливались передохнуть, а старик поднимался легко, упругим, молодым шагом, не чувствуя ни усталости, ни высоты, ни одышки. Подождав, пока они взберутся на последний пролет, сказал:

— Но третий фашист, который притаился вверху, резанул Платона из автомата по ногам. Тиховод упал. Он услышал, как гитлеровец идет к нему по ступеням, и тоже дал очередь. Немец упал, а Платон почувствовал едкий запах бензина. Он попытался подняться, потом зажег спичку, увидел в углу бочку с бензином. Но тут прозвучал еще один выстрел. Пули были, наверное, термитные, потому что бензин загорелся. Платон собрался с силами, встал, ударил прикладом по окну, выбрался на балкон маяка, но было поздно. Ухватившись руками за металлические поручни, он пылал как факел.

Павел Зарва сжал губы и тоже ухватился за холодные перила. Искра взглянула вниз и отшатнулась, испугавшись высоты. Лишь главстаршина продолжал стоять не шелохнувшись, покусывая пересохшие губы.

— Он так и сгорел тут, отец нашей Олеси. И наверное, видел, как на его огонь рванулись в бухту торпедные катера и десантные баржи. Наши взяли Новоград и все бухты почти без боя. Платон погиб, спасая жизнь тысячам моряков. И сейчас все корабли, которые идут мимо нашего маяка, отдают ему честь. А фотография Платона висит в нашем музее. Посмотрите, когда будете там. Дочка очень на него похожа… Ну известно, после той ночи пришла к нам свобода, и кто-то назвал эту башню Маяком доброй надежды… Только кто назвал — до сих пор не знаем. Во всех лоциях мира он еще значится как Новоградский маяк, а на кораблях его уже называют Маяком доброй надежды… Он светит в вышине. Его далеко видно… Так вот вы, детки, если имеете желание, приходите ко мне почаще… Я научу вас своей профессии. Если захотите… смотрителем маяка стать не трудно. И экзамены все сдадите на пять. Ручаюсь…

Рассказ о трагической гибели Олесиного отца, казалось, парализовал всех. Хотя они и прислушивались к объяснениям старика о линзе и фонаре, смысл его слов теперь не доходил до них. Они даже не заметили, что уже стало смеркаться и рядом с ними вспыхнуло новое, ослепительное солнце в семьдесят тысяч свечей.

Они молча спустились вниз. И лишь направляясь к жилью смотрителя, оглянулись на этот огонь доброй надежды, который горел две секунды, чтобы угаснуть на одну и вспыхнуть снова на две.

…Когда вернулись с маяка, Олеси не застали. Анна Николаевна извинилась за нее, потому что девушка, как только зажегся маяк, побежала в гавань дожидаться Гната.

С маленьким букетиком жасмина она стояла под раскидистым платаном напротив контрольной будки, возле военных причалов, которые назывались «стенкой». Боевые корабли и швартовались к ней, хотя это был обыкновенный пирс, совсем не похожий на стену. Наконец через проходную, как и надлежало, прошли адмиралы. Потом — капитаны всех трех рангов. Потом лейтенанты, мичманы, старшины и матросы. А Гната все не было. Олеся отошла в самый дальний уголок скверика, чтобы не мозолить глаза прохожим, а сама не сводила глаз с проходной. Каждый раз, стоило лишь заскрипеть двери, сердце у нее, казалось, взлетало к самому горлу, словно его кто-то сжимал холодной рукой, а потом срывалось в пропасть и больно ныло.

В ней откликнулся голос той, первой девушки, которая всегда была на людях:

«И что торчишь здесь, дурочка? Если любит он тебя, сам найдет. Стыдно тебе здесь слоняться. Разве много у тебя свободного времени?» — «Это не я пришла, это меня ноги сами принесли. Люблю его. Люблю! — протестовал второй голос. — Должна же я сказать Гнату, что уже не живу в лесу, а переехала в общежитие». — «Ну и что? Думаешь, он в лес к тебе сразу побежит, не зайдя даже к себе на квартиру?»

Она так задумалась, что не заметила, как скрипнула дверь проходной и Гнат быстро вышел на широкую аллею. Голова опущена вниз, правое плечо вперед, словно пробирается сквозь толпу. Олеся бросилась ему навстречу, и он обнял ее, а потом приподнял, завертел вокруг себя так, что чуть не слетела мичманка, поцеловал, не опуская на землю. Только спросил шепотом:

— Давно ждешь?

— Не-ет. Только что прибежала, — схитрила Олеся, не зная, что каждая на ее месте ответила бы то же.

