Пат Бут - Жаркие ночи в Майами

• Название: Жаркие ночи в Майами
• Автор: Пат Бут
• Издательство: ОЛМА-Пресс, Эксмо
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1998
• ISBN: 5-04-001529-1

Красавица фотомодель Криста Кервуд решает открыть свое агентство в Майами. В ее жизнь входят новые люди — влюбленный в нее писатель-отшельник Питер Стайн, целеустремленная и порой жестокая в своем стремлении добиться успеха фотомодель Лайза, юный, скромный Роб Сэнд, из-за которого разыгрывается настоящая война между Лайзой и развратной миллионершей Мэри Уитни. Ревность, ненависть, непомерные амбиции — страсти бушуют под жарким небом Флориды. Но и в этом бурном море вечные ценности — любовь и верность помогают удержаться на плаву.

---

— Она снялась в этом фильме… «Люди лета». Потрясная картина! И сама она — настоящая секс-бомба.

Лайза подавила насмешливую гримасу. В мире существовало очень мало женщин, которых она считала достойными конкурентками. Криста была одной из них.

— А не рискованно связываться с новым агентством?.. Я хочу сказать, когда имеешь такой успех, как ты. У кого ты работала в Нью-Йорке?

Лайза посмотрела на Хосе так, словно видела его впервые. Из уст самовлюбленного сынка миллионеров это замечание прозвучало весьма практично. Ясно, что этот мальчик прислушивается к разговорам взрослых.

— Агентство «Элли». Роскошный гарем Росетти. Пойми, детка, когда занимаешь такое положение, как я, риска не бывает. Это другие рискуют. А я могу работать с таким агентством, какое даже мог бы открыть ты, и все равно иметь заказов сколько захочу. Сделай мне еще один мартини.

Хосе торопливо подчинился.

— Я однажды встречался с Росетти. Классный парень. Да, работенка у него что надо!

Хосе присвистнул от восхищения. Если бы отец позволил, он с удовольствием стал бы фотографом, снимающим моделей. Столько красоток — только успевай выбирать!

Смех Лайзы смахивал на рычание. Она не знала, что такое раздвоение чувств, пока не встретила Джонни Росетти. Она до сих пор помнит тот зал в Бока, где проходил конкурс фотомоделей. Росетти сидел там среди членов жюри, как хищный сокол, выглядывающий добычу. Ему не было нужды дважды смотреть на Лайзу Родригес. Он шепнул что-то ничего не слушающим местным членам жюри, которые играли роль ширмы для махинаций агентства «Элли», и Лайза победила. Тот момент стал поворотным в ее жизни. До этого у нее не было побед, а после уже не было поражений. Росетти внес ускорение в ее жизнь. За шампанским и черной икрой в дорогом баре последовало столь убедительное: «Я сделаю из тебя звезду», какого еще не достигшая половой зрелости Лайза не слышала даже в кино. На следующий день курьер доставил ей билет в один конец до Нью-Йорка, а квартира над офисом «Элли» на Мэдисон-авеню оказалась уголком рая, о котором Лайза всегда мечтала. Ей потребовался месяц, чтобы понять то, что она в глубине души знала… Что за ленч надо платить. И вскоре она увидела другого Джонни Росетти. Того, которого она теперь собиралась утопить в дерьме.

— И что такого «классного» ты нашел в Росетти?

Хосе ответил не сразу. «Классность» Росетти выражалась в том, что он имел уйму прекрасных женщин и знал, как использовать их и как ими управлять. Но эта формулировка вряд ли понравилась бы вспыльчивой Лайзе Родригес.

— Ну, не знаю… в общем, он мне показался довольно умным, — сказал наконец Хосе, неопределенно взмахнув рукой. — Да мы с ним почти и не говорили.

— Он тупой, как полено, — рявкнула Лайза. — Он из тех мужиков, которые считают, что модный журнал — это книга, а Ширли Маклейн и Джейн Фонда — интеллектуалки. Тебе он кажется классным, потому что без конца трахает баб.

Ответить на это было нечем.

Хосе почувствовал, что пора выпить еще мартини.

— Может, у него комплекс… как у Дон Жуана… или он гомик, но вроде старается доказать обратное. — Хосе помолчал. Это был его интеллектуальный потолок. — Так нам объясняли на уроках психологии, — добавил он в виде пояснения.

— Вполне возможно, дорогой Зигмунд Фрейд, потому что, когда Росетти трахал меня в первый раз, сзади его обрабатывал баскетболист-филиппинец.

Хосе, допивавший свой мартини, поперхнулся.

— Не может быть… — пролепетал он.

— Очень даже может. Мне было тринадцать, но он не был суеверен.

Хосе пытался прояснить ситуацию. Неужели Росетти педераст? Психологи правы? И Лайза Родригес участвовала… в оргиях?

Потом он придумал объяснение:

— Он заставил тебя делать это… Вроде как изнасиловал, да?

Лайза помолчала.

— Нет, это не было изнасилование. Он не заставлял меня. Я не хотела делать этого, но мне нужно было то, что он мог дать мне, и это все решило. Тебе не понять, что значит нуждаться в чем-то.

Хосе подавил улыбку. И Лайза может ошибаться. Например, ему очень нужна машина «Тестаросса». Его друзья уже начинают посмеиваться над его «Порше». А вот сейчас ему нужна Лайза Родригес. И эта потребность становится уже почти болезненной.

Лайза поднялась, словно развернула флаг. Она выставила вперед ногу, откинула плечи и подставила себя под лучи солнца. Она знала, что творят с ней эти лучи. Они делают ее твердой, как алмаз, обволакивают ее стройное тело, подчеркивая ее абсолютную власть над миром, над мужчинами, над мальчиками, такими, как Хосе.

— Пошли, надо поесть. Мне надоело сидеть здесь, в этой твоей дурацкой лодке.

Лайза нырнула в каюту, надела тенниску и белую мини-юбку. Через несколько минут они уже шли по Бей-сайд среди толпы гуляющих, Лайза — впереди, а Хосе старался выглядеть сдержанным, купаясь в лучах ее славы. Испанцы узнавали ее: Лайза была их звездой. Они обращались к нему, не к ней, хватая его за рукав с вопросом: «Это Лайза Родригес?» Некоторые бормотали: «Ну, ты мужик!» — выражая уважение мужчине, который владеет такой женщиной хотя бы на пять минут. Хосе отталкивал их всех, улыбаясь непроницаемой улыбкой обладателя.

В ресторане было еще лучше… или хуже. Обычно холодная, как лед, дама за стойкой даже растерялась, узнав супермодель. Целый отряд официантов провожал их до лучшего столика у окна, а двое из них едва не столкнулись, придвигая стул этой легендарной девушке.

Лайза тяжело опустилась на место. Она оглядела обедающих, которые вытягивали шеи, чтобы увидеть ее.

— Нас посадили поближе к психам, — громко заявила она. — Я припоминаю этот ресторан. Тут неплохо.

Здесь все напоминало о старой Испании, начиная с изразцового пола и кончая потолком из дубовых балок. Стулья были обтянуты коричневой кожей, стены обиты гобеленовой тканью, сияющие белизной скатерти свисали до самого пола. Гитарист наигрывал севильяну.

— Шампанское? — с надеждой спросил Хосе.

— А что же еще?

— Какое шампанское ты предпочитаешь?

— Мокрое, холодное и шипучее.

Лайза Родригес не играла в эти игры с марками вин. Популярные писатели надоели ей этой игрой до смерти.

— Принесите бутылку самого дорогого шампанского, какое у вас есть, — надменно потребовал Арагон. — Спорят о том, какое шампанское лучшее, — добавил он, как бы извиняясь за свою помпезность, — а по поводу того, какое самое дорогое, не может быть спора.

Он слышал, как его отец произносил эту фразу. А у его отца были замечательные любовницы.

Лайза улыбнулась. Неизвестно, что он еще сможет или не сможет, но ресторан этот мальчик выбрал хороший.

— Твой отец очень остроумен, — сказала Лайза, проникая в его подсознание.

— Он так считает.

— Я вижу, откуда ты этого набрался.

Ах, мальчик, мальчик. Кнутом и пряником.

— Спасибо.

Хосе потупил глаза. Она улыбалась ему. Крутые парни, сидевшие за соседним столиком, хотели бы оказаться на его месте. Там все замерли, пища застряла в открытых ртах, глаза похотливо разглядывали девушку, с которой он сидел за столом. Сквозь простенькую белую тенниску ему видны были ее груди без бюстгальтера. Они упирались в ткань, словно искали выход, острые, торчащие вверх, черт побери, как груди девушек племени масаи. Хосе дрожащей рукой взял бутылку шампанского.

— Расскажи мне о своих родителях, — сказал он.

Для Хосе это была просто новая тема разговора. Но не для Лайзы. Она побледнела, руки вцепились в скатерть. Ее чувственные губы сжались в узкую полоску, глаза метали молнии.

— Что ты хочешь знать о них? — прорычала она.

— Да ничего особенного, — сказал Хосе, отступая от бездны, неожиданно разверзшейся у него под ногами. Но Лайза не собиралась уходить от этого разговора. Джинн был выпущен из бутылки.

— Я ненавижу их, — прошипела она.

— Я думаю, что все временами…

— Заткнись!

Молчание грозило взорваться. Потом с непосредственностью ребенка Лайза заговорила:

— Ладно, ты спросил меня о моих родителях. Я тебе расскажу о них все. Мой отец умер, когда мне было шесть лет; он был крестьянин, плотник. Из тех, с дочерьми которых члены твоей семьи не танцуют, не так ли? Он был замечательный человек, и я любила его как никого другого в этом мире. За всю свою жизнь он совершил только одну непоправимую глупость — женился на моей матери.

— Ты не любила свою мать…

— Моя мать — ПОТАСКУХА!

Она выкрикнула это слово так громко, что его услышал весь ресторан, как и звонкий удар кулаком по столу, от которого перевернулся бокал с самым дорогим шампанским. Но на этом тяга Лайзы Родригес к признаниям не иссякла. Ее голос дрожал от злости.

— Мой отец работал, отделывал кабинет какого-то дельца, когда у него случился сердечный приступ и он умер… — Слезы выступили у нее на глазах, но в них было больше ярости, чем горя. — Этот тип приехал на своем мерзком «Кадиллаке», отделанном золотыми пластинами, чтобы вернуть инструменты отца, и увидел мою мать, а моя мать увидела его, и они тут же понравились друг другу, прямо там, на месте. Они понравились друг другу, а со смерти моего отца не прошло и нескольких часов. Моя мать только что вернулась из больницы, где он умер, и вот она уже улыбалась этому типу, а он с вожделением глядел на нее, и я все это видела. Это было так ужасно! Мне было шесть лет, но я все понимала. Я как сейчас вижу их. Он стоял в дверях, а она смотрела мимо его толстого живота на его машину. Он взмахнул своими жирными руками, а на пальцах у него было множество золотых колец и всякой другой дряни, и весь он был какой-то сальный, волосы воняли одеколоном, а моя мать с глазами, как плошки, выставила свои титьки ему на обозрение, и знаешь, что он сказал, знаешь, что он ей сказал?!