Ефим Гольбрайх - Былой войны разрозненные строки

• Название: Былой войны разрозненные строки
• Автор: Ефим Гольбрайх
• Издательство: Издательское содружество А. Богатых и Э. Ракитской
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-98575-166-X

Автор настоящих записей, — свидетельствовал Василь Быков, — безыскусно, но очень правдиво, со скрупулезной точностью участника и очевидца повествует о пережитом, тем самым внося свой благородный вклад во всенародную копилку памяти о тех героических днях, примет которых все меньше остается в нашем сегодня… Ефим Гольбрайх прошел всю Великую Отечественную войну. Был рядовым солдатом пехоты, комсоргом батальона и полка, командиром стрелковой роты, заместителем командира штрафной роты. Участвовал в обороне Москвы, Сталинграда, освобождении Севастополя, Украины, Прибалтики. Был ранен, награжден четырьмя орденами и многими медалями. После войны много лет работал в искусстве. В бывшем СССР и в Израиле вышли его книги «Солдатские судьбы», «Записки театрального администратора»; «Последние участники» и другие.

---

И все-таки разница между фронтом и тылом неизмерима. Тому, кто хоть раз был в бою, не надо об этом рассказывать. Литература и искусство лишь приближают к пониманию этого. Как бы правдиво и интересно не был сделан фильм, спектакль или написана книга кресло под нами не дает забыть, что с последним кадром, последней страницей мы поднимемся и пойдем заниматься своими обычными, мирными делами или попросту будем отдыхать.

А солдат остается. И должен здесь, на передовой, под бомбежкой и артобстрелом, минометным и пулеметным огнем, в жару и в холод, в грязи и во вшах — жить и воевать. И выбор у него не велик: убит в землю, ранен в госпиталь, а жив остался — все сначала…

По телевидению как-то показали фильм, в котором на протяжении двух серий герои красиво умирают друг за другом. В финале главный герой приходит в медсанбат попрощаться с комиссаром. Комиссар испанец мечтает после войны вернуться на родину. Даже неискушенный зритель понимает, что в следующем кадре он умрет. Раненые лежат в большой госпитальной палатке на чистеньких, заправленных свежим бельем коечках, возле каждой койки белая больничная тумбочка, в ногах у каждого стульчик, на котором аккуратно, по наставлению, сложено обмундирование, а медперсонал поражает отдохнувшим видом и накрахмаленными косынками.

Это уже не смешно.

Когда война перешла в Германию, медсанбаты и госпитали размещались в уцелевших домах. На нашей территории все было разрушено, сожжено. Под Сталинградом война шла полгода. Не было ничего, даже саманных стен. Госпитальная палатка, правда, была. По всей ее длине выкапывали неглубокую траншею-проход: три ступеньки с одного конца, три с другого. Через каждые полтора метра направо и налево выкапывали такой же глубины боковые отростки. Вот на том, что не вырыто, и лежат солдаты. Есть сено-солома накидают, нет лапником прибросят, ничего нет плащ-палатка на голой земле лежит. В медсанбате не переодевают, все лежат в своем, своими шинелями укрываются. Знаю не понаслышке. Сам лежал в таком.

Ныне почти каждый пожилой мужчина ветеран войны. По праздникам до самой полы увешивают пиджаки сувенирными значками, которые в изобилии стали выпускаться после войны частями и соединениями и которые наградами, тем более боевыми, не являются. Посмотришь на такого — сразу видно: пороха не нюхал, одни значки да юбилейные медали. Иные развешивают послевоенные медали по всему пиджаку, вместо того, чтобы носить их на общей колодке. Молодежь этого не понимает и принимает этих значкистов за подлинных героев войны. То ли дело мальчишки сорок пятого года они-то разбирались в орденах и медалях.

И что самое обидное, большинство этих «значкистов» подлинные ветераны войны. На их груди, среди больших и малых блестящих буквально значков, теряются скромные по своему оформлению боевые ордена и медали, честно заработанные в боях.

А то и вовсе перекинут через плечо ленту, нацепят на нее памятные и сувенирные значки, так что боевым наградам и места не остается. Ордена и медали просто теряются в этом «блеске». Помимо того, что это нарушение Положения об орденах и медалях, определяющего порядок их ношения, это неуважение к боевым наградам, к Красной Армии, в которой мы воевали в Великую Отечественную войну.

И это просто некрасиво.

Невозможно представить наших военачальников, даже не очень крупных, чья грудь была бы увешана таким количеством памятных и юбилейных медалей. Место им в шкатулке или на стене.

Так, по вине самих участников войны, произошла девальвация боевых наград.

Грустно.

Пока шла война, у нас была одна мысль, одна мечта, одно желание победить!

Но была и другая: после войны расправиться с предателями. К началу войны еще были живы люди, которым не за что было любить советскую власть. Кое-что мы уже тогда начинали понимать. Но целые армии: Власова, Украинская повстанческая. Туркестанский легион, старосты, полицейские? Многие ли знают, что шофера душегубок были добровольцами? Их руки обагрены кровью. Эта расхожая фраза не выражает всей чудовищной сущности содеянного ими. Перед их преступлениями средневековое варварство кажется детской забавой. Они были не просто предателями, а активными помощниками фашистов, более жестокими, чем их хозяева. Уничтожение Хатыни приписывали немцам у них своя вина. Хатынь была уничтожена 118-м батальоном УПА Украинской Повстанческой Армии.

В конце сороковых годов стали укреплять восточную границу. На Курилах был создан военный поселок Буревестник. Во время навигации на весь год корабли завозили продовольствие, вооружение, фураж все необходимое. По прибытии кораблей для ускорения разгрузки создавались рабочие команды три смены по триста военнослужащих.

В разгрузке принимали участие и команды кораблей. На пирсе обычно собиралось много народа не так часто швартовались к причалу Буревестника суда. Молодой старшина, призванный на службу уже после войны, услышал свою фамилию: Иванов! Мало ли Ивановых. Но он непроизвольно обернулся и вдруг с криком бросился на спускавшегося по трапу человека и стал его душить. Еле разняли.

…Во время войны мать этого старшины и он сам, еще мальчишка, помогали партизанам. Пришли каратели. Один из них убил мать и выстрелил в него самого, взял его комсомольский билет, по которому потом легализовался и стал жить под фамилией Иванов. Но мальчик выжил, в положенное время пошел служить и вот, спустя несколько лет, лицом к лицу встретился с убийцей.

Карателя чуть не растерзали прямо на пирсе.

После войны многие предатели бежали на Запад и ушли от возмездия. Ну, а те, кто не успел или не сумел бежать? Кто был помоложе, давно отсидели свои сроки и вышли на свободу. Теперь они такие же граждане, как и мы. Один из них, молодой водитель душегубки, отсидев двадцать пять лет, вышел на свободу и сказал знакомому еврею: «мало я вас перевозил…» С этим трудно смириться. И ничего поделать нельзя. На лбу у них ничего не написано.

То ли учили нас неправильно, то ли воспитывали так, но мы были твердо убеждены, эта война последняя. С энтузиазмом пели: «За вечный мир, в последний бой, лети стальная эскадрилья». Вот, думали мы, разгромим фашизм, повесим Гитлера, и никогда уже больше не будет войны, «и благодарные потомки…»

Обнадеживало сотрудничество в войне с крупнейшими капиталистическими странами. Наше миропонимание было ограниченным. Зато наша наивность безгранична.

Неужели наши жертвы были напрасны, и человечеству предстоит новая, еще более ужасная война?

И это самая большая тревога.

Спустя годы

Когда-то сводку погоды по телевидению сопровождала грустная лирическая мелодия дорожной песни. А мне каждый раз виделось одно и то же: под эту музыку по лесной дороге уходят на фронт батальоны. Мерно качаются солдатские спины, в такт шагам колышутся штыки. Никто не оборачивается.

Они уходят в небытие…

В юности мы самонадеянно склонны передоверять памяти и бываем жестоко наказаны. Многие фамилии и имена забылись, а за иными не вырисовывается живой образ.

…Ко Дню Победы «Известия» напечатали очерк о снайпере Ольге Федоровне Кисе. Фамилия была совершенно незнакома, отчеством в нашей фронтовой юности никто не интересовался. Мало ли женщин-снайперов, да и Ольга имя распространенное. И все же по мере чтения очерка волнение нарастало. Что-то подсказывало, что это та самая Ольга, знатный снайпер было такое звание 51-й Армии. А в конце очерка промелькнула и девичья фамилия Бардашевская!

Кидаюсь к заветному свертку, в который не заглядывал лет двадцать, с наиболее дорогими фронтовыми письмами. Есть! Фронтовой треугольник ее письма, написанный крупным детским почерком, со штампом полевой почты, и посылаю ей через редакцию. Надо себе представить, что она почувствовала, увидев свое письмо тридцатилетней давности.

…Встретились.

На празднование Дня Победы съехались в Москву. Совет ветеранов снял зал в самом центре столицы, в ресторане «Москва». Начались речи, тосты, песни. Все артиллеристы выступают, штабные, медсанбат. Уже в некотором подпитии встал и долго, пока не стало затихать, звенел вилкой по бокалу. Из-за начальственного стола с опаской косились в мою сторону.

— А теперь слушай мою команду!

Зал насторожился.

— Пехота! Встать!

Встало девять человек…

На годовщину освобождения Севастополя поначалу я вообще был один из нашего стрелкового полка и бродил по общежитию радиозавода, принимавшего нашу 267-ю дивизию, вопросительно глядя на пожилых уже ветеранов. На щелчок замка из соседнего номера вывалился мокрый человек, завернутый в махровое полотенце: «Говорят ты из 844-го? А ну, давай ко мне! Только что приехал из Днепропетровска с женой, поселился в соседнем номере, шофер, всю жизнь за баранкой, багажник загрузил на весь полк, да пить-есть некому. Воевал во взводе разведки полка Колесников Александр Гаврилович. Разведчики не раз проходили через боевые порядки нашего батальона по ночам. Лиц не видно, а по именам мы их и не знали.