Франсиско Сача - Десять кубинских историй. Лучшие рассказы кубинских писателей

• Название: Десять кубинских историй. Лучшие рассказы кубинских писателей
• Автор: Франсиско Сача
• Издательство: Текст
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-7516-0873-6

В книгу вошли рассказы писателей, получивших главные литературные премии Кубы — имени Алехо Карпентьера и Хулио Кортасара. Десять историй интересны тем, что написаны в иной, отличающейся от русской или европейской, литературной манере. Собранные вместе, эти рассказы — непохожие друг на друга стилем, сюжетом, тоном повествования — образуют единое целое и словно ведут между собой живой диалог, в котором лукавый и горячий, под стать кубинскому темпераменту, юмор встречается с терпкой горечью трагизма, а жизнь предстает клубком странных и необъяснимых событий.

---

Но автобус ползет, как черепаха, ожидающие на остановке тоже теряют надежду.

Гном бросает наблюдать за автобусом, направляется к людям. Он — не овчарка, не дог, не кокер-спаниель, в его жилах вообще нет ни капли крови, которая придала бы ему характерную внешность. Это уродливый пес с большими обвислыми — одно свешивается ниже другого — ушами. Лапы короткие и хилые. Шерсть у него когда-то была белая с желтоватым подшерстком. Гномом его назвал мальчик. В щенячестве Гном спал в углу гостиной и сторожил оттуда детскую. Бывало, его ласково гладили, а сам он даже лизал руки хозяину, который по выходным приносил ему куриные кости. Но, невесть почему, псу пришлось неоднократно привыкать к новому рациону. Он приучился питаться моченым хлебом, рисом с бобами, вареными овощами, супом. Затем, хотя он и на этой диете был готов существовать, с продуктами стало совсем туго. Пес исхудал, шерсть у него вылезла, люди с ним больше не играли. Шли годы. Мальчик вырос, пошел в школу. Начал кататься на роликах, играть в бейсбол, а Гнома больше не замечал. Однажды утром хозяин вывел его на двор и там оставил, среди гнилых досок и ржавых железок. Там он прожил год, охотясь на крыс и лягушек, утоляя жажду затхлой водой из заплесневелого котелка, пока однажды вечером ему не дали снотворное. Пса засунули в корзину, увезли и бросили неподалеку от главного проспекта. Несколько месяцев он пытался найти путь домой: каждое утро долго бродил, отыскивая знакомое лицо, хоть что-нибудь знакомое. Научился ночевать в закоулках, копаться на помойках, выпрашивать объедки, облизывать оберточную бумагу. Голод подкосил силы, и он поневоле приостановил поиски дома, но воля у пса была железная: он упорно держался за жизнь и искал себе нового хозяина. И теперь, пока автобус не подошел и остановка не превратилась в людской водоворот, Гному надо не мешкать, энергично и грациозно вилять хвостом.

Уэви, однако, не торопится. Две остановки он промчался с ветерком, выгадав пять минут. Он расслаблен и доволен жизнью. С тех пор как он завязал с темными делами и пошел в водители, он прилюдно объявил себя однолюбом, перестал изменять жене — словно честная жизнь предполагала и честность в браке. Перестал-то перестал, но недавно взялся за старое. Он изменяет своей рыженькой, а ведь она его ждет на следующей остановке: в руках термос, в термосе кофе. Жена водителя стоит в нескольких метрах от Гнома. Когда Уэви остановит автобус у бровки, жена передаст ему кофе и, поцеловав, скажет: «Пока, милый. Береги себя», а потом, уже спустившись на нижнюю ступеньку: «Я крепкий сварила, твой любимый», — чмок-чмок-чмок. Рыженькая у него красавица; но русая — огонь-баба, чокнутая, ураган, Уэви наобещал ей с три короба: женюсь, детей нарожаем, заживем широко, на руках тебя буду носить. Но о рыженькой, преданно сжимающей термос, он не забывает: кроткая, как чистая простыня, как завтрак в постели, как горячая ванна после долгого дня за баранкой. Русая — ураган, тайфун, адское пекло, но она замужем за механиком — вот ведь бедолага, ишачит в частной мастерской до девяти вечера, затягивает гайки, чистит карбюраторы, и она его обязательно бросит: полудурок, двух слов связать не может, ничего красивого от него не услышишь, не умеет выразить свои чувства, чтобы дыхание перехватило. Рыженькая — высокая, как пальма, пальцы длинные, веселая, плотненькая и ждет его, всегда будет его ждать. Уэви не знает, что ему теперь делать, совсем в личной жизни запутался.

Между тем Октавио подозревает, что его проблема вызвана повышенной секрецией гормонов. Он не может воздерживаться ни дня — в том-то и загвоздка. Его всё возбуждает: фигуры, соприкосновение, голоса. Раньше он думал, что всему виной переходный возраст, потом — что попросту надо жениться, а теперь пришел к другому выводу: виноваты гормоны. И эта пытка навсегда. Позавчера смотрит — а прямо под носом чье-то бедро, чуть ли к щеке не жмется. Позавчера он ехал сидя. Смотрит — темнокожая мулатка, широкая в кости, с широкой попой. Пышные фигуры — моя погибель. Знаешь, что главное изобилие скрыто одеждой: горячие дебри лобка и настоящая пещера; воображаешь ее губы, воображаешь ее в позе сверху или на четырех костях, а она вообще с тобой не знакома, она выходит на своей остановке. А вот идет другая, у нее прекрасное лицо, и ее рот вновь и вновь заглатывает мой член; а у третьей — груди, прижимаю к ним свой отвердевший конец, вот так, пусть трется, а потом чувствую ее язык на головке и выше; а у четвертой попа огромная — ну прямо валун, и в ее замочную скважину я тоже вставлю свой бешеный, раскаленный ключик. Моя погибель и в том, что все они разные. В одной мне нравится одно, в другой — что-то второе, в третьей — еще что-то, многообразие форм, так сказать, вчера меня распаляли густые кудри, а сегодня — прямые золотистые волосы и нежный пушок на благоухающем затылке; мне нравится уже не пышная плоть — разонравилась, — а накачанные мускулы, туго натянутая кожа. Его жена второй день болеет, грипп. Сегодня Октавио и вовсе не повезло: руки Илки щупают его, обыскивают. Дыхание Илки овевает его спину. Запах Илки, растолкав легионы других, проникает в его легкие. Гони эти мысли — но разве прогонишь, не могу вывести себя из состояния, когда я не способен прогнать ненужные мысли. Анус сопротивляется его члену, но член не сдается, ни на что не отвлекается, не знает отдыха. Сегодня Октавио пришлось тяжко. Он был вынужден заниматься самоудовлетворением в туалете, манипулировать своим фаллосом, хотя сегодня он спал с женой, а жена у него сексапильная, этого он не отрицает, светленькая мулатка, несомненная сексапильность, великолепные волосы, между ног — вулкан, как не признать, но ею одной он обойтись не может, все восемь лет брака, со дня свадьбы; Октавио вынужден воображать себе то блондинку, то негритянку, то худышку, то толстуху, то деревенскую бабенку; формы нужно варьировать. Однажды что-нибудь стрясется, в один прекрасный день, один шанс на тысячу. Что-нибудь стрясется, к его несчастью.

Октавио и не подозревает, как вскоре повлияет на его судьбу Гном. А пес тем временем пытается завоевать симпатию тех, кто стоит на остановке в ожидании автобуса. По натуре Гном — домашнее животное, потому и пытается набиваться на ласки, «а ну, иди сюда», «дай лапу», «эй, Гномик» и свист, «Гно-о-ом» и торопливое пощелкивание пальцами, «Гно-о-ом» — зовут есть. Кандидата он выбирает неспешно. Пес знает, что вряд ли кому-то понравится, и потому каждый раз все дольше медлит, прежде чем подбежать к какому-нибудь человеку. Каждая попытка завоевать чье-то сердце — это риск. Пес ничего не умеет анализировать, кроме запаха: первое время он выискивал запах, напоминающий о его прежнем хозяине, ходил кругами вокруг человека, пока тот не обратит внимание, и приближался, виляя хвостом, опустив морду, подчеркивая почтительность, смирение, свою собачью преданность. После нескольких неудач стал отдавать предпочтение менее агрессивным запахам — женским. На сей раз он подбирается к рыжей, которая держит в руках термос с кофе. Обнюхивает голые икры, дотрагивается до теплого тела. Женщина рассеянно отстраняется от влажного собачьего носа. Гном лижет пальцы, торчащие из открытых босоножек, и только теперь женщина замечает пса. И пинает его в зад: «Сгинь, псина, сгинь». Гном чувствует, что его колотят и другие, из солидарности с женщиной: «Сгинь, псина, сгинь». Гном скулит, юркнув между ног старухи, «Сгинь, псина, сгинь», и кто-то швыряет в него камнем, попадает в ребро: «Сгинь, псина», и Гном удирает, перепуганный, сначала по тротуару, навстречу машинам, но рядом падает еще один камень, отрезая ему левый фланг, и пес незаметно для себя выскакивает на мостовую, под лапами асфальт, навстречу летит автобус Уэви.

Автобус резко тормозит, не доехав до остановки. Октавио отчаянно хватается за поручень. Девушка налегает на него всем телом, и он капитулирует, дает слабину. Нарастающая в геометрической прогрессии волна прокатывается по салону: после торможения инерция бросает пассажиров вперед. Лобки напирают на ягодицы, лбы наталкиваются на локти, уши — на уши, рты целуют затылки, глаза прижимаются к пальцам, а в данном частном случае — член Октавио встречается с крупной задницей пассажира по имени Гойо. Когда автобус затормозил, никто не понял, что водитель пытался объехать собаку. Будь у Уэви время подумать, он расплющил бы пса в лепешку и покатил бы дальше, в ус не дуя, пусть валяется на асфальте, как пицца, но времени не оказалось: водитель не успел пренебречь собакой, рассудить, что ее жизнь не так важна, как все человеческие жизни, которых в его машине — точно сельдей в бочке. Октавио почувствовал, что его пенис вошел в щель между ягодицами мужчины, понял: произошла роковая, непростительная случайность.

Гойо восстанавливает равновесие, разворачивается и совершает неожиданный поступок — ощупывает ширинку Октавио и чувствует под рукой этакий валёк.