Эйтан Финкельштейн - Пастухи фараона

• Название: Пастухи фараона
• Автор: Эйтан Финкельштейн
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-86793-469-1

Описываемые в этой книге события начинаются в первый день девятнадцатого века, а заканчиваются — в последний двадцатого. Исторические главы в ней перемежаются жизнеописанием главного героя, родившегося в России, жившего в Литве и Польше, участвовавшего во всех войнах Израиля, объездившего весь свет, но в конечном счете заблудившегося где-то в небесных коридорах. Все это происходит на фоне русской и еврейской истории, где действуют политики (от Екатерины Великой и сенатора Державина до Бен Гуриона, Хрущева и Ельцина), а также раввины, революционеры, жандармы, ученые, адвокаты, чекисты, аферисты и разные прочие персонажи.

---

Больной начал лихорадочно ерзать по кровати, но неожиданно сник, рухнул на подушки и запрокинул голову. Его руки со сжатыми кулаками застыли в мертвой, неестественной позе.

Боже мой, ритм, — спохватился доктор. Только сейчас, в наступившей тишине, он обратил внимание на участившиеся писки кардиомонитора.

— Хорошо, хорошо, только не надо волноваться. Сейчас я сделаю вам укол и, пожалуйста, не думайте больше ни о чем.

Доктор сделал инъекцию, присел на соседнюю койку и, дождавшись, пока больной заснул, выключил свет и побрел в ординаторскую.

Устроившись на узком диване, он долго ворочался с боку на бок — картины из рассказа больного не давали ему уснуть. Наконец, он заснул и увидел себя в кабинете начальника отдела кадров. Вот он скромно сидит на краешке стула и, глядя в бесцветные глаза, повторяет и повторяет:

— У вас есть место кардиолога, место кардиолога, место кардиолога…

Лицо начальника наливается кровью, волосатый кулак ударяет по столу.

— Места в клинике для национальных кадров, для национальных кадров, для национальных кадров…

Потом волосатый кулак куда-то исчезает, на голове начальника отдела кадров появляется генеральская фуражка. Генерал достает портсигар, закуривает и вкрадчиво спрашивает:

— Ты, кажется, родом из Ленинграда? Туда нужен свой человек, мы решили послать тебя.

Доктор вскакивает из-за стола и кричит, что есть сил:

— Не хочу в Ленинград, хочу в клинику, в клинику, в клинику.

Доктор бросается из кабинета и бежит к выходу. Но где он, выход? Коридор поворачивает то направо, то налево, но никак не кончается. Ноги подкашиваются, пот заливает глаза, еще немного и он рухнет. Вдруг он видит дверь, делает последнее усилие, дверь открывается… перед ним сегодняшний больной. Его тело неподвижно, лицо мертво, но скрюченный кулак, не переставая, грозит.

— Разрешение? Я дам тебе разрешение! Я покажу тебе разрешение!

21. Королевский гамбит

е2−е4

— Еще раз проверь, Витенька, — аттестат, комсомольская характеристика, медицинская справка, фотографии… Удостоверение разрядника не забыл?

— Не забыл, только зачем его подавать?

— А я тебе говорю, подай, послушай маму. Шахматистов в институтах любят.

— Хорошо, мам.

— Счастливо тебе, сынок, ни пуха ни пера, — немолодая, чуть тронутая сединой женщина вытерла слезы и долго-долго махала вслед уходящему поезду.

е7−е5

— Щупак Витольд Борисович, 21 марта 1947 года, город Горловка, — коренастый, плотно сбитый пожилой человек в мундире генерал-лейтенанта внимательно изучал анкету. — Горловка? Это хорошо. Еврей! — Генерал отложил анкету, достал из сейфа папку «Объективки», вынул листок «Щупак».

«Отец: Щупак Борис Мойшевич, 1905 год, Одесса, член КПСС, участник ВОВ, политкомиссар. После войны — в Горловке, журналист… Мать: Мильштейн Лея Пейсаховна, 1909 года, Одесса, учитель истории… Особые замечания: активен, честолюбив, предосудительных связей не имеет, в нежелательные разговоры не вступает. Увлечения: шахматы».

Генерал вернул «Объективки» на место, достал из папки маленькую анкетную фотографию и стал пристально в нее всматриваться. Не по анкете, по глазам составлял он мнение о человеке.

Проректором по режиму Московского физико-технического института Иван Федорович Петров был не всегда, но в петлицах своего мундира всегда носил крылышки. Правда, ни летчиком, ни штурманом, ни даже аэродромным механиком он никогда не был. В авиации служил «оком государевым», служил исправно, а оттого по служебной лестнице двигался беспрепятственно. Двигался, пока не наступила оттепель. Она-то его и погубила, ибо не успел Хрущев развенчать культ личности, как вдовы расстрелянных Иваном Федоровичем красных соколов побежали жаловаться. Да ладно бы вдовы! У расстрелянных летчиков остались друзья. И когда эти друзья, вышедшие в маршалы и генералы, узнали, кто был виновником гибели боевых товарищей, Иван Федорович смекнул: дела плохи! Смекнул и слег в психбольницу — переждать.

Московский Физтех придумали большие ученые. Те, кто делал науку, хотели подготовить себе смену, те, кто строил ракеты и подводные лодки, рассчитывали заполучить в свои «почтовые ящики» талантливых специалистов. Ну, а поскольку и те и другие знали цену отечественному высшему образованию, идея создать элитный вуз для особо одаренных молодых людей не встретила сопротивления. Разместили его в подмосковном городке Долгопрудный.

— Принять этого парня! — указывал, бывало, Ландау.

— Ну что вы, Лев Давидович, у него тройка по литературе!

— Мне не поэты нужны, а физики, — обрывал чиновника ученый.

— Зачислить, — говорил Капица.

— Но, Петр Леонидович, у него же нет комсомольской характеристики!

— Меня характеристика не интересует, из мальчишки толк выйдет!

Позволить такую вольность можно было при условии, что за большими учеными — «малыми детьми» — будет глаз да глаз. А тут и глаз подвернулся. Старый, опытный. Призвали Ивана Федоровича, ректором сделали.

— Отказать, — говорил ректор.

— Но он же, Иван Федорович, набрал тридцать баллов!

— Глазам его не верю.

— Как же быть?

— Скажите ему, что он принят в Московский университет, я позвоню.

Шли годы, выпускники Физтеха становились профессорами и академиками, бояться Ивана Федоровича они перестали и пересадили старого чекиста в кресло проректора по режиму. Теперь уже Ивана Федоровича спрашивали не «Как быть?», а «Ваши аргументы?»

Аргументов не было, Иван Федорович тяжело вздохнул и швырнул анкету Щупака в стопку «К экзаменам допустить».

f2−f4

«Увлечение» звали Любой. Она приехала в Москву из Вильнюса, поступила в Гнесинское училище и более всего на свете мечтала стать пианисткой. А он — студент-третьекурсник — больше всего мечтал погладить ее рыжие кудри, поцеловать ее веснушчатый носик, а потом долго-долго смотреть, как ее тонкие длинные пальцы с непостижимой скоростью бегают по клавишам. Как он ждал воскресенья, чтобы рано-ранехонько вскочить в электричку и помчаться на улицу Воровского, где она снимала комнату! Правда, там часто была Любина мама — Клара, но присутствие «тещи» его не смущало. Наоборот, Вите нравилась ее добрая улыбка, ее тактичность — она старалась не досаждать «детям» своим обществом. Но еще больше ему нравились домашние обеды, приготовленные «мамой Кларой» из каких-то диковинных продуктов, которые она привозила из Вильнюса.

Кончилось тем, что однажды, взяв за руку дрожащую от страха девушку, Витя объявил маме Кларе, что они решили пожениться.

е5−f4

Клара помрачнела, опустила голову, на глаза навернулись слезы:

— Нет, Витя, это невозможно.

— Но почему, я ведь скоро окончу институт, начну зарабатывать, — Витя решил, что мама Клара возражает потому, что он слишком молод, не зарабатывает, института не кончил…

— А потому, мой мальчик, что мы подали в Израиль. Документы наши больше года лежат в ОВИРе. Мы уже дважды получали отказ.

Редкие пушинки встали на голове Вити торчком.

— Куда? В Израиль! Зачем? Что там делать, в этом Израиле?

— Затем, чтобы увезти Любочку из этой антисемитской страны.

— О чем вы говорите? Антисемитизм изжит в нашей стране в 1917 году! — искренне возмутился Витя. — Подумаешь, один раз в жизни мне сказали «жид», но ведь в школе я получил золотую медаль, и в лучший институт меня приняли.

— Не надо, Витенька, об этом. Ты еще слишком молод, ты многого не знаешь.

— Но ведь мы так… подходим друг другу, — Витя не решился произнести слово «любим».

— Знаю, мальчик. Думаешь, у меня сердце не разрывается? Но для нас Израиль — дело жизни. Мы сожгли все мосты. В Ленинграде у нас была прекрасная квартира, Любин папа заведовал отделением. Сейчас он зарабатывает ночными дежурствами в районной больнице. А главное, — мама Клара понизила голос, — наш папа бьется за разрешение всеми силами. Он ведь все письма подписывает, на демонстрации ходит. За ним КГБ следит, телефон наш прослушивает. Если вы поженитесь, и тебе плохо будет, и нам.

Витя молча опустился на стул, закрыл лицо руками.

— Знаешь что, мальчик, — Клара вытерла слезы батистовым платочком, — если ты согласен перевестись в Вильнюс и подать документы вместе с нами, я попробую уговорить мужа.

Любовь взяла верх — Витя согласился перевестись в Вильнюс. Увы, была еще одна мама, Лея Пейсаховна, она же Лидия Петровна. «Только через мой труп, — билась она в истерике в том, 1970 году. — Не позволю увезти сына в фашистское государство!» Семейная драма завершилась компромиссом: Толя обещал закончить Физтех, после чего Лидия Петровна обещала отпустить сына «куда захочет».