— Вот и порядок. А то мы заканителились сегодня. Все такое сложное, чтоб ему…

— А я думала, что оружие сдавал и опять очередь…

— Нет, оружие мне оставили. Приказано носить его всегда при себе. И днем и ночью.

— Всем?

— Нет. Не всем, да какое это имеет значение. Мы снова вместе, Олеся, это главное. Пойдем в парк. Потанцуем. Идет? Меня до сих пор качает море. Надо же равновесие вернуть. Пойдем напрямик, прямо по рельсам.

Они сбежали по склону. И там, на рельсах, Олеся дико закричала, наткнувшись на женщину с перерезанным горлом, истекающую кровью. И тогда Гнат выхватил пистолет и дважды выстрелил. Потом послышались тревожные свистки дружинников и милиции. Но первыми подоспели Искра с Виктором, которые, распрощавшись со смотрителем маяка и Павлом, пошли гулять к морю. И когда несчастную женщину клали на носилки, освещая фонариком, Искра узнала в ней ту высокую и стройную пассажирку, которую так быстро втолкнул в автобус Валентин. В отчаянии девушка закрыла руками лицо, но тут же невольно оглянулась. Валентина не было, и ничто не говорило о его присутствии, как она ни всматривалась в темноту.

12

Гулянье их сорвалось. Гнат расстроился вконец: сначала они вызвали «скорую помощь», а потом Олеся потащила его в больницу и заставила там чего-то ждать, хотя в приемном покое дежурный хирург сказал, что они больше не нужны.

— Ну пойдем же, — настаивал Гнат. — Мы же тут совсем не нужны, ты же слышала.

— Ну что ты! А кровь? Ведь у нас разные группы крови. — Олеся не соглашалась уходить.

— Если бы нужна была кровь, давно бы сказали.

— Товарищ лейтенант, вы же офицер флота, а говорите такое. Прямо странно вас слушать, — вмешалась Искра.

— Ничего тут странного нет, уважаемая девушка, — сдерживаясь, проговорил Гнат. — До сих пор все было в порядке. Морской патруль держал на замке все подступы к городу. А теперь открыли. Вот и удивляйтесь.

Страх, который сковал Олесю там, на рельсах, уже прошел. Как же так? — думала она. В их районе, где бригады ткачей борются за высокое звание, а военные моряки денно и нощно стоят на вахте спокойствия и мира, какая-то грязная рука посягнула на человеческую жизнь? Этого ведь не должно быть!

— Подождем все-таки, а вдруг понадобимся, — решительно проговорила Олеся и уселась на белый табурет. Гнат нахмурился и громко вздохнул.

На крыльце послышались громкие шаги. Наверное, кого-то снова привезли. Но вошел Иван Корзун в штатском, вытирая платком мокрый лоб.

— Ну вот! — обрадовался Гнат. — Они теперь мигом все выяснят.

Корзун удивленно взглянул на них, слегка поклонился и быстро зашагал по коридору. Олеся видела, как хирург распахнул перед ним дверь и кивком пригласил войти.

В окнах играли сигнальные огни кораблей, писал свои позывные маяк и билось разгневанное поседевшее море, срывая злость на прибрежных камнях и расшатанных дощатых причалах, а тут в операционной было ясно и тихо, только очень уж пахло эфиром.

И может, от этой тишины или от резкого запаха женщина пришла в себя. Хирург позволил Корзуну подойти к ней.

— Вам нельзя говорить. Но, возможно, вы напишете свою фамилию и хотя бы в двух словах, что произошло.

Она взглянула на него полными слез глазами, и горькая морщинка легла у нее на лбу.

Ей так трудно было писать, что все лицо покрылось крупными каплями пота и искусанные губы сжались от страшной боли. Все же, превозмогая боль, она написала: «Ирина Анатольевна Чугай. Чемодан в камере на вокзале».

Карандаш выпал у женщины из рук и покатился по полу. Хирург легонько отстранил Корзуна, показывая глазами на дверь. Тот мигом сложил блокнот и запихнул его во внутренний карман пиджака. Никто не видел написанных женщиной слов. Никто их не прочитал.

Срывая на ходу халат, Корзун стремительно бросился к двери, не отвечая на расспросы Олеси. И никто не обратил внимания, что вслед за ним выскочила Искра.

Перескакивая через две ступени, Искра в одно мгновение оказалась на улице перед легковым автомобилем, который как раз разворачивался. Преградив путь машине, Искра развела руки в стороны, не давая ей проехать.