Борис Норд - Льды и люди

• Название: Льды и люди
• Автор: Борис Норд
• Издательство: ОГИЗ — Северное краевое издательство
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1931

---

Я слышал голоса за дверью, или даже мне казалось, что кто-то открывает дверь. Я выскакивал за дверь, но там никого, конечно, не оказывалось.

Вечером семнадцатого июня я оделся в малицу и, сидя около дверей, прождал Александра всю ночь. Рано на рассвете увидел движущуюся от острова Белля точку, похожую на каяк. Немного погодя стало заметно, как по сторонам ее через правильные промежутки что-то поблескивало. Не было сомнения: это был каяк; блестело на солнце двухлопастное весло его. Через час каяк скрылся за высоким берегом. Я увидел Александра, идущего по берегу. Кондрат шел один. Когда я подошел к нему, он не смог сдержаться и заплакал. Нечего было и расспрашивать.

Я понял…

Двадцатого июля. Окончив работу в одном старом разрушенном доме, я смотрел совершенно бесцельно на море. Погода была тихая и теплая. Над морем повис туман. Как всегда, мимо острова двигались льды, гонимые отливным течением. Как всегда, на льдинах дремали моржи.

От моржей я перевел взгляд левее — и вдруг увидел нечто, на несколько секунд лишившее меня языка… Я явственно увидел две мачты. Между мачтами из тумана была видна только половина трубы, из которой шел легкий дымок. Корпус судна слабо чернел сквозь туман. Остолбенев от неожиданности, я смотрел на судно и не верил глазам. Когда ко мне вернулся дар слова, я диким голосом закричал Александру:

— Судно! Судно идет!

Но в то же время эти слова казались мне нелепостью. До такой степени появление корабля было невероятно. Однако я видел его собственными глазами и продолжал кричать.

Кондрат с испуганным лицом выскочил из дома. Он испугался, не сошел ли я с ума.

Но я указал ему на судно, еле видное сквозь туман…“

Это был „Святой Фока“.

■

Бросаю последний взгляд на китовый позвонок. Издали он кажется куском загрязненного льда, выкинутого прибоем. Делаю еще несколько шагов вперед и оглядываюсь. Валуны закрыли китовый позвонок. Да и был ли он? Часы, проведенные на нем в тумане, наедине с навеянными им воспоминаниями прошлого, — были ли они?

Нежное лазоревое небо висит над лазоревыми льдами. Матовую голубень льют отвесные стены глетчеров острова Брюса. Промоины во льду снова налились голубой бездонностью.

Из труб „Седова“ кудрявится серо-голубой дымок. Все голубое и синее, синее… Туман ушел. В торосах и ропаках впереди ледокола копошатся черные фигурки. Это матросы. Они вытаскивают ледяные якоря.

Прощайте, китовые позвонки!..

Прощай, остров Белль!

У СКАЛ КАП-ФЛОРЫ

С правого борта вырос гигантский квадратный мыс. Вверху его океанские ветры выкрошили массивные ниши, Это и есть мыс Флоры. Серым холстом лежало над зелено-свинцовым морем туманное утро. Туман обволок весь ледокол слизью мелкой изморози. Море пенится частой и злобной волной. Лица людей стали жесткими, сумрачными. Я вспоминаю солнечную ночь накануне в проливе Маркгама, радужные отсветы полуночного солнца в айсбергах. От ослепительных сказочных пейзажей архипелага не осталось и следа.

Сегодня — будни Арктики, ее повседневность. Уныло, тоскливо, серо. Вымокшие собаки тоскливо скулят, не находя на ледоколе сухого места. Старший штурман зло и раздраженно отдает команду о спуске шлюпки.

Путь до берега, казавшегося расположенным в нескольких десятках метров от „Седова“, ставшего среди мелкого битого льда, занял около часа напряженной гребли. Как всегда, Арктика обманывала человеческий взгляд. Тупо стучат весла по проплывающим у самых бортов шлюпки льдинам. Серый безрадостный берег наплывает на нас грудами потрескавшихся валунов. Отвесные, изъеденные временем, морозами и арктическими бурями, скалы Кап-Флоры все растут ввысь. Вершины мыса скрываются в клубах дымящегося тумана.

…Старый матрос, огромный белорусс Бабич, перескочив с носа шлюпки на припай, молниеносно закрепил канат вокруг лежащего на берегу грязного тороса. Бабич второй уже раз на архипелаге. Выпрыгнув на берег, все взваливают на спины ящики с продовольствием. Это — неприкосновенный запас для Тимоши и Кузнецова, когда они зимой будут блуждать по островам в поисках медведей и моржей.

Я и Ходов, ленинградский коротковолновик, едущий зимовать на Северную землю, несем железное знамя Советов. Знамя весит несколько десятков килограммов. Древко его сделано из массивной железной трубы, самый флаг — из крашеного толстого кровельного железа. Сапоги смачно хлюпают в бледно-зеленом мху прибрежного болота. Соразмерив движения, мы упруго перепрыгиваем с Ходовым ледниковый ручей. Изумрудный пышный мох всасывает сапог до щиколоток. Флаг режет плечи. Но вот мы выбрались с отмели на коренной берег. Захрустели мелкие, острые осколки камней — прах древних валунов. Мы спешим к огромным, в два человеческих роста, валунам. У них толпятся все приехавшие раньше на первой шлюпке.

Достигнув валунов, мы с Ходовым бережно передаем флаг в руки Шмидту. Шмидт подымает флаг. Влажный ветер с моря. Флаг тоскливо скрипнул, повернувшись на железных петлях. Закрыв глаза, я ярко представляю себе, как он будет скрипеть в одиночестве, в снежные штормы, в темноте полярной ночи. Призрачные, неживые лучи северного сияния будут вырисовывать в его прорезах серп и молот и серебряные буквы:

СССР

Железный флаг, поставленный в прошлом году командой „Седова“, изогнут в дугу. Железный лист с эмблемами СССР лежит на мху. Кто сделал это? Медведь? Арктическая буря? Люди?… Возмущенные, мы теряемся в догадках.

— У медведя нехватило бы силы, — трясет головой Ушаков. — Нет, флаг погнут штормом.

— Нехватило бы, — соглашается взлезший на валун с надписью белой краской „Герта“ — Журавлев. (Надпись — след шхуны, искавшей исчезнувший русский корабль „Святая Анна“). — Медведь разворотил бы валуны. Ему не согнуть такую трубу.

— Это не шторм, — протестует Ходов. — Флаг согнут по направлению к морю. Следовательно, циклон должен был дуть с севера. А сзади, в сотне метров — Кап-Флора. Воздушный вихрь на протяжении сотни метров не сможет развить силу, достаточную, чтобы так исковеркать железный флагшток.

— Но кто, кто же тогда? — интересуется Самойлович.

— Люди, — высказывает предположение судовой доктор. Но в его тоне ясно звучит неуверенность.

Люди? Не верится, чтобы люди без специальных приспособлений могли так исковеркать знамя. И для чего? Для чего это нужно на этом ледяном куске земли, где дорог каждый намек на пребывание человека? Мы поднимаем валуны и кидаем их к концу поддерживаемого Шмидтом флага. Груда валунов быстро растет. Их подтаскивают все — Визе, Самойлович, Ушаков и матросы. Этот флаг мы укрепим прочнее прежнего. Его не согнут ни медведи, ни циклоны, ни…

— Классовая ненависть, — говорит полушопотом мне на ухо мой сосед по кубрику, балтфлотец Паша Петров, приволокший с берега большой обросший мхом осколок скалы, — это сделала классовая ненависть.

Да, классовая ненависть. Паша Петров, пожалуй, угадал. Ибо только она не теряет своей силы даже в Арктике. Флаг сломали наверное пробиравшиеся на Кап-Флору на шхунах иностранные зверобои и искатели острых ощущений — богатые туристы. Их суда незаконно посещают Кап-Флору.

С гулким стуком падают к подножью флага валуны. В Арктике серп и молот приводят американских туристов в слепое бешенство. Морской ветер уже несколько минут свистит в прорезях серпа и молота самостоятельно стоящего теперь советского знамени. Шмидт давно уже вместе с нами бросает к его подножию валуны.

Советский флаг на мысе Флора.

— Ничего, ничего, — тихонько смеется он, подталкивая ногой обратно скатившийся валун, — призрак коммунизма бродит уже и по Арктике. Ничего, — этот флаг мы укрепим надежнее…

Миссис Бойс, и испанский бутафорский полярник дон Гисберт, и вы, американский полковник Уильямсон, — в случае вашего нового туристического вояжа на архипелаг, на Кап-Флору, вы опять потеряете аппетит. Не посещайте и островов Белля, Альджера и даже Землю кронпринца Рудольфа: мы и там поставили железные флаги советской страны.

СОЛОНКА ФРИТЬОФА НАНСЕНА

За валуном, у которого мы водрузили флаг, высятся руины досчатого домика. Он покосился, расползся, как растоптанная каблуком сапога спичечная коробка. Его раздавило время. Домик построен по приказанию Седова в 1913 году. Крыша сохранилась только на маленькой кладовой. От жилого помещения остались одни расщепленные, изломанные досчатые стены. В груду брошенного хлама, спаянного льдом, вмерзли старые башмаки, пустые ружейные гильзы да обрывки одежды и разбитая посуда. В кладовой валяются кучи проржавевших банок из-под разных консервов.

Правее и ближе к берегу — четырехугольная изгородь из бамбуковых шестов. Это жалкий скелет второй хижины зимовавшей на мысе Флоры американской экспедиции Фиала. Посредине сгнившего пола лежит чугунная печка с украшениями. Зубная щетка. Изорванные старинного фасона английские высокие галоши. Вокруг печки валяются осколки посуды, обрывки зеленых брюк. На подступающих вплотную к хижине кочках болота — масса медных гильз к старинным карабинам. Четырехугольные ржавые жестяные ящики с законсервированным сушеным мясом — пеммиканом и круглые жестянки из-под галет вросли до половины в мох. Около одного из валунов белеет куча выцветших от старости парусов и канатов. В воде болотистого озерка мокли полусгнившие дубовые бочки и разбитые ящики.