Руслан Киреев - До свидания, Светополь!: Повести

• Название: До свидания, Светополь!: Повести
• Автор: Руслан Киреев
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1988

В свою во многих отношениях итоговую книгу «До свидания, Светополь!» известный прозаик Руслан Киреев включил повести, посвящённые землякам, жителям южного города. В этих произведениях писатель исследует духовный мир современника во всем разнообразии моральных и социальных проявлений.

---

— Что? — В его голосе прозвучала досада.

— Конфету. На.

— Руки надо помыть, — помешкав, сказал Кожух. — Ешь сама.

Рядом сел. Рая поднесла к лицу ладони.

— У меня чистые…

Но конфет не хотелось. Она тихо положила кулёк. В слуховом окне горели звезды — подойти бы и посмотреть, но Кожух буркнул: «Посидим», — и она с готовностью кивнула. Смирно сложив на коленях руки, огляделась.

— Совсем не страшно.

— Тише, — сказал он.

Рая задумалась на минуту, потом спросила:

— Ас Никой ты пробовал?

— Что?

— Ну… — выразительно произнесла Рая.

— Она же шлюха, — брезгливо ответил Кожух. — К Фроське из двадцать третьего ходит.

О Фросе из двадцать третьего номера (мы жили во дворе двадцать первого) чего только не говорили! Я хорошо помню эту горбатую быструю старуху со злыми глазами. Красивая Тамара приводилась ей, если не ошибаюсь, племянницей. Из деревни приехала…

Как и все мы, Рая, конечно, понимала, чем занимаются у Фроси Ника с подружками, но ей хотелось знать подробности.

— Глупая ты, — сказал Кожух. — Кого подцепят, того и ведут.

Он зашуршал чем‑то, чиркнул спичкой и стал прикуривать. Над глазами мохнато нависли брови. Как на комара, махнул на пламя ладонью, и спичка погасла.

— За деньги? — произнесла Рая, чувствуя себя и вправду глупой. — Они деньги дают им?

— Конфеты, — сказал Кожух.

Шутит? Рая пошарила по тряпкам, ища кулёк. Что с ним? Или что‑то не так сделала она? Огонёк двигался в темноте, словно волшебный, сам по себе, и лишь когда Кожух затягивался — освещал два красных вытянутых пальца, нос и сощуренные глаза. Рая вспомнила, как курила сегодня Ника.

— Дай попробовать, — попросила она, чтобы сделать ему приятное.

Он затянулся подряд два раза, и огонёк поплыл к ней. Ей почудилось, Кожух ищет папиросой её рот. Она вытянула навстречу губы и коснулась его руки — нежной, как у девочки.

Дым оказался не таким уж противным. Во рту сделалось тепло. Рая подержала дым и, не зная, что делать дальше, разомкнула губы. Но дым не уходил изо рта, и она дохнула, точно протирала зеркало.

— Как интересно, — сказала.

Когда папироса кончилась, Кожух опять полез к ней. Она не сразу сообразила, что ещё он хочет от неё, а когда поняла — прежний страх взметнулся в ней. Но теперь он даже не уговаривал её, руки его были уверенны и грубы, и она подчинилась ему.

Свет в окнах горел, а дверь оказалась запертой. Пригладив волосы и ещё раз осмотрев себя, опасливо стукнула. Тут же спохватилась и застучала ещё — с обычной своей нетерпеливостью.

— Я вот тебе! — взорвался голос матери, и Рая поняла, что она одна. — Шляться до ночи! — Она распахнула дверь и втащила дочь в комнату. — Где была?

— У Тепы. У Оли Тепиной. Пластинки слушали.

— Я тебе покажу пластинки! Что дома творится — глядеть срам. Мать работает как ишак, а она палец о палец не ударит!

Она ещё кричала, но Рая уже не боялась её. Если сразу не стукнула — все, драться не будет. Надо только помалкивать, что бы ни говорила она.

— Жрать садись, чего стоишь, — разрешила, наконец, мать, и это означало, что взбучка закончена.

Все подряд уписывала — мать не любила, когда за столом «модничают». Она гладила на подоконнике и все чего‑то косилась, косилась на дочь. Не сердито — с хитринкой. Рая насторожилась.

— Ешь, чего смотришь! — добродушно проворчала мать. А глаза прятала…

Ещё мгновение колебалась Рая, затем, не доев, выскочила из‑за стола, шмыгнула в свою комнату. На подушке, поверх накидки, лежало платье. Зеленое, шерстяное, с плиссированной юбкой и белым кружевным воротничком. Чудо! Она мечтала о таком с самой весны. Рая захлопала в ладоши. Осторожно и быстро взяла платье и — к зеркалу. Девчонки ахнут, когда она явится в школу на вечер. Будут щупать материю, завистливо фасон изучать. И все это на глазах Ивановой…

Из зеркала за ней наблюдало усталое и доброе лицо матери. Рая, ликуя, красиво повернулась на носках. Она чувствовала, как сияют её глаза, и очень нравилась себе.

— Довольна? — спросила мать.

Рая закивала изо всех сил и бросилась целовать её.

ЧЕТВЕРГ

На Майке, которого она встретила у школы, красовался галстук. Комиссия! Рая растерянно замедлила шаг. Харитон предупреждал, что лично будет проверять всех. А если она постирала галстук и он не высох? Может же быть такое? Может! И она смело двинулась дальше.

Харитон, однако, не стал и слушать — её. Бу–бу–бу, бу-бу–бу — словно специально надувался злостью, карауля её. В класс даже заглянуть не позволил — загородил дверь своим круглым телом в лоснящемся пиджаке, и она не знала, пришла ли Иванова. Если нет — столкнутся на улице, а это ей ни к чему. Зачем чтобы Иванова видела, как тащится она домой, выгнанная? Переждать звонок решила, а уж после сбегать за галстуком. Поднялась на второй этаж, где обитали старшеклассники, пристроилась у окна. «Класс позорить?» — разозлившись, мысленно передразнила Харитона. Уж она‑то знала, что дрожит Харитон не за класс, а за себя и что не класс, а его, Харитона, проверяет комиссия. В прошлом году, став у них классным руководителем, что ни день задерживал кого-нибудь после уроков и выпытывал про других учителей: понятно ли объясняют, не кричат ли на ребят? Пел: люблю дружить с учащимися, чтоб никаких тайн–секретов, мы ведь друзья, не правда ли? После все передавали друг другу, о чем говорил с ними Харитон, а Шиндин, у которого мать в родительском комитете, доказывал шепотом, что Харитон строчит жалобы на других учителей и даже на Марию Прокофьевну. Уж не метил ли он в директора вместо Марии Прокофьевны?

Продребезжал первый звонок. Рая, вскинув голову, отошла к доске отличников. Здесь безопасней: не одно ведь и то же — глазеть после звонка в окно или почтительно изучать фотографии отличников. Из их класса на доске был лишь Майка, да и то в прошлом году; теперь его сняли — Харитон влепил годовую четверку, хотя Майка знал историю лучше Харитона.

— Ты что это в класс не идёшь? — услышала она и, ещё не обернувшись, узнала голос и одышку Марии Прокофьевны.

— Эмиль Харитонович за галстуком послал.

— А почему без галстука пришла?

— Забыла…

— Забыла, — передразнила директор. — А чего же не идёшь, коли послали?

— Сейчас… — Рая чувствовала на себе взгляд Марии Прокофьевны и не смела двинуться с места.

По опустевшему коридору торопливо прошагал кто‑то из учителей. Мария Прокофьевна вздохнула.

— Пошли‑ка, пионерка, — сказала она и тяжело повернулась на толстых ногах. Была она огромной, как слон, и старой, за глаза мы беззлобно звали её Бабой Ягой. Она и впрямь походила на Бабу Ягу своим мясистым горбатым носом и не седыми, а какими‑то серыми волосами, которые, чудилось, так и норовят подняться на голове.

Виновато плелась Рая за директором в пионерскую комнату. Вожатая Любовь Семёновна встала, едва они вошли.

— Пионерка вот, — сказала Мария Прокофьевна и перевела дыхание. — А галстука нет. Вы уж подарите ей, пожалуйста.

Рая вспыхнула. Есть у неё галстук, просто она забыла.

— Не знаю, не знаю… Вот теперь будет, теперь только попробуй так явиться.

Вся пунцовая, Рая осторожно взяла галстук из рук Любови Семёновны. Сегодня же она вернёт его — слетает на большой перемене домой.

Немка была уже в классе. Почему опоздала, спросила она по–немецки. Когда‑то Майка выдал на это: «Майне ур гейт шлехьт, ферцаен зи битте», что означало: «У меня неисправны часы, извините меня». Немка растаяла, но когда после этого все опаздывающие принялись как попугаи повторять Майкину фразу — сердилась, а класс ржал. Вот и сейчас предвкушали весёлую минуту, немка же заранее поджала накрашенные губы. Рае не хотелось гневить её при Ивановой — можно получить в ответ что-нибудь обидное, но было бы трусостью не сказать то, что ждали от неё; к тому же на ней был галстук, и все бы решили, что она из‑за галстука сделалась вдруг такой паинькой. Дерзко глядя в глаза учительницы, произнесла Рая Майкину фразу. Класс радостно грохнул. Немка дождалась тишины и отчеканила:

— Над попугаями всегда смеются. Садись.

Рая пожала плечами:

— При чем здесь попугаи? Если действительно часы отстают? — И гордо прошла на своё место. С невозмутимым видом раскладывала тетрадки, а лицо горело, и она не слышала, что шептала ей Тепа. Глупой и неопрятной чувствовала себя и долго не решалась посмотреть в сторону Ивановой. Во рту у неё, чудилось ей, все ещё держится вчерашний запах табачного дыма.

Следующим был урок Харитона. Из гороно пришли — молоденькая тётенька пристроилась на задней парте и что‑то строчила, строчила. Волосы у неё были как у Раи — цвета немытой моркови, стриженые и прямые. Рая хотела, чтобы Иванова заметила это, но Иванова ни разу даже не взглянула на комиссию. Смирно, как первоклассница, сидела она, и все у неё было по правилам: крахмальный воротничок, белые бантики в волосах, тетради обернуты, и не авторучкой, как Рая, а обыкновенной тонкой ручкой писала, чуть склонив набок голову.