карина - медведица,или легенда о Черном Янгаре

• Название: медведица,или легенда о Черном Янгаре
• Автор: карина
• Жанр: Фэнтези

---

   Пиркко чувствовала ее, сгусток огненной исконной силы, которая не желала подчиняться воле птички. Ничего, Пиркко знает, как добиться своего.

   Жаль, что камешек пустой. Она подняла его, повертела в пальцах, убеждаясь в пустоте - просто камень с дыркой - и выронила.

   - Поехали домой, - Пиркко была почти довольна.

   Только очень голодна.

   И оказавшись во дворце, первым делом вызвала служанку, ту, что так долго утром возилась с волосами. Пиркко не стала ждать новой ошибки, ударила рабыню по лицу. На лопнувшей губе проступила капля крови. Алая. Яркая.

   Сладкая.

   Наклонившись, Пиркко слизала ее.

   А рабыня отшатнулась, упала на колени.

   - Госпожа, пощадите!

   Глупая. Пиркко голодна. Но страх... со страхом кровь вкуснее.

   Позже тело унесут, а Пиркко, сидя на полу, станет пересчитывать лунные камни. В мутной глубине их ей пригрезятся зеркала. А в зеркалах - она сама.

   Прекрасная...

   ...и Север покорится этой красоте.

Глава 46. Арена

   Зверинец пустел.

   Ушла и не вернулась рысь. И гиена исчезла, только оглянулась напоследок, и в желтых глазах ее я увидела тоску. Звери тоже испытывали страх. Даже псы, смирившись с тем, что не выйдет до меня дотянуться, легли и теперь не лаяли - скулили, прижавшись друг к другу.

   И лишь мой старый знакомец, медведь, по-прежнему сидел возле клетки.

   Ждал.

   Его не стало утром третьего дня. И я поняла, что скоро наступит мой черед.

   Боялась ли?

   Да, пожалуй. Я ведь все-таки достаточно живая, чтобы чувствовать боль. И умирать не хочется. И верить моей ядовитой сестрице...

   Надеялась ли я на спасение?

   Да, конечно.

   Сидела, вслушивалась в звуки, вбирая запахи, пытаясь среди всех чужих выявить один, тот, который принадлежит Янгару.

   Было ли все зря?

   - Хий-с-си, - зашелестела солома, и дальняя дверь, за которой начиналась арена, приоткрылась, пропуская знакомого уже старика с посохом. - Хий-с-си.

   - Здравствуй, - сказала я ему, одергивая шкуру. В последнее время я как-то особенно остро стала ощущать собственную наготу.

   - Хийси умрет, - брухва остановился возле клетки. - Скоро.

   - Спасибо, что предупредил.

   Он тихо засмеялся и, когда псы встрепенулись и зарычали, приложил палец к губам.

   - Возможно, хийси умрет.

   Костлявые пальцы поглаживали посох.

   - Я пришел сказать, что появились новые дороги для хийси. Только... - он наклонился к самой клетке. - Смотреть надо. Очень хорошо надо смотреть.

   - Куда?

   - Не куда. На кого.

   - И на кого же?

   Старик покачал головой.

   - Много вопросов. Много слов. Слова меняют дороги.

   Он повернулся ко мне спиной, но все же не ушел. Прикосновение к моей руке было легким, случайным. И мир привычно уже кувыркнулся, распадаясь на сотни путей.

   ...вновь белый песок под ногами.

   Яркий такой.

   Горячий. Солнце что-то расщедрилось. Глаза слепит. Я моргаю часто, до слез, и в этом стеклянном плывущем мире вновь вижу решетку.

   Людей.

   И белые стены дворца.

   Балкон, с которого свисают стяги, ветер колышет полотнища, заставляя золотых оленей скакать. А выше стягов - люди.

   Пиркко в золотой короне.

   За правым ее плечом - мой муж. И она, поворачиваясь к нему, что-то говорит... смеется. И ветер робко касается черных прядей.

   Черное на черном.

   - Хийси, смотри, - голос брухвы пробивается сквозь боль.

   Я ведь не живая.

   И сердце почти остановилось уже. Так почему же оно ноет... не хочу их видеть.

   - Смотри! - шипит брухва.

   Смотрю.

   Белое лицо Пиркко. И красные губы, которые кривятся. Рука касается руки, а кожа Янгара по-прежнему смугла, и потому пальцы моей сестры на его запястье неестественно бледны. Он наклоняется к ней и... и что-то неправильное есть в этом его движении.

   - Смотри...

   Она что-то говорит, а Янгар слушает.

   Выражение лица такое... задумчивое?

   Пиркко указывает вниз. На меня? Янгар поворачивается... он иначе двигался, быстро и плавно, как та рысь, которой не стало вчера. Сейчас же он резок и... в то же время медлителен, словно прорывается сквозь сон. И чернота в глазах погасла, словно на бездну набросили полог.

   Янгар идет ко мне.

   Не торопится.

   Солнце ластится к булатному клинку в его руке, пляшут в воздухе былинки. И ветер вдруг доносит запах гнили... не от людей, с балкона. Моя сестрица подается вперед, упираясь ладонями в перила. Рот приоткрыт, глаза сияют, а грудь вздымается часто. Она... то, чем она стала.

   - Смотри, смотри...

   Брухва рядом. Еще немного и он возьмет меня за руку, возвращая в реальный мир.

   Смотри, Аану, хорошенько смотри.

   За маску лица, которая способна обмануть людей.

   Кто под нею?

   Существо, столь отвратительное, что я цепенею. Белая кожа? Полупрозрачная, мутная, словно старая слюда. Синие глаза? Темные омуты-провалы под тонкой пленкой век. Волосы-паутина рассыпались по плечам. И шевелятся они вовсе не от прикосновений ветра, но сами по себе. Каждый волосок - живая нить... и нити эти тянутся к Янгару.

   Опутали.

   Проросли сквозь смуглую кожу.

   - Она...

   Я не успеваю задать вопрос, поскольку брухва хватает меня за руку, дергает и вытягивает с завороженной дороги.

   - Что она такое? - я, просунув руки меж прутьев, хватаю посох брухвы. - Скажи, что она такое?

   - Сумеречница.

   Подумав, он добавляет:

   - Молодая еще. Глупая... как ты... не вошла в полную силу.

   Посох выскользнул из моих пальцев.

   - Погоди, - я знала, что не смогу его удержать. - Почему ты мне помогаешь?

   - Помогаю? Хийси тоже глупая. Не тебе. Не ей. Себе. Сумеречница все съест. Ничего никому не оставит, - брухва скривился. - Сумеречницу убить надо.

   Убить?

   То, что было моей сестрой, уже не являлось человеком. Вот только я не умею убивать...

   Он помнил, кем был.

   Был?

   Когда?

   Раньше. Уже давно.

   Забирался на вершину старого дуба, где ветви были тонкими и прогибались под его тяжестью. Страшновато было, потому как земля казалась далекой, но соколиное гнездо манило с неудержимой силой. Вдруг да птенцы есть?

   Есть, конечно, не даром сокола кружат над поместьем, высматривают добычу.

   - Янгири, ты опять забрался! - мамин голос доносится снизу. А сама она выглядит такой маленькой, смешной. Платок сполз на плечи, и в маминых волосах блестят росой камушки. - Янгири, ты же можешь упасть, поранится!

   И что с того? На нижних ветках не интересно.

   И вообще, разве он, Янгири, не наследник? И отец говорит, что он должен быть храбрым. Сильным. Пример всем подавать.

   И он, цепляясь за ветки, нарочно выбирая такие, чтобы потоньше, скользит вниз... мама охает и ахает. Обнимает. Целует, не обращая внимания на его недовольство.

   Он взрослый уже!

   ...мамины руки такие горячие.

   ...а холодно как. Постоянно почти холодно. И холод этот с ума сводит.

   - Очнись, - говорит кто-то и, вцепившись в плечо, трясет. Янгар спит и прекрасно осознает, что находится во сне. И человека на самом деле нет, но... он есть.

   Знакомый... смутно так... у него круглое лицо и голова налысо обрита. Сам он чудовищно толст, и старая хламида не скрывает необъятного тела...

   - Ну же, малыш, ты можешь.

   Что?

   - Ты должен бежать.

   Янгар почти вспомнил, как зовут этого человека. Но та, что стоит за его спиной, коснулась шеи. У нее очень холодные пальцы, и прикосновения неприятны. Но Янгару нравится смотреть в ее глаза, темно-синие, глубокие, как омут.

   Эти глаза пробираются и в сны.

   - Видишь, теперь он мой, - говорит та, что прячется за его спиной. - И останется моим.

   Ее смех острый, как осколки стекла.

   Синие и желтые в горсти.

   Янгар высыпает их на пол и пытается собрать. Что?

   Желтый ковер... ступать нельзя, потому как ковер стоит дорого, куда дороже, чем Янгу. И хозяин разозлится, если раб испортит столь ценную вещь. Ноги Янгу грязны и грязь эта прочно въелась в кожу.

   Хозяин сидит у окна и, устремив мечтательный взор на решетку, щекочет губы тонкой кистью. Он задумчив и сосредоточен. На коленях его лежит доска с драгоценной инкрустацией, и тонкий лист папируса ждет прикосновения кисти. Но нужные слова не идут на ум. И хозяин хмурится.