Михал Вивег - Роман для женщин

• Название: Роман для женщин
• Автор: Михал Вивег
• Издательство: Geleos Publishing House
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-8189-1629-3

Михал Вивег — самый популярный современный писатель Чехии, автор двадцати книг, которые переведены на 25 языков мира. Поклонниками его таланта стали более 3 миллионов человек! Михал Вивег, так же как и Милан Кундера, известны российским читателям благодаря блистательным переводам Нины Шульгиной.

Главная героиня романа — Лаура, двадцатидвухлетняя девушка, красивая, умная, влюбчивая, склонная к плотским удовольствиям. Случайная встреча Лауры и Оливера, сорокалетнего рекламного креативщика, остроумного и начитанного, имеет продолжение: мимолетные переглядывания в гостиничном ресторане выливаются в серьезный роман. Возвратившись в Прагу, они сближаются, и Лаура до поры до времени счастлива в объятиях Оливера. Однажды в квартире молодой женщины неожиданно появляется ее мать, Яна, и — о ужас! — узнает в Оливере своего возлюбленного по прозвищу Пажоут, с которым встречалась еще до замужества. Так начинается этот удивительно интеллигентный и умный роман про женщин, роман про любовь…

В издательстве «Гелеос» также вышел роман Михала Вивега «Игра на вылет».

---

У Оливера укоризненный вид.

— Не слишком ли ты нервозна для разумницы, Лаура? — насмешливо говорит Губерт. — Расслабься, Лаура! Приготовь хотя бы салат из злачных побегов, чтобы прогнать депрессию…

Эта реклама мне знакома.

— Или покрась комнату яркими красками… — предлагает один из мужчин в углу.

Только теперь я замечаю, что Губерт держит в руке последний номер «Разумницы».

Меня вдруг осеняет: Ингрид и я — для них Жемловы.

4

И все идет в том же духе. Губерт в основном не дает никому вставить слово — говорит он один.

Когда шуточки в адрес нашего журнала наконец надоедают ему, он принимается язвить по поводу бездуховности рекламы и абсолютной творческой импотенции так называемых креаторов (Оливер смеется); затем для всех нас ставит «Половецкие пляски» и до середины сочинения по-дирижерски размахивает руками. Потом перескакивает на Дни немецкого театра в Праге и заводит речь о Томасе Бернхарде[65] как о единственном живом немецком писателе; остальные живые немецкие писатели якобы давно мертвы, только не знают об этом… Оливер, который недавно по случайному совпадению прочел сорок страниц романа Бернхарда «Рубка леса» (а затем — я хорошо помню — с тоской отбросил его), утвердительно кивает. Ингрид сохраняет на лице выражение восторга. Что до меня, то мне уже давно нечего пить, из открытого окна невыносимо дует, и к тому же я умираю от голода. На столе передо мной хотя и стоит какой-то засохший паштет, но здесь и в помине нет ничего, на что я могла бы его намазать.

Ради Оливера я выдерживаю в этом интеллектуальном аду более двух часов. Незадолго до полуночи шепчу ему, что хотела бы уйти домой; при этом предлагаю ему, если он хочет, еще задержаться здесь.

— Что с тобой? — говорит Оливер с притворным удивлением и озабоченностью. — Тебе плохо?

Это впервые, когда он меня в чем-то разочаровывает.

— Оливер! — говорю ему тихо. — Ты же понимаешь, что со мной…

Оливер избегает моего взгляда. По его покрасневшим глазам я догадываюсь, что он уже сумел как следует набраться.

— Ты хочешь чего-нибудь? — говорит он, указывая на мою пустую рюмку. — Я принесу тебе вина.

— Я не хочу вина! — говорю раздраженно.

— А чего ты хочешь, Лаура? — с насмешкой спрашивает Губерт.

Когда ему надо, он слышит.

— Отстань от меня, Губерт! — вскипаю я.

Как я ненавижу этого парня! Оливер предостерегающе жмет мне руку.

— Нет, серьезно, — улыбается Губерт, — в самом деле мне любопытно, что может недоставать разумнице?

— Деликатности, например, — холодно отрезаю я. — Лично я бы меньше остроумничала и больше проявляла элементарной человеческой вежливости, если ты вообще знаешь, что это такое. Именно этого мне и недостает в тебе.

— Я не ослышался? — насмешливо говорит Губерт и обращается ко всем остальным: — Лаура нападает на меня… Но почему, Лаура? Почему, Лаура, наши два различных мира, наши две несколько различные культуры не могут спокойно, миролюбиво сосуществовать? Почему, Лаура?

Я встаю, иду в прихожую и начинаю обуваться.

Кровь приливает мне в голову, но не только потому, что я наклонилась.

— Ты хочешь знать почему? — кричу я злобно. — Потому что люди моей культуры, может, не сумеют проанализировать сочинение Томаса Бернхарда, но зато они способны заметить, что их гости уже два часа сидят без еды и питья, что на них из окна дует и что им этот гребаный Корсаков или кто другой все время жутко действует на нервы… Вот потому!

И я хлопаю за собой дверью.

5

Выбежав на улицу, я тщетно в ночной тьме выглядываю такси. Во мне все кипит. Спустя несколько минут из дома выходит Оливер и молча присоединяется ко мне.

— Ты, наверное, сердишься на меня, да? — Я заставляю себя говорить как можно спокойнее.

Он молчит. Приближается свободное такси, я схожу с тротуара на проезжую часть и машу. Водитель тормозит и останавливается. Замечаю, что Оливер, садясь в машину, пошатывается, но не придаю этому значения. Таксист подозрительно оглядывается.

— Куда едем? — спрашивает он Оливера.

Оливер хмуро пожимает плечами. Я даю свой домашний богницкий адрес.

— Пойми, — говорю я тихо спустя какое-то время, — за весь вечер меня там никто ни о чем не спросил. Никого не интересовало, кто я. У всех уже заранее был готов приговор: она работает в «Разумнице», стало быть, дура…

Таксист смотрит на меня в зеркало заднего вида.

— Меня просто бесит, что всем обязательно надо кого-то ненавидеть… Что всем нужно кого-то глубоко презирать! — вырывается у меня.

Оливер спит. Дышит, посапывая. Он почти весь съехал с сиденья, только голова катается по его спинке; вид весьма непривлекательный.

«Иногда и о других надо думать, — рассуждаю я про себя. — В этом все дело».

Остаток пути я молчу. Перед нашим домом бужу Оливера. Он слишком быстро выходит. Я плачу и сквозь шум мотора и жужжание игрушечной типографии слышу, как неподалеку Оливера рвет. Таксист тоже напрягает слух.

— В самый раз, — говорит он с отвращением. — Не то вам бы дорого это обошлось…

Глава XVII

Оливер — алкоголик? — Временно вежливый Губерт — На отечественное афродизиакальное масло нельзя рассчитывать 1

Начинаю незаметно следить за Оливером, не пьет ли он?

Может, и пьет в течение дня, не знаю. Но с работы, за редким исключением, приходит трезвый (правда, две-три выпитые рюмки все равно определить по нему трудно). Если мы остаемся вечером дома, он обычно выпивает бутылку вина; поскольку я пью с ним, он часто открывает и вторую. В ресторане из соображений экономии мы заказываем всего одну, но доля выпитого Оливером значительно превышает мою, и, кроме того, он до и после еды еще пьет фернет.

Одним словом, не знаю.

Как-то вечером я не без задней мысли приглашаю его заполнить вместе со мной тест, помещенный в последнем номере «Cosmopolitan»: Вы алкоголик? Оливер отказывается. Дескать, пустая трата времени, он и так может мне точно сказать, что у него получится.

— Да? — говорю как бы равнодушно. — А что?

Он с улыбкой стучит ручкой по самой худшей заключительной оценке.

— Вот что, — спокойно говорит он.

Мы молча пронизываем друг друга взглядом.

— Все равно было бы неплохо, если бы ты заполнил тест, — говорю я.

— Зачем? — удивляется он. — Что нового ты хочешь узнать?

— Сделай это для меня.

Оливер смиренно пожимает плечами. Что ж, хорошо, он заполнит вопросник, но при условии, что мы откроем бутылку вина, дескать, это будет вполне стильно.

— Идет, — соглашаюсь я не без колебаний.

Мои опасения, что он не станет отвечать честно, вскоре оказались совершенно напрасными.

Вы пьете алкоголь:

а) менее четырех раз в месяц;

б) более четырех раз в месяц;

в) практически через день;

г) каждый день.

— Последний вопрос — в самую точку, — весело говорит Оливер. С холодным равнодушием он перечеркивает соответствующее окошко и с жадностью прикладывается к вину.

Когда он напивается вдоволь, я с ужасом заглядываю ему через плечо: его среднее недельное потребление вина составляет пять литров плюс двенадцать единиц крепкого алкоголя.

— Чему равна единица крепкого алкоголя? — спрашиваю я.

— Одной маленькой стопке, — говорит Оливер. — Спокойствие, золото.

Результат точно такой, какой он предсказал: сообразно сумме очков его алкоголизм в легкой или средней форме. Ему следовало бы продумать свой стиль жизни, равно как и найти возможность подходящего противоалкогольного лечения.

— Разве я не говорил этого? — улыбается Оливер довольно. Он хочет, чтобы я даже чокнулась с ним по поводу точности его прогноза.

И я чокаюсь.

2

Получается так, что в последнее время наши вечера в городе ограничиваются в основном ресторанами. Поэтому я делаю все возможное, чтобы мы чаще ходили в кино и в театр, однако Оливер всякий раз после спектакля предлагает еще зайти куда-нибудь выпить бокал вина, и я по большей части уступаю ему.

Неужто уже и мне это нравится?

Вечером накануне маминого прилета из Америки мы после кино заходим в «Блатницу», где, к моему удивлению, встречаем Ингрид и Губерта. Ингрид сидит у Губерта на коленях и болтает своими короткими ногами, но, как только увидела нас, — перестала.

— Привет, Губерт! — ликует Оливер. — Привет, Ингрид!

— Привет, — говорит Ингрид растерянно (чему я ничуть не удивляюсь). — Откуда вы?

— Здравствуйте, — приветствую их холодно.

Губерт, между прочим, женат.

— Привет, Лаура! Очень рад тебя видеть. Ты классно выглядишь, ей-богу! — Губерт явно издевается над моим недавним требованием элементарной вежливости. — Как ты поживаешь? Извини, забыл вас представить, но с Ингрид ты, кажется, знакома, не так ли?