Валерий Пудов - Приключения Трупа

• Название: Приключения Трупа
• Автор: Валерий Пудов
• Жанр: Современная проза

ЭТО — ШЕДЕВР!

Да, эта книга — новый шедевр мировой литературы.

В ней столько небывалого, мудрого и загадочного, что, возможно, пройдут годы, десятилетия, столетия (кто знает?), и каждое поколение будет находить в ней новые достоинства.

Перед нами — волшебная шкатулка, полная драгоценных, хотя иногда и страшных, бриллиантов. Объяснить их магию так же нелегко, как одному человеку познать мир — их нужно изучать долго и сообща.

---

Схема действий — простая, как экзема на месте лишая.

Приходит он домой, ночью, и вроде живой, и точно влюблён.

Вот.

И зовёт за собой.

А бывает, гонится за тобой околицей.

Или из могилы окликает что есть силы: «Стой!»

Или завлекает к краю полыньи.

А где-то пришёл на свои поминки, гол и в сыпи, и без привета выпил полчетвертинки.

Вот.

Берёт твои ботинки и зовёт.

Шаги его слышишь на крыше или снизу, а идёт по стене или по карнизу, в окне от него круги, а углы двора искажены. А насыплешь вечером золы, с утра видны ступни, и от усилий изувечены они. А закричит белый филин навзрыд: «Ай!» — и делать нечего: ступай.

Он, брат, не тень — оборотень.

Вот.

А иногда зайдёт без следа и даст знак.

Масонский или так — свойский.

Упадёт конский кал с потолка, или рука мелькнёт из-за косяка, или шакал померещится и, как русалка над водою, заплещется, завоет, что жалко ему человечества, а почему, не допоёт, а рявкнет из канавки шавкой.

Или сиганёт в рот козявка.

Вот.

Отдаёт платок и зовёт на часок. Невзначай, на огни.

А потом пристаёт день за днём: пойдём да пойдём, отдай да верни.

И не лень.

А набредёт на собаку, наплетёт ей разное и скорей — в драку: изгрызёт и разорвёт — надвое. Лай, не лай, а нишкни.

Вот.

А зазовёт к себе на могилу, в борьбе на силу берёт.

Но не сразу, а ведёт к лазу.

Ты, загнёт, не боись, там жизнь, цветы, малина, а сам дрожит и на вид — не мужчина.

И без причины — ржёт по-лошадиному.

И не стыдно ему.

А толкнёт вперёд, в проход, и смельчак не поймет, как попадёт под башмак.

М-да.

Ерунда, а проберёт дрожь, и пойдёшь.

Вот.

А чтоб не затащил в гроб, предложи зайти первым.

Скажи, сил нет, ножи на пути, свет неверный — что-нибудь придумай, чтоб не загрёб угрюмый: говори вслух до зари, а суть — муть, чуть рассветёт, петух пропоёт и дух, живоглот, отомрёт.

Вот.

Или покажи, что вещей много, кладь в дорогу, предложи, мол, буду подавать отсюда, а ты без суеты — забирать: «Полезай, козёл, веселей и принимай на край!»

Или рассыпай под ногой бусы и упрямо переправляй по одной в яму.

Но избегай укуса.

А лучше допрежь русые косы заколкой на темечке чеши и щёлкай семечки, а спросит безносый разлучник, что ешь, на то пошурши и скажи: «Хороши и свежи вши!» — и от ворот поворот вброд на огород.

Сам уйдёт ко вшам.

Вот.

А проморгаешь, другая кривая повезёт: заберёт.

Такие они, дохляки: как пни, коротки, а копни — лихие.

И не народ, и не живёт, а унесёт.

М-да.

Беда!

2.

Но цивилизованные люди не искали в чуде морали и не верили необразованным балясникам, мистериям и побасенкам, а организованно выбегали на улицы, начинали щуриться на следы мятежных трупов и без щупов, прилежно, как валежник у заказников, собирали в ряды проказников: чтобы отвоевать своих и без гроба отдать чужих.

Однако атака живых на мертвецов встречала отпор у других бойцов и превращала задор бедовых удальцов в завалы новых нежильцов.

Поминки наступали на поминки стеной, ботинки топтали ботинки пяткой, финки и свинчатки раздирали строй, а четвертинки летали, как куропатки весной.

Одни набредали на желанных мертвяков, как выплывали на огни маяков у пролива, другие торопливо разбрасывали незваных дохляков трассами, но вместе — словно праздновали дорогие вести на карнавале кровной мести.

Звали за собой и кричали наперебой:

— Знай своих, поминай наших. Зерно — в жмых, чай — в чашу, дерьмо — в парашу!

— Знай наших, поминай своих — раздолбай в кашу их!

— Нас тут помнят, и мы помянем: у кумы в кармане от вас найдут комья!

— Вспомянешь, как ножки протянешь из окрошки и на баяне сыграешь ложкой! А кошкой — на барабане!

— Не скалься, родной, чужой беде, пальцы жуя — своя на гряде!

Как обещали, так и поддавали: без печали нагоняли и скорбей, и смертей. Показали, что смерти бояться — на свете не появляться, а в ней равны без вины и тунеядцы, и молодцы, и домочадцы, и мертвецы.

3.

Не отставали и девицы: не успевали прослезиться, жалея героя — строем бежали по аллее топиться и, не умея удавиться без подставки, глотали сорные травки, горчицу без котлетки и компота и снотворные таблетки — без счёта.

Крали-самоубийцы проклинали, как чуму, кутерьму и кричали, что желали — к своему стылому:

— В могилу, к милому!

— Одному ему сейчас под силу опять нас понять!

Писали в записках на огрызках бумаги, что мечтали, бедняги, с детства, одолев кокетство королев, в борьбе оставить по себе память, что искали темы, сочиняли теоремы, изобретали частицы и не рожали, чтоб соблюсти традицию пути гениальных особ: найти фундаментальный гроб, застрелиться и возродиться в мемориальных надписях и абрисах, на прощальных лентах и монументах, в астральных девах и величальных напевах.

Уверяли, что поступали без отчаяния и не глупо, а выполняли завещание Трупа.

Объясняли, что бывали, и не раз, на его похоронах, отчего преодолевали страх и впадали в экстаз, а в обилии его тел прозревали усилие дел.

Намекали, что только живой делится на дольки, сохраняя свой вид, из чего заключали, что герой не под землёй лежит, а метелицей стелется с края до края планеты, и эта нить говорит о том, что отрада живых — тут, а не на картинках, ходит он в народе целиком, как чемпион, а не в половинках, и надо прекратить самосуд, а не то его убьют ни за что на своих поминках.

Но поразительные догадки девиц не ослабляли ухватки стремительных лиц, а лишь разгоняли с крыш десятки птиц и создавали дополнительные беспорядки.

4.

Отныне подозрительных двойников Трупа не изучали в лупы, а хватали и без обиняков отправляли на машине в пленительные дали, усмирительные для мертвяков. За подобие получали пособие на надгробие — без дураков.

Скромные поминки превращали в похоронные процессии, а на процессиях затевали агрессии и ради оплаты, не глядя, умножали утраты.

Даже ночью, без света лучинки, заглядывающие на кладбище прозревали и издавали стон:

— Это он!

И тотчас же рвали в клочья и передавали на вечное ложе изувеченных толпою и похожих на героя.

А потом на рынках продавали мясо из запасов — по четвертинке на кило — и убеждали тайком:

— Повезло!

Растравляли раны и политиканы — вылезали на экраны, как тараканы — к супу, и всласть провозглашали:

— Власть — Трупу!

— Зарывай живых, пай — для остальных!

Или, наоборот, предвещали отлуп для докторов и заверяли, что Труп здоров, идет сюда и не умрет никогда.

Или предрекали:

— Идёт мор по улице, несёт огни на блюдце: кому они зажгутся, тому приговор и сбудется!

5.

Нет побед заразнее безобразия — даже сторонники эвтаназии закричали, что покойники в раже — вне морали, и настал момент опять прекращать развал и эксперимент.

И правители — не подкачали: издали указ об отмене пособия на захоронение и надгробие и приказали своим служителям порядка самим тотчас и без лени закопать в грядки население, не способное на безгробное передвижение.

Поясняли особо для тех, кто соображали тупо, чтобы погребали всех двойников Трупа и прочих мертвяков, не гожих для оживления, похожих и не очень на героя волнения и мордобоя.

И сразу, как по заказу, не воя на слизь, родственники, свойственники и депутаты отреклись от муторных тел, а работники внутренних дел, землекопы, солдаты и плотники принялись очищать улицы и тропы от беспутицы и паковать тленную кладь в подземную гладь.

Замечательные приключения влились в окончательные захоронения.

6.

Зарывали быстро, как бежали за медалью на приступ цитадели, на прорыв или из борделя, не заплатив.

Копали по-солдатски, днями и ночами.

Клали по-братски, кулями и штабелями.

Работы для пехоты хватало, и пыл труда устранил завалы и освободил от криминала города.

А для поклонников гениального покойника образовали мемориальное кладбище, радующее печальных и досадующих: изъяли из давних могил, что прокисли, всех тех, кто не походил на полковника, собрали в кули и без задних мыслей о ритуале сожгли, а потом встали строем и побросали в ямы героя драмы.

Споры из-за отбора пресекали приговором:

— Для всех утех и кручин мертвец наконец один!

На одном погосте родные бывших тайком выдирали из пепелища именные кости и вздыхали:

— Пошевели прах, а из земли — страх! Жаль родное, а не героя и гражданина: зароем вдаль — для помина!

Но солдаты-хваты изымали куски и увещали без тоски:

— Один гражданин — одна страна: один погост — один каменный памятник в рост. Любой край поминай, как свой!

Такой мемориал рос всерьёз, как живой генерал.

А не хватило для генерала одного мемориала, под могилы на жительство для командующего, страждущего своего тела, правительство отрядило новые многометровые поля, и земля перед ним отступила, как дым от потери кадила: ради покоя дорогой поклажи стража порядка, не глядя под собой, крушила без остатка гряду за грядою, косила вчистую густую лебеду и всходы проса, без вопросов сносила готовые заводы, торговые ряды и плодовые сады, и хотя новостройка бойко перемешала кварталы живых и остальных, население чутья не занимало и не шутя признало: