Аллегра Гудман - Семья Марковиц

• Название: Семья Марковиц
• Автор: Аллегра Гудман
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-9953-0247-6, 978-5-7516-1159-0

Американская писательница Аллегра Гудман — лидер, как характеризует ее критика, писателей, вступивших в литературу после Б. Маламуда, С. Беллоу и Ф. Рота.

Сборник рассказов «Семья Марковиц», по сути, роман о трех поколениях американско-еврейской семьи. В лучших традициях еврейского повествования сострадание в нем сочетается с юмором, а зоркость и беспощадность взгляда — с любовью к своим героям. Дедушки и бабушки, иммигранты, торговцы и мелкие предприниматели, и их дети, профессора, литераторы и инженеры, уже наполовину ассимилировались, а вот кое-кто из внуков возвращается к истокам. При этом в отношениях трех поколений непонимание не мешает любви, а раздражение нежности.

Блестящее мастерство, с каким А. Гудман лепит образы своих героев, делает ее книгу чтением, от которого не оторваться.

---

— Она превысила дозу перкодана, — объяснил доктор Инг. — Наверное, сбилась со счета.

— Она принимает его не один год, — сказал Эд.

— Да, у нее уже выработалась зависимость.

Эд возмущен: как Инг мог такое сказать. Кровь бросилась ему в лицо.

— Я должен позвонить Генри, — это Эд говорит Саре сейчас, она лежит рядом и тоже не спит.

— Я думала, ты собирался позвонить ему утром.

— Нет, нет, — стонет Эд. — Иначе я всю ночь не найду себе места.

Ничего не попишешь — придется позвонить брату. А с братом и при обычных-то обстоятельствах говорить нелегко. С его англофильствующим братом — ревностным шеф-поваром, менеджером Оксфордского отделения «Лоры Эшли». Издателем тоскливых поэтических книжонок-миниатюр.

— Ну так позвони, — Сара берет телефон с тумбочки, кладет Эду на грудь.

— У меня здесь нет его номера. Надо спуститься в кухню, достать Ролодекс[92].

Эд тяжело поднимается с постели, топает по лестнице вниз. Чуть не сразу встает и Сара, накидывает мужнин халат и спускается вслед за ним.

Они сидят за кухонным столом, на нем — разрозненные страницы «Таймс», желтый блокнот, один из тех, куда Эд записывает текущие дела, и пучок почерневших бананов: Сара собиралась печь банановый хлеб.

— Генри, привет, — говорит Эд. — Привет. Очень плохо слышно. Это Эд.

— Боже правый, что случилось? — кричит Генри. На скулах Эда заходили желваки. Отрицать не приходится, он почти никогда не звонит Генри, тем не менее он уязвлен: с какой стати Генри с ходу делает вывод, что стряслась беда — иначе с чего бы Эду ему звонить. И, конечно же, вывод этот преподносит с немыслимым британским выговором. Все свои англицизмы Генри черпает из книг, вот и сейчас он разохался — чем не диккенсовский персонаж, правда, не без бруклинских обертонов. — Боже милостивый, — чуть не рыдает Генри, — О бедная мать! Бедная мать! Что же нам делать?

— Не знаю. — Эд угрюм. — Мы мало что можем сделать.

— Господи, — стенает Генри.

— Слушай, позови-ка лучше Сьюзен. — Пока жена Генри идет к телефону, Эд злобно зыркает на бананы и швыряет их в мусорное ведро. Они звучно шмякаются о ведро — всё какая-то разрядка.

— Здравствуй, Эд. Это Сьюзен. — Ее четкий голос действует на него успокоительно.

— Ты слышала, что я сказал? Я полагаю, тебе надо бы отправить Генри сюда.

— Разумеется, — говорит Сьюзен. — Мы сегодня закажем билет, и я позвоню вам сообщу, когда он прилетит.

Повесив трубку, Эд чувствует, что ему полегчало.

— Таких, как она, — одна на миллион, — говорит он Саре.

К приезду Генри Роза уже дома. Она пролежала в больнице три дня, часть времени без сознания. Но потом очнулась и из больницы отбыла в инвалидном кресле с привязанной к его спинке связкой воздушных шаров, подарком внуков, слабая, но сияющая.

— Организм для женщины ее возраста у нее, на удивление, крепкий, — сообщил Эду врач. — Можно было бы сказать, что она практически здорова, не принимай она перкодан в таких количествах.

— Надо же отвадить ее от этого, — сказал Эд.

— Сделать это можно, только положив ее в клинику, где лечат от наркозависимости, — так ответил врач. — Заниматься этим в домашних условиях ни в коем случае нельзя.

Роза отходит в комнате Мириам. О лечении от наркозависимости никто не упоминает. Не упоминает никто и о том, когда она поедет домой. Возлежа на розовой двуспальной кровати, она поглощает книги Даниэллы Стил, Белвы Плейн и Эндрю Грили[93]. Генри, наахавшись, свалился — смена часовых поясов, перенапряжение измотали его — и теперь отдыхает в комнате ребят. Свою шелковую пижаму он разложил на нижней койке, одежду развесил в чулане, который до отъезда в колледж делили Бен и Эйви. У Эда такое ощущение, что кроме него взрослых в мире не осталось.

Вечером в пятницу, когда он возвращается домой, в кухне — полный бедлам. Перед Розой на кухонном столе гора овощей. Груды пакетов. Маленькие желтые черри, редиска, с кудрявых с красной оторочкой листьев салата в дуршлаге стекает вода.

— Генри и Сара готовят ужин на пару, — оповещает Эда Роза.

Роза просто-таки блаженствует среди всех этих овощей. Такой счастливой он не видел ее уже много лет. На столах громоздятся пакеты с продуктами, на полу валяются морковные очистки. Генри зашелся — он, как с ним нередко случается, в кулинарном раже. Раскрасневшись от натуги, он склонился над подносом с очищенными от мякоти половинками кожуры апельсина. Начиняет каждую пустую половинку из кулинарного шприца бататом. Роза вся светится; глядя на нее, Эд не может удержаться от улыбки.

— Нет ничего лучше, чем сидеть вот так вот в кухне, когда вся семья в сборе, — говорит она. — Слава Богу, тебе не пришлось готовить в такой кухне, как у меня в Венисе. Стыд и срам, а не кухня.

— Ты никогда не любила готовить, — напоминает Эд, целуя ее в щеку.

— Верно, сама я готовить не люблю, — соглашается Роза. — Но когда в кухне идет готовка, люблю. Люблю, когда вокруг меня семья. А кухоньки в Венис-Висте не приспособлены для готовки. Никак не приспособлены. А уж какие старомодные. И всё-всё в них выкрашено в зеленый цвет. Холодильник, и тот зеленый.

Генри отвлекается от апельсинов.

— По-моему, вам надо бы сменить герметизацию. — Он указывает на холодильник.

— Знаю. Домом давно пора заняться, — говорит Эд.

— Дом дивный, — спешит добавить Генри. — Эти дома рядком[94] — прелесть что такое. Что бы тебе не посадить у дверей плющ. Не освежить краску. Тогда у вашего дома был бы совсем уж джорджтаунский вид. Эд! — спохватывается он. — Который час? Мои халы! Держи-ка. — Он сует Эдду шприц, кидается проверить, как там халы.

Сара стоит у плиты, бросает клецки из мацы в куриный бульон. Лицо ее обволакивает пар.

— Экая жалость, что у тебя не двойная духовка. — Генри вздыхает. — Ума не приложу, как мы со всем этим управимся? Сьюзен считает меня ужасным сибаритом, не разрешает мне завести электрогриль. — Он обтирает руки о нелепо сидящий на нем клетчатый фартучек, завязанный на талии. — Но вот что я никогда не куплю, так это микроволновку. Для меня стряпня и радиация несовместимы. И совмещать их противоестественно. Говорят, что тесто в них не пропекается. Ну и как прикажете в них печь, если пироги не подрумяниваются? Хрустящая корочка не образуется? Так, во всяком случае, мне говорили. Нет, нет, это не для меня.

Эд походит к Саре сзади.

— Как ты? — спрашивает он. И целует ее в затылок.

— Прекрати! — рявкает она. И открывает духовку — посмотреть, что там с ее пирогом.

— Боже мой! — Роза со своего места за кухонным столом не сводит глаз с духовки. — Пирог-то не поднялся.

— Твоя правда, — говорит Сара и захлопывает дверцу духовки.

На стук оборачивается Генри.

— Что мы будем делать? — вопит он. — О, я знаю, что нужно. Мы сварим компот и фрукты из него положим на бисквит. Получится фруктовый бисквит. Какие фрукты у нас есть? — Он принимается рыться в пакетах.

— Я люблю фруктовые бисквиты, — говорит Роза. — В Англии нам давали такие бисквиты. Меня, можно сказать, вскормили фруктовыми бисквитами. Когда меня привезли в Англию, я была совсем кроха. И такая слабенькая — еле-еле душа в теле. А на фруктовых бисквитах я просто расцвела. И еще как расцвела! А поверх фруктов клали сливки. Очень густые сливки.

— О, у нас нет сливок. — Генри удручен. — Надо сбегать, купить.

— И как же пышно я расцвела! — повторяет Роза. — Что вес, что запас английских слов у меня прирастали разом. В возрасте Мириам мы уже худышками не были.

— Эд, ты бы не сходил за сливками? — спрашивает Генри.

— Нет, — Эд плюхается в кресло.

— Видишь ли, я не могу оставить халы без присмотра, — говорит Генри.

— Кто бы мог подумать, — рассуждает Роза, — что сливки, которые буквально тают во рту, мигом превращаются в килограммы.

— Без сливок нам фруктовый бисквит не приготовить, — сообщает Генри.

— Отлично, — говорит Эд. — Вот и не готовьте.

Роза переводит взгляд на Сару.

— В возрасте Мириам я худышкой не была. Она всё такая же худая? Больше всего в жизни я обожаю сладости. И когда люди любят друг друга? — добавляет она, подумав.

— Ты расстроен? — спрашивает Эда Генри.

— Нет, — отвечает Эд. — Вовсе нет.

— Сара, — говорит Роза, — мне хотелось бы сделать одну, всего одну вещь.

— Да?

— Я же и впрямь чуть не умерла.

— И что же ты хочешь сделать?

— Пойти завтра в синагогу. Всем вместе — всей семьей.

— Ты не предупредил меня, что у вас тут бабье лето, — ноет на заднем сиденье Генри. Он преет в осеннем костюме с иголочки — весь в сомнениях: стоит ли отереть лоб синим шелковым платком, красиво торчащим из нагрудного кармана. — По-моему, до заднего сиденья кондиционер не доходит.

Сара оглядывается, ей, хоть и не слишком, все же жалко Генри. Со дня свадьбы он еще раздобрел. В это пекло лицо у него отекшее, глаза скорбные. Они с Эдом давно — уже несколько месяцев — не были в Конгрегации «Шаарей Цедек»[95]. Но Эд пошел без разговоров, ее это удивило.