Роксана Сац - Путь к себе. О маме Наталии Сац, любви, исканиях, театре

• Название: Путь к себе. О маме Наталии Сац, любви, исканиях, театре
• Автор: Роксана Сац
• Издательство: Воскресенье
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-88528-143-2

Автор книги Роксана Сац — дочь легендарной Наталии Сац, основательницы первого в мире драматического, а затем первого в мире музыкального театра для детей. Роксана Николаевна пережила арест матери, тяготы детского дома в военное лихолетье. Непросто сложилась и ее дальнейшая судьба… В книге много ярких событий, встреч с неординарными людьми, личных переживаний.

---

— Знаешь, моя мама вчера читала «Войну и мир». Как я ей завидовала! Мне кажется, я уже никогда не смогу читать эту книгу после наших уроков литературы. Без дрожи не могу вспоминать про «лишних людей» и «типичных представителей».

Правда, как могла, я старалась этого избегать, пыталась увлечь ребят любовью к поэзии, театру, тому, что так дорого самой, но штампами пронизана вся наша жизнь. И, чтобы подготовить тех, кто в нее входит, их надо обучить штампам. Обычно приступая к какой-нибудь большой теме, например, «Евгению Онегину», я распределяла время таким образом, чтобы сначала дать почувствовать очарование самого произведения: никакого анализа, просто чтение стихов, сравнение с черновиками, дневниковые записи, письма — пересказать, что на таких уроках происходило, невозможно, но, наверное, что-то сделать все-таки удавалось, иначе почему взрослые люди, в прошлом мои ученики, до сих пор так любят об этом вспоминать.

Но вот наступал второй этап — обучение штампам. Я могла как угодно относиться к набившим оскомину темам сочинений, но я должна была обучить ребят общепризнанным канонам, чтобы на вступительных экзаменах никакая «Мария Ивановна» не могла к ним придраться.

— Так, — говорила я на таких уроках, — теперь мы будем делать из сосны фонарный столб, — и я начинала «расчленять» Онегина, старательно внедряя пресловутые штампы в их и свое сознание.

Когда через несколько лет я стала работать в только что открывшемся Детском музыкальном театре, выяснилось, что я сама полностью разучилась излагать мысли в свободной незаштампованной форме, и понадобилось немалое время, чтобы от этого избавиться. Да, ничто в жизни не проходит бесследно. Хочу проиллюстрировать это еще на одном примере, на этот раз смешном.

Как-то школьный завхоз пожаловался мне на моих девятиклассников, которые открывают классную дверь не руками, а исключительно ногами. Завхоз самолично и неоднократно делал им замечания, свое веское слово сказал и директор — ничего не помогает: открывают ногами, — и баста. Наконец, выведенный из терпения завхоз потребовал решительных мер, и на перемене мы с ним отправились в класс.

Приступили к разбирательству. Спрашиваю:

— Манаев, ты открываешь дверь ногой?

— Да.

— Но почему не рукой?

— Не знаю, так повелось.

— Ну, а ты, Пуньков?

— И я, — примерно все отвечают в таком роде.

— Однако должен быть какой-то зачинщик, — высказал авторитетное суждение завхоз. Переглядываются, пожимают плечами, молчат.

Ничего не добившись, я произношу пылкую речь о том, как надо беречь социалистическую собственность, но в это время звенит звонок, а у меня в параллельном контрольная и, подхватив свои тетрадки, я бросаюсь к двери, — и… открываю ее ногой. Увы! Я всегда ее так открывала.

Ребята лишь копировали любимую учительницу.

* * *

Об учительском труде знаменитый педагог Ушинский сказал: «Через 10 лет у учителя появляется усталость, а через 20 отсталость». Я проработала в школе 18 лет: до отсталости не дотянула два года, чашу усталости испила до дна.

* * *

Перемена. Осталась в классе, присела, что-то мне совсем нехорошо.

— Роксана Николаевна, — это Марина Криворучко, моя ученица. — У меня мама — врач, можно, она вам позвонит вечером?

— Нет, не можно. Дай мне спокойно посидеть…

Но мама вечером звонит, настаивает, чтобы я к ней зашла. Прихожу.

— Да у вас открытая кровоточащая язва, вас надо срочно госпитализировать.

— Нет, что вы, а как же четвертные оценки?

— Вам очень хочется выставлять их на том свете? Все соорганизуется, вот увидите, я вызываю машину.

Больница крохотная — этаж с мезонином. Она недалеко от Белорусского вокзала и моего нового дома: мы только-только сменяли нашу комнату на Новоподмосковной улице на меньшую у Белорусского, избавившись от полусумасшедшей соседки, которая тоже внесла свою лепту в мою язву — следствие неправильного питания и нервных стрессов. И того, и другого у меня целый букет.

За окошком снег, в палате в ржавых линялых халатах унылые женщины говорят только о своих болезнях. Вдруг распахивается дверь. На пороге яркое, шумное, решительное — моя мама! Ни о чем не расспрашивает, сразу к делу:

— Я договорилась с одной хорошей знакомой, она возьмет тебя к себе в онкологический центр, тебя надо лечить основательно, — и исчезла так же внезапно, как появилась.

Так вот значит, какая у меня болезнь, — все померкло перед глазами.

Пришел Юра.

— Мама тебе сказала?

— Да.

По лицу вижу, думает то же, хотя старается не показать вида. В палату впархивает молодая женщина и сразу ко мне:

— Вы Роксана Николаевна? Я из онкологического центра. Конечно, вы не наш контингент, но ваша мама так настаивала, что мы готовы вас взять, создать условия…

— Простите, так я не ваш контингент?

— Конечно, нет, у вас типичная язва, а у нас…

— Знаю. Большое спасибо, но я останусь здесь.

— Как хотите, — упорхнула.

Я оглядываюсь. Какие милые женщины — мои соседки по палате! Соседка справа просто очаровательная и слева симпатичная. А за окном серебрится и падает снег. Как я люблю, когда идет снег!..

* * *

Мама… Я много раз навещала тебя в разных больницах, и всегда это были люксовые, элитные, для избранных, чаще всего Кунцевская больница — Четвертое Управление. Она стала твоим последним земным убежищем.

В последние годы у мамы даже выработался определенный больничный ритм: в начале сентября и с середины января — в это время не так ощущалось ее временное отсутствие в театре. Сентябрь — раскачка после отпуска, середина января — недельные отгулы после напряженных каникулярных спектаклей. Впрочем, и находясь в больнице, она по-прежнему властно и энергично направляла движение нашего театрального корабля, а ее больничная палата в нарушение всех медицинских правил превращалась в своеобразный филиал директорского кабинета с совещаниями, наставлениями, разносами. Врачи на это взирали сквозь пальцы, нянечки и сестры всячески ей потакали. Думаю, они ей симпатизировали искренно, она владела даром завоевывать сердца, хотя свое значение, возможно, имели и постоянно оказываемые ею щедрые «знаки внимания». «Полы паркетные, врачи анкетные», — известный московский афоризм. Больные тоже были анкетные, и я неоднократно наблюдала, как по-разному обслуживают действующую и бывшую элиту в больнице Четвертого Управления, особенно вне посторонних глаз.

Первого сентября 1993 года в Кунцевку ее отвез Виктор Петрович Проворов — человек бесконечно ей преданный, больше, чем друг, быть может, самый близкий в последние годы ее жизни.

Он уговорил ее лечь в больницу скорее из традиционно-профилактических соображений, чем в силу острой необходимости. Пропуск для ее посещения не могли выписать 4 дня, только 5 сентября я и Виктор Петрович Проворов смогли ее посетить. Что-то с ней произошло за эти дни, мы сразу это заметили, но не могли понять, что.

— Она умудрилась сломать шейку бедра на правой ноге, — сказал, отводя глаза в сторону, врач.

Умудрилась?! Каким образом?! И куда смотрел обслуживающий персонал? А никуда не смотрел, во всяком случае не в сторону ее палаты, когда она в течение часа тщетно звонила в звонок, призывая на помощь. У нее начались сосудистые спазмы — заболевание, которое многие годы не мешало ей жить и работать при своевременном приеме лекарства. Но лекарства не было, врачи не шли, она встала, чтоб позвать, и — упала.

Почти сразу завотделением стал намекать, потом настаивать, наконец, категорически требовать ее перевода в другое отделение для «бывших» элитных (кстати, в том отделении за два дня до смерти мамы я видела Ивана Семеновича Козловского, живым скелетом он лежал в коридоре в ожидании, когда освободится место в четырехместной палате). Мы стойко сопротивлялись. И напрасно. Ее можно было спасти, если бы она попала сюда раньше к умному сердечному врачу, честно делающему свое дело. Но мы слишком долго цеплялись за «элиту».

* * *

Снег, снег, снег. Приближается Новый год. Врач делает обход — увы! никого из нашей палаты домой праздновать не отпустят. Передачи тоже строго проверяются: язвенникам предписана строгая диета.

— К вам тут явилась целая делегация, — врач смотрит на меня с нескрываемым интересом. — В порядке исключения я разрешил.

Чинно, благонравно в палату входит чуть ли не весь 9 «Б». Мне вручают коробку конфет, а Карпухин — головная боль всей школы — ставит на тумбочку прелестную синенькую конфетницу.

— Это откуда? — почему-то спрашивает староста Лариса Амосова.

— Мама просила захватить, чтобы было куда конфеты насыпать.

Мама Карпухина Лидия Ивановна преподает у нас биологию и чуть ли не по пятам ходит за своим сыном, дня не проходит, чтобы чего-нибудь не натворил.