Морган Спортез - Лю

• Название: Лю
• Автор: Морган Спортез
• Издательство: Макбел
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 985-6347-43-2

Лю — двадцать лет. Она бедна, красива, рисует психоаналитические картины-каламбуры и мечтает преуспеть в жизни. Свои похождения, начавшиеся со встречи с известным писателем ЖДД, который ввел ее в круг развращенных интеллектуалов и коррумпированных политиков, она доверяет своему другу Дику — диктофону. Став любовницей нескольких писателей, владельцев художественных галерей, богатых торговцев и депутата-мэра, она открывает для себя удовольствия тех, кто живет в мире, где все, что имеет заоблачную цену, переходит в разряд бесплатного.

Лю — роман-буфф, острая сатира а-ля Свифт, высмеивающая в розово-черных тонах культурно-политическую жизнь Франции конца прошлого века.

---

Чемодан фирмы «Виттон», принесенный слугой в костюме, был очень тяжелый и закрыт на ключ. Колумбиец не отдал мне ключ. Он сказал, что потерял его.

Перед тем как расстаться, он сообщил печальную новость: Пусси, его кукла, лопнула. Я посоветовала купить ему заплатку для велосипедной шины. Он сказал, что об этом и не подумал.

Вечером, пока члены нашей команды таскались по всем барам в Панама-сити, я томилась в своем королевском номере 46, в отеле «Софитель». В Панаме есть «Софитель», но нет «Ритца»! Я смотрела на чемодан. Это была модель фирмы «Виттон», которую я до сих пор не видала. Мне крайне любопытно было узнать, какая в нем подкладка. Некоторые чемоданы дублированы шелком, другие — кожей, третьи — кашемиром. Я попыталась вскрыть замок заколкой для волос. И мне это удалось. Подкладка была сделана из кашемира. Но ее почти не было видно, так как внутри чемодан был в буквальном смысле набит купюрами зеленого цвета, «долларами» (так было написано на них сверху). Наверняка, это местная валюта. Я считала их всю ночь: десять тысяч купюр по сто долларов, что равняется (по курсу, который мне сказали в рецепции) пяти миллионам франков.

Я смогла провезти чемодан в самолете без проблем с таможенниками. Оказывается, он был на самом деле дипломатическим чемоданом «Виттон». Кстати, перед моим отъездом мэр выдал мне паспорт, тоже дипломатический. Поразительно, никогда в жизни не думала, что это и есть дипломатия!

…Вчера мы вернулись в Незнаюкакойгород на вертолете, который ждал нас в аэропорту Шарля де Голля, где приземлился наш самолет. Следуя строжайшим инструкциям мэра, я немедленно отнесла чемодан в его кабинет в замке, где он уже поджидал меня. Он открыл его (не заметив, что я его вскрывала), бросил взгляд вовнутрь, постаравшись, чтобы я не увидела содержимого. Затем отпер толстенную бронированную черную дверь, находящуюся прямо напротив его стола с розовыми ножками: она вела в темную комнату. Несмотря на то, что он попросил меня повернуться спиной и считать до двухсот, уставившись на мой белый расчлененный монохром на стене, я украдкой посматривала в сторону. Таким образом я заметила, что чулан был полностью завален панамскими деньгами — зелеными долларами. Мэр запер чемодан внутри.

— Как, ты даже не пересчитываешь? — глупо спросила я, выдав себя с головой.

Ошарашенный, с красными пятнами, побледневшими на глазах, он уставился на меня, буравя взглядом:

— Так ты уже мошенничаешь! Ты видела, что внутри? Кто научил тебя мошенничать? Это нечестно! Ты пошла по плохой дорожке! Если у тебя не хватит мозгов, чтобы оставаться умной, то ты кончишь, как бедная мадам Делли, которая имела глупость перестать быть глупой!

~~~

Искусство, разорвав музейные цепи, триумфально устремится в массы.

Н. Тарабукин «Последняя картина» Москва, 1922

4 марта

Вчера утром впервые за все время я взяла служебный «роллс» и впервые за все время поехала покататься по улицам Незнаюкакогогорода. «Езжай туда, куда тебе подсказывает сердце», — сказала я своему шоферу-сенегальцу Н'Дьяло. И он повез меня, хандрящую, через богатые кварталы, мимо каменных фасадов домов аристократии, на окраину пролетарских поселков.

Мы проехали мимо Центра этики и эстетики. Рабочие уже начали воздвигать там один из моих проектов, финансируемый фирмой «Уильям Сорэн»: скульптуру из кислой капусты, покрытой прозрачной пластмассой (намек на головку сыра Йозефа Бейса[31]).

Увы, но даже искусству не удалось развеять хандру, терзавшую мою душу. Я перестала верить в него, я больше не верила в него, я потеряла всякую надежду всякое доверие. Мир, который мелькал за тонированными стеклами моего «роллса», казался мне очень мрачным: сепия, старые снимки, пожелтевшие от времени.

Для чего? Для чего стремиться к хорошей жизни? У меня было всё, но я была ничем. Зачем нужны «роллс», шофер, три слуги, пятикомнатная квартира, если ты больше не можешь пойти с Баб на улицу Риволи и выпить по чашечке чая у «Анжелины».

Провинция — это глушь.

Это даже большая глушь, чем любое предместье.

Мне не хватало Парижа. Социализм без Парижа — это все равно, что авеню Монтеня без «Нины Риччи». Я с сожалением вспоминала свой скромный частный отель, состоявший из двух комнат и крошечной кухни, на площади Сент-Катрин; кускус у «Рашида» на улице Ленина; кондитерскую на бульваре Пуасоньер и МакДональдс на Севастопольском бульваре. Я скучала по факультету искусств, блошиному рынку, коктейлям в «Крийоне», я мечтала вновь поглазеть на витрины магазинов Диора и Балмена.

В отчаянии я пялилась своими аквамариновыми глазами сквозь затемненные стекла «роллса» на улицы Незнаюкакогогорода с его заведениями: кафе «Будущее», ресторан «Прогресс», отель «Конечная остановка». И я убивала себя малыми дозами, нервно куря крепкие «Мальборо».

Разве можно хорошо жить, похоронив себя заживо в этой глуши? И это то, что наш милейший мэр называл «Флоренцией», принимая себя за одного из Медичи! Фарс, да и только, где я играю роль полной дуры! Однако поразмышляем серьезно! Чего стоят пять комнат в провинции? Ничего, разве что комнаты для прислуги в Париже, да и то в XIX округе или в Бобиньи! Это неопровержимый с экономической точки зрения аргумент! В глубине души, совсем в глубине, когда я честно об этом думаю, но только совсем честно, то понимаю, что совершенно не заинтересована быть социалисткой: я всегда предпочту замку в Уагадугу апартаменты в «Ритце».

Я не могла жить без Парижа, но и Париж не мог жить без меня. Не прошло и двух недель после моего отъезда из столицы — необходимый срок, чтобы прийти в себя, — как телефон в моем кабинете в «Коммюник и Ко» стал разрываться. И в течение нескольких месяцев это был концерт SOS. Звонил РМИ, месье торговец готовой одеждой, который изнывал без меня; звонил СДФ, второй торговец готовой одеждой, который тосковал еще больше; звонил СС, доведенный до крайности, так как не мог больше наказывать меня («Пойми, это вопрос жизни и смерти»); звонил ЖДД, докучая мне по четыре раза на день и требуя, чтобы я оплатила «задолженность за аренду» («Ты мне должна уже четыре, потом — пять, десять, шестнадцать вечеров с СС и Бронзовым Членом, и если ты не вернешься в Париж, чтобы заплатить долг, я пошлю к тебе судебных исполнителей, заберу Глуглу и отдам в Общество защиты животных!» — «О, только не Глуглу!» — умолял а я.)

Меня не раз порывало вскочить в первый же вертолет и навсегда покинуть Незнаюкакойгород и его избранного мэра.

«А твой долг?» — повторяла мне моя совесть.

— А твой долг? — снова набросилась на меня этим утром рыжеволосая с расчлененной челкой, отражавшаяся в зеркале заднего вида «роллса». — Ты что, забыла про свои обязательства? Сколько людей здесь рассчитывают на тебя! Сколько проектов ты уже запустила! Скольким писателям, художникам, музыкантам, авторам мультфильмов, циркачам, пироженщикам и булочникам ты подарила надежду? И теперь ты посмеешь их разочаровать?

Можно подумать, что эта напыщенная и высокопарная рыжеволосая была секретным агентом мэра, так как всё, что она сказала, через несколько часов повторил он сам, когда я появилась в салоне его виллы «Эдем-Рок».

Вилла «Эдем-Рок», расположенная на пике скалы, как «орлиное гнездо», состоит из семидесяти двух комнат, двадцати ванных комнат, четырех теннисных кортов, одного бассейна, десяти саун, девяти турецких бань, центра талассотерапии, салона красоты и фитнесс-центра с кардио-тренажерами, тренажерами для попеременного напряжения и расслабления мышц, для накачивания мышц и полем для сквоша. Персонал — все служащие мэрии — насчитывает сорок четыре человека, в числе которых бонны, мажордомы, заведующие спиртными напитками, официанты, не считая девяноста сторожей, или, точнее, охранников. Их тщательно отбирают исключительно из шведов, они обязательно должны быть блондинами, ростом 1,90 м, с обхватом талии 50 см и обхватом груди 1,40 м. Они вооружены «Калашниковыми» и одеты в прозрачные пластиковые комбинезоны от Жан-Поля Готье, под которыми прекрасно видны их совершенно голые тела. Добавьте к этому свору из тридцати шести овчарок, постоянно носящихся по парку, окруженному забором с колючей проволокой и наблюдательными вышками.

— