Назар Гельдыев - Мелодия Секизяба (сборник)

• Название: Мелодия Секизяба (сборник)
• Автор: Назар Гельдыев
• Издательство: Магарыф
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1985

Книга «Мелодия Секизяба» — об одном из древних народов Востока — туркменах, которые ткут самые прочные и красивые ковры, выращивают самых лучших скакунов — ахалтекинских коней, бесценный золотистый каракуль, известный всеми миру.

Н. Гельдыев пишет о красивых, сильных людях, которые строят самый большой по протяжённости Каракумский канал, о людях, которые превращают пустыню в цветущий оазис. И вместе с тем, эта книга — о детстве, юности. Роман написан своеобразным, мастерским, умелым пером.

---

— Горит, — пояснил я. — Может быть перебинтовать? Не загноилась бы рана.

— У нас почти нет медикаментов, — сказала Надя. — Да и бинтов совсем мало.

— Ладно, — сказал я и лёг, потому что всё кружилось перед глазами. — Ладно. Медикаментов у вас нет, нет бинтов. А еды у вас тоже нет?

Надя и Люба переглянулись, но промолчали. Потом Надя прислушалась и, осторожно ступая, снова отошла и стала всматриваться во что-то. На обратном пути она аккуратно задвинула доску на крыше и на чердак спустился полумрак.

— Значит, говоришь, вы получали задание добыть языка? — внезапно обратилась ко мне.

— Я уже сказал.

— А как вы перешли линию фронта?

— С нами был проводник.

Мне показалось, что Люба с Надей снова переглянулись.

— А описать его можешь?

Я задумался. Я видел этого человека несколько минут… последний раз, когда он с Бекеном ушли своим путём, а я пошёл по тропе.

— Среднего роста, — стал вспоминать я, — да… среднего роста, в ватнике, в кирзовых сапогах… по-моему, худощавый… да, скорее худощавый, короткие волосы…

— Ещё?

Что я мог ещё вспомнить?

— Да, — вспомнил я. — Он говорил с украинским акцентом. Как вы с Любой. По-моему, он был партизан, из здешних.

— Почему ты так думаешь?

— Он шёл очень быстро, не глядя по сторонам. Так, по-моему, ходят люди, если ходили по этой местности много раз.

— А имя?

Я не знал его имени. Может мне послышалось оно хотя бы раз? Нет. Я не слышал его. Вот только сон… Тогда… Когда мой друг Бекен стрелял в меня по приказу нашего проводника.

— Не знаю, — честно сказал я. — Как его называли в том страшном сне? Петро?!

— Петро? Дядя Петро! Так что же ты раньше не сказал.

Теперь я снова увидел, насколько красива Надя. Глаза её горели так, что видно было даже в полумраке, щёки горели.

— Люба, ты слышала! Дадя Петро! Он жив! Нуры, ты молодец, — и она обняла меня и прижала к себе. — Какой же ты молодец!

В свои восемнадцать лет я не привык, чтобы красивая девушка обнимала меня. Тем более, что я совершенно не понимал, за что. Но всё равно — я запомнил навсегда, это первое в моей жизни объятие.

— Мы считали, — объяснила мне Люба, раньше Нади понявшая моё недоумение, что дядя Петро погиб. И поскольку она видела, что после её слов я не стал понимать больше, пояснила: — Дядя Петро, это брат Надиной мамы. Его фамилия Гуцало, он командир партизанского отряда. Недавно немцы распространили повсюду листовки, что наконец ими пойман неуловимый Петро Гуцало, пойман и повешен. И в это поверили все, даже Мищенко, который сам видел, как дядя Петро был схвачен немцами во время облавы.

— А кто такой этот Мищенко?

— Он был нашим командиром, — пояснила Люба, потому что Надя вдруг отвернулась и как-то подозрительно стала тереть глаза. Много лет спустя я понял, как должна была обрадоваться молоденькая девушка, едва достигшая семнадцати лет, узнав, что её дядя и командир отряда жив. Но тогда я связал эти слёзы с Мищенко.

— Мищенко был у нас командиром, — продолжала между тем Люба. — Парень что надо. Он командовал нашей группой, куда входили мы с Надей. Мы пустили под откос несколько эшелонов, взорвали три склада с продовольствием и боеприпасами. Но..

— Что — но?

— Теперь из всей группы остались в живых только мы с Надей, — пояснила Люба. — Вся группа вместе с Мищенко погибла. Если бы не случайность, мы с ней тоже погибли бы. Они ночевали в ту ночь на чердаке у бабки Насти, а мы ходили в соседнее село. Немцы обнаружили наш отряд и в конце концов сожгли из огнемётов и дом, и всех, кто там был.

— Хватит об этом, — оборвала Надя. — Пока мы живы, мы будем помнить об этом. И постараемся нанести немцам как можно больше вреда — отомстим и за Мищенко, и за других. Есть хочешь? — обратилась она ко мне, с этой минуты показывая, что считает меня своим.

— Не хочу, а умираю от голода.

— Тогда давай сначала сменим тебе повязку, а потом поедим.

— Слушаюсь, товарищ командир, — сказала Люба.

* * *

Вдвоём они быстро и умело сменили мне повязку. Я стиснул зубы, когда осторожные и уверенные пальцы девушек отдирали пропитанные кровью бинты. Надя осмотрела рану и протёрла её тампоном, а затем уже обмотала мою голову бинтом. В это время Люба развязала Надин вещмешок и достала небольшой кусок сала, полбуханки хлеба и нарезала всё это на тонкие ломтики. Никогда ни один хлеб не казался мне таким вкусным.

— Эх, если бы выпить сейчас хотя бы чайник зелёного чая, — сразу бы встал на ноги.

— Чего-чего? — со смехом спросила Надя.

— Зелёный чай? Да разве он бывает зелёный?

— Бывает, да ещё какой! От одной пиалушки сразу приходишь в себя, как от лучшего лекарства.

— Чего нет, того нет, — сказала Надя. — Зелёного чая мы тебе, Нуры, не дадим, а вот глоток чёрного может быть и найдём, если попросишь.

После обеда Надя спросила:

— Я хотела бы знать, Нуры, есть ли у тебя планы, если есть, то какие?

— В первую очередь я хочу, чтобы вы считали меня членом своего отряда, — твёрдо сказал я, — во-вторых, я хочу, чтобы мы вместе выполнили свои задания. Ваше задание, как я понял из рассказа Любы, состоит в том, чтобы взорвать мост. Можете всецело располагать мной. А вы должны помочь мне выполнить моё задание — без «языка» я в часть не могу вернуться. Вот и все мои планы. Если останемся живы — буду ставить и решать другие задачи. Вы согласны?

— Я не только согласна, — сказала Люба. — Я предлагаю Нуры возглавить наш небольшой отряд.

— Что ж, я не против, — согласилась Надя. — Ты согласен, Нуры? Надеюсь, да.

— Конечно нет, — сказал я. — Девочки, подумайте сами. Какой из меня командир отряда. Вы знаете здесь каждый уголок, каждое дерево и каждую кочку. А я? Не знаю ничего, совсем ничего. Вы сами говорили, что здесь, совсем рядом немецкий аэродром. Есть и склады продовольствия, и склады боеприпасов, где-то сосредотачиваются войска. Надо уметь обнаружить всё это и объяснить нашему командованию. Вы это сделаете в десять раз лучше. Поэтому я готов помогать вам во всём, но командиром не буду. А кроме того, — сказал я горько, — вы видите, в каком я плачевном состоянии. Слаб, как цыплёнок.

— Это ничего, — заверила меня Люба. — Мы ещё не сказали тебе, что Надя закончила третий курс мёд-техникума, а я второй. Так что не волнуйся, живо поставим тебя на ноги. А командовать отрядом всё же должен ты.

— Ставлю вопрос на голосование, — сказала Надя. — Кто за то, чтобы красноармеец Нуры Караев был избран начальником партизанского отряда? Так, «за» — два человека. Кто против? Один. Итак, большинством голосов, ты, Нуры, отныне являешься нашим начальником.

— При одном условии, что моим заместителем будешь ты, Надя.

Меня поддержала Надя.

— Я тоже так считаю, что из Нади выйдет хороший заместитель. Если Вите Мищенко надо было куда-нибудь уйти, он оставлял своим заместителем Надю, Это вдвойне правильно: у тебя, как у солдата, есть военный опыт. А мы с Надей здесь родились, так что поможем тебе освоиться.

— Между прочим, — спросила Надя, — ты же сказал нам, Нуры, сколько тебе лет.

— Скоро восемнадцать, — сказал я с гордостью.

— Как же ты попал на фронт?

— Вот так и попал.

— Пошёл добровольцем? — не отступала Надя.

Я промолчал.

— А трудно было попасть на фронт, — не отставала она.

— Трудно, — вынужден был признать я. — В прифронтовой полосе это много легче, а в наших краях добровольцам трудно. Не один порог пришлось обить. Слишком много добровольцев. Но кто проявляет настойчивость, рано или поздно добивается своего. Я своего добился — и вот уже два месяца на фронте.

Говоря всё это, я сбросил с плеч Надину телогрейку и снова, в который раз, попытался встать. И это мне удалось! Голова ещё болела и кружилась, но гораздо меньше, чем прежде. Даже по сравнению с началом нашего разговора я чувствовал себя лучше.

— Где моя форма? — спросил я девушек.

— Сохнет ещё вон там, в соломе.

Я потянулся за гимнастёркой, которая не совсем просохла, но Надя вырвала её у меня из рук.

— Хоть ты и командир, — сказала она мягко, — но в мокром я ходить тебе не рекомендую.

— Расстели её ещё в соломе, — сказала Надя, передавая гимнастёрку Любе, а потом обратилась ко мне: — Надень вот это. Пусть не слишком красиво, зато сухо.

И я облачился в Надин ватник и в чьи-то сухие, с пятнами крови брюки.

Люба возилась, раскладывая моё полувысохшее бельё, Надя резала хлеб. Я смотрел на них, на этих двух девушек, почти детей — это, да ещё я сам с трудом стоящий на ногах солдат с бинтами на голове — это и есть мой отряд? Но потом я взял себя в руки. Да, маленький отряд, всего три человека. Но разве мы бессильны? Разве у нас нет оружия? Разве мы не живы и в жилах наших не течёт кровь, призывающая нас отомстить за всё, что принесли в нашу жизнь фашисты?