Уильям Голдинг - В непосредственной близости

• Название: В непосредственной близости
• Автор: Уильям Голдинг
• Издательство: Астрель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-42551-6

Одно из самых совершенных произведений английской литературы. «Морская» трилогия Голдинга. Три романа, посвященных теме трагического столкновения между мечтой и реальностью, между воображаемым — и существующим. Юный интеллектуал Эдмунд Тэлбот плывет из Англии в Австралию, где ему, как и сотням подобных ему обедневших дворян, обеспечена выгодная синекура. На грязном суденышке, среди бесконечной пестроты человеческих лиц, характеров и судеб ему, оторванному от жизни, предстоит увидеть жизнь во всем ее многообразии — жизнь захватывающую и пугающую, грубую и колоритную. Фантазер Эдмунд — не участник, а лишь сторонний наблюдатель историй, разыгрывающихся у него на глазах. Но тем острее и непосредственнее его реакция на происходящее…

---

Не знаю, как так вышло, но абсурдное происшествие с мисс Грэнхем вернуло мне добродушное расположение, которое, я полагаю, мне вообще присуще и над которым mal de mer одержала временную победу. Даже когда я со страстным трепетом подумал о мисс Чамли, мысли мои переросли в намерение все преодолеть!

Я не просто выздоровел, я родился заново! Вернувшись к себе, я поупражнялся в балансировании, облачаясь в ночную рубашку и колпак, улегся в койку и вознамерился отлично выспаться.

Удивительно: без всяких приступов тошноты я почти сразу погрузился в глубокий сон, и даже телесный недуг — чертовски болело плечо, ушибленное о проклятую бизань-мачту, — не смог этому воспрепятствовать.

(14)

Сквозь отверстие в двери проникли первые слабые лучи. Я проснулся и немного полежал, удивляясь своему выздоровлению. Казалось, что болезнь моя, как говорится, миновала кризис и ушла восвояси. Меня переполняли силы и решимость. Я сел, полуодетый, за пюпитр и писал, пока не сжег целую свечу — про мистера Аскью, мистера Бене, Чарльза, мисс Грэнхем и мистера Гиббса. Когда я кончил, в убогом помещении посветлело настолько, что догорающую свечу можно было погасить. Чувство выздоровления меня не покидало. Я оделся, облачился в дождевик и осторожно выбрался подышать… Нельзя сказать, что моему взору открылось нечто, способное порадовать человека, смертельно уставшего от соленой воды, — слишком много ее было повсюду. Я глянул вверх — узнать, не топчется ли с наветренной стороны шканцев капитан Андерсон, но не увидал его. Вместо этого от передних перил мне помахала рукой сверкающая фигура. Ветер донес слабый голос:

— Эй, там!

Это был лейтенант Бене.

— Что за мерзкая погода!

— Я сейчас к вам приду.

Из недр корабля возник Камбершам. Он что-то буркнул, и я проворчал что-то в ответ. С него и это довольно. Камбершам поднялся на шканцы. Пробило восемь склянок. Церемония приветствия не затянулась. Джентльмены собрались приподнять шляпы, но на них были зюйдвестки, завязанные у подбородка специальными ленточками, а потому приветствие ограничилось символическим поднятием правой руки на уровень глаз.

Рулевые передали вахту своей смене. По трапу спустился Бене. Держась двумя руками за поручни, он перегнулся вниз:

— Поднимайтесь, сэр.

— Вы сегодня в хорошем настроении, мистер Бене.

— Это, наверное, вам показалось.

— Разлука, как я начинаю понимать…

— Ах, вон что. Вильсон, следить за шкаториной! Мистер Тальбот, целую вахту я занимался теми двумя строками, которые вам цитировал, — и существенно их улучшил. О, дивное созданье, несомненно: для смертной женщины ты слишком совершенна! Разве не стало лучше?

— Я ведь не поэт.

— Откуда вы знаете? Говорят, вы плакали, когда пела миссис Ист.

— Боже ты мой! То были пустые слезы, и кто их послал — Господь или дьявол… И что… Кроме того, я перед этим расшиб голову.

— Дорогой мистер Тальбот, как только перед нами встает необходимость общения с самыми чувствительными, самыми утонченными созданиями, единственно поэзия может осуществить эту связь. Поэзия, сэр, их язык. И язык будущего. Эпоха женщин… Как только дамы осознают, что с их губ должны слетать лишь такие звуки, а не проза, они взойдут во всем своем блеске, словно солнце.

— Вы меня поражаете, мистер Бене.

— А проза? Это речь лавочников, язык войны, торговли, земледелия.

— Но поэзия…

— Проза, сэр, годна убеждать мужчин. Вот, к примеру, не далее чем вчера мне удалось убедить капитана, что небольшое изменение курса пойдет нам на пользу. А попробуй я изложить ему это в стихах…

— Удивительно, что вы вообще живы.

— Вы разве не заметили, что качка уменьшилась?

— Я счел, что моя способность сохранять равновесие и хорошее расположение духа — результат выздоровления.

— Мы встали на фордевинд, и увеличение скорости, хоть и небольшое, компенсирует увеличение расстояния. Однако отсутствие Предмета Любви…

— Вы о леди Сомерсет?

Лейтенант Бене снял зюйдвестку и тряхнул золотистой шевелюрой.

— О ком же еще?

— Я предположил, — смеясь, сказал я, — что вы имели в виду кое-кого другого.

— Других не существует!

— Для вас не существует, а для меня…

Лейтенант Бене покачал головой и добродушно улыбнулся:

— Нет.

— Мне пришло в голову, что у вас, вероятно, был случай составить мнение о характере мисс Чамли.

— У нее его нет.

— Простите?

— Какой у нее может быть характер? Она еще школьница, мистер Тальбот.

— Мисс Чамли…

— О школьницах у меня нет никакого мнения. От них нечего ждать понимания, сочувствия или еще чего-то. Они как флюгер на ветру. Да вот хотя бы мои сестры — если бы не матушка, они бы сбежали с первым же встречным в мундире.

— Мисс Чамли уже не школьница.

— Она хорошенькая, признаю, веселая, с зачатками ума…

— С зачатками?!

— Послушная…

— Мистер Бене!

— А что такое?

— Лейтенант Деверель теперь на «Алкионе», а он отъявленный…

— Задира, мистер Тальбот? Мне он не понравился, хоть я его почти не знаю.

— Мистер Аскью сказал мне… Мистер Аскью сказал, что Джек-красавчик…

— Во всяком случае, это ему я обязан своим прискорбным изгнанием.

— Но, мистер Бене, простите — «изгнание»? Вы, похоже, счастливы. Ваше непринужденное обращение, само выражение лица — столь радостное, сэр…

Лейтенант Бене был, казалось, удивлен и недоволен. Он надел зюйдвестку.

— Неужели вы серьезно, мистер Тальбот! Я — и счастлив?

— Прошу прощения!

— Будь я человеком ограниченным, мистер Тальбот, я бы завидовал вашему положению. Вы влюблены в мисс Чамли, не правда ли?

— Конечно.

Лицо у лейтенанта Бене было мокрое, но не от слез, а от дождя или от брызг. Золотые кудри метались по лбу. Подзорная труба у него под мышкой казалась настолько неотъемлемой частью всей фигуры — как моряка, так и человека, — что, когда он вдруг выхватил ее и взбежал обратно на шканцы, это выглядело как если бы он вытянул еще одну конечность, которая прежде была сложена, словно у насекомого.

Лейтенант направил трубу на горизонт. Затем обратился к Камбершаму, и некоторое время оба джентльмена держали подзорные трубы, параллельно их направив и ухитряясь при этом все время стоять прямо, чем вызвали мое восхищение. Мистер Бене сложил трубу и бегом возвратился ко мне.

— Китобойное судно, мистер Тальбот. Они не подойдут, даже если дать сигнал бедствия.

— Мистер Бене, вы сказали — «завидовать вашему положению»?

— Я о письме, сэр. Мне следовало передать его вам в руки, но вы хворали. Я отдал вашему слуге.

— Виллеру?

— Нет, не ему, другому. Эй, вы там! Не сводить глаз с горизонта, не то шкуру спущу! Даже не сообщил о судне!

Этот рев, весьма напоминающий рык капитана Андерсона, исходил, однако, от лейтенанта Бене. Откинув голову, он обратился к верхушке того, что осталось от грот-мачты, а затем повернулся ко мне и продолжил обычным своим голосом:

— Вот полоумный! Думаю, мы еще с вами увидимся.

Лейтенант поднял руку, отдавая салют, и прежде чем я успел ответить, поспешил вниз по трапу. Я так же проворно вбежал в коридор в поисках Филлипса. Он явился и, когда я потребовал письмо, шлепнул себя ладонью по голове, укоряя ее в том, что она дырявая, ровно решето. Но я-то болел, а ему, мол, нужно успевать и туда и сюда… Я нетерпеливо его слушал и наконец отослал прочь, искать письмо, на что ему потребовалось немалое время. Это дало мне возможность предвкушать, какие бесценные сокровища содержатся в послании. Длинное письмо от мисс Чамли, написанное бессонной ночью после бала! Или быть может, признаваясь в своем чувстве еще более откровенно, чем я, она передает мне свой дневник — куда более искренний, чем мой, ибо выражение моих чувств ограничивает обычная мужская сдержанность. Тут и трогательный рассказ о смерти любимой матушки, и засушенный цветок из садов Уилтон-хауса,30 и подкупающе непохожий портрет ее старенького учителя музыки! Ох уж этот оптимизм и фантазия молодого влюбленного! Сие состояние души подогревает все чувства, подобно тому, как греется вода в котелке над огнем. Но Филлипс, хоть и искал долго, вернулся с письмом слишком рано; оно оказалось маленькое, тоненькое, на дорогой бумаге, и так сильно надушено, что я сразу все понял, и у меня упало сердце. Как глупо — я ждал чего-то большего, а это оказалась всего-навсего записка от «самой восхитительной из женщин» (по мнению лейтенанта Бене)!

Я поспешил к себе в каморку.

— Убирайся отсюда, Виллер! Убирайся!

Я развернул послание. Накатила удушливая волна аромата — пришлось утереть слезы.

«Леди Сомерсет с наилучшими пожеланиями мистеру Эдмунду Фицгенри Тальботу. Леди Сомерсет дает дозволение на переписку между ним и мисс Чамли, под наблюдением леди Сомерсет. Предполагается, что мистер Тальбот не будет иметь притязаний на большее, чем обмен дружескими письмами, и что переписка заканчивается или прерывается по желанию любой из сторон».