Ефим Гольбрайх - Былой войны разрозненные строки

• Название: Былой войны разрозненные строки
• Автор: Ефим Гольбрайх
• Издательство: Издательское содружество А. Богатых и Э. Ракитской
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-98575-166-X

Автор настоящих записей, — свидетельствовал Василь Быков, — безыскусно, но очень правдиво, со скрупулезной точностью участника и очевидца повествует о пережитом, тем самым внося свой благородный вклад во всенародную копилку памяти о тех героических днях, примет которых все меньше остается в нашем сегодня… Ефим Гольбрайх прошел всю Великую Отечественную войну. Был рядовым солдатом пехоты, комсоргом батальона и полка, командиром стрелковой роты, заместителем командира штрафной роты. Участвовал в обороне Москвы, Сталинграда, освобождении Севастополя, Украины, Прибалтики. Был ранен, награжден четырьмя орденами и многими медалями. После войны много лет работал в искусстве. В бывшем СССР и в Израиле вышли его книги «Солдатские судьбы», «Записки театрального администратора»; «Последние участники» и другие.

---

Расписался с матерью. Что дальше? След теряется. Будем думать, что остался жив и вернулся к сыну и жене.

А что же комбаты? Эти «сукины дети»? Они были постарше нас. И, наверное, уже были женаты. И имели детей. Было им немного за тридцать или около этого. Здоровые крепкие мужики. В расцвете сил. И желаний.

С одной стороны была Девушка. С другой Смерть. Кто опередит? Двое погибли. Остался ли жив третий? Девушка и Смерть. Почти по Горькому. Кто бросит камень?

Некоторое время я был комсоргом батальона связи штаба корпуса. Штабная рота почти сплошь девушки. Стала приходить девушка и ко мне. Звали ее Дора, она тоже была студенткой, и у нас было много общих тем. Здоровались и прощались за руку, чтобы обнять или поцеловать боже сохрани. Такой свободы, как сейчас, никто не мог и предположить. До сексуальной революции было еще далеко, да и кто мог ее предвидеть. Наша дружба была совершенно невинной.

Вдруг приносят приказ — в стрелковый батальон. Да я только оттуда! Пошел к начальнику политотдела корпуса полковнику Горелику: «Дайте отдышаться!» Полковник откинулся к стене и, хитро прищурившись, с чувством продекламировал: «И юную супругу генерала затянутый прельщает адъютант». Оказывается, на нее «положил глаз» командир корпуса.

Но приказ уже был подписан.

После войны

Выступление на митинге в День Победы Победа

Поразительно, но слово Победа на войне не существовало. И это несмотря на то, что вера в победу в армии и народе никогда не ослабевала даже в самые тяжелые дни. Только поэт мог написать «мы победим». Солдат от рядового до генерала — всегда говорил: «когда уже кончится эта проклятая война».

Победа была близка. Она уже носилась в воздухе, осеняя оставшихся в живых своими натруженными крылами.

Когда она пришла, радости и ликованию не было границ. Это описано сотни раз. Это надо пережить.

Счастливые люди не качали нас на улицах снявших светомаскировку городов, не плакали горько на наших плечах неутешные матери, чьи сыновья не вернулись с войны, не жались к нашим ослепительным гимнастеркам осиротевшие мальчишки, печальные вдовы фронтовых товарищей, молча глядя на нас, не утирали невыплаканных слез, и в первый вечер мира, окруженные радостью и почетом, не выходили мы на площади полюбоваться победным салютом.

Нас не снимали кинооператоры и фотокорреспонденты.

Победа застала нас на передовой. В траншеях.

Салют, впрочем, был. Он начался в тылу, в глубине обороны и, нарастая, быстро продвигался к переднему краю. Артподготовка? Последний штурм? Но ни о каком наступлении никто нас не предупреждал!

С закрытых позиций стала бить Артиллерия Резерва Главного Командования. За ней корпусная. Дивизионная… Полковые минометы! Немцы молчат. Контрбатарейную стрельбу не открывают. С тревогой глядя себе в тыл, мы вдруг замечаем, что там, в глубине обороны, откуда пуля не долетит не только до противника, но и до нас, стреляют и из стрелкового оружия, расписывая небо замысловатыми узорами трассирующих очередей!

Это не артподготовка!

ЭТО КОНЧИЛАСЬ ВОЙНА!

Руки сами тянутся к оружию салют Победе!

На фронте нет холостых боеприпасов. И каждый ствол пристрелен. Салют боевыми. Мины и снаряды летят в сторону противника. Бывшего это слово еще долго не приходило нам в головы. И рвутся не всегда впустую… И никто нас не спросит, почему мы ведем огонь по бывшему уже противнику. А если бы и спросил мы знали, что ответить. Еще звучало над свежими могилами наших погибших товарищей отомстим!

Это слово было сотни раз выложено побеленными известью камнями на косогорах и железнодорожных насыпях, тысячекратно повторено на теплушках и платформах, на танках и стволах орудий, на снарядах и минах.

Горело в наших сердцах.

И БЫЛО ЗА ЧТО.

Салют гремел, Солдаты ликовали. Но вот он стал стихать и прекратился. Направляясь с передовой на командный пункт, остановился потрясенный, ошеломленно глядя на неожиданно открывшуюся непривычную картину.

За нашими позициями располагался артиллерийский дивизион. Орудия стояли в капонирах и были затянуты маскировочными сетками, для расчетов отрыты подбрустверные блиндажи, ящики со снарядами приброшены лапником. Дивизион часто вел огонь по ночам. Из орудий вылетали бело-розовые клинья огня, мгновенно таяли и возникали с новым залпом. В светлое время, если стать по стволу, можно видеть, как, стремительно удаляясь, летит снаряд. В походе пушки маскировались ветками деревьев, неподалеку от огневых позиций сооружались ложные…

И вот эти орудия, которые стреляли всю войну, были выкачены на поверхность, выстроены в ряд, выровнены по шнурку, стволы подняты вверх и зачехлены. На каждом стволе надульник маленький брезентовый чехольчик с кожаным ремешком.

Как в довоенных летних лагерях.

Орудия, которые так тщательно укрывались в походе и маскировались на позициях, стояли, как на смотре. Как будто и не было войны.

И БЫЛО ТИХО.

Нет! Стояла оглушающая тишина!

Горячий комок подкатил к горлу. Закипело в глазах. С пронзительной ясностью я вдруг понял:

Эта самая тяжелая война, длившаяся тысячу четыреста восемнадцатая нескончаемых дней и ночей.

Эта война, на дорогах которой мы потеряли стольких боевых товарищей.

Эта война, победы в которой мы так страстно желали и так дорого за нее заплатили.

ЭТА ВОЙНА. НАКОНЕЦ, ОКОНЧИЛАСЬ!

Вера в победу не покидала нас никогда.

Ни осенью сорок первого, когда немцы стояли у стен Москвы, ни в сорок втором под Сталинградом, когда почти весь город был в их руках и в трех местах они вышли к Волге, ни в сорок третьем под Курском, когда, несмотря на наш упреждающий удар, им удалось в первые дни продвинуться в глубину нашей обороны.

Что было бы, если бы мы сомневались? Страшно подумать…

В конце 60-х годов, когда Жуков уже давно был в отставке, о нем снимался документальный фильм как интервью с Константином Симоновым. Из-за противодействия военных фильм не был показан. Лишь в начале восьмидесятых, уже после смерти прославленного военачальника, отдельные фрагменты прошли по телевидению.

И больше никогда!

Симонов задал Маршалу прямой вопрос: «Была ли уверенность в победе?»

Жуков также прямо ответил: «Полной уверенности, конечно, не было».

Я испытал шок, который не прошел до сих пор.

Воистину: меньше знаешь крепче спишь…

Прозвучал в фильме и такой вопрос: «Была ли у немцев возможность войти в Москву? Да. Такая возможность в период 16,17,18 октября у них была» ответил Жуков.

Но ни этот вопрос, ни этот ответ по телевидению не прозвучали…

Сейчас можно сколько угодно иронизировать над нашей наивной верой в победу. Для поражения в войне, во всяком случае, для взятия противником Москвы, основания были…

Приведу невеселый диалог между И. Г. Эренбургом и Бор. Ефимовым в редакции «Красной Звезды» 15 октября 1941 года. Отправив семью в эвакуацию, Ефимов сказал: «Положение серьезное. Вы находите? с иронией произнес Эренбург и мрачно заметил: Да, серьезное. Они будут здесь через два дня. Сегодня вторник? Они будут здесь в пятницу. Я уже видел это в прошлом году в Париже».

Не состоялось.

Мы победили.

В известной степени этому способствовали мифы о многочисленных подвигах наших солдат и офицеров. Это не значит, что их не было. Просто в большинстве случаев не было или не осталось свидетелей, которые могли бы о них рассказать или написать. Не осталось и самих героев… Подвиг двадцати восьми героев-панфиловцев придуман журналистом Александром Кривицким. А между тем, строка о них вошла в песню о Москве: «И в веках будут жить 28 самых храбрых твоих сынов» и звучит до сих пор. Не все они были героями (двое сдались в плен). Всем им было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза, но оказалось, что некоторые остались живы и через много лет требовали вручить им Золотые Звезды… Жители окрестных деревень вообще не помнили никакого боя в районе разъезда Дубосеково… Секретарь ЦК и начальник ГлавПУРа А. С. Щербаков спросил Кривицкого: Кто мог вам поведать о последних словах политрука Клочкова «Велика Россия, а отступать некуда позади Москва!», все 28 панфиловцев погибли? Никто не поведал — ответил автор. — Я подумал, что он должен был сказать нечто подобное. Вы очень правильно сделали, — одобрил Щербаков.

Менее снисходительно отнеслись к очерку товарищи по оружию журналисты. В ответ на критику Кривицкий потряс только что вышедшей миллионным тиражом книжкой и пророчески сказал: «Говорите, что хотите! Эта говняная книжка через двадцать пять лет будет первоисточником!» Так и произошло.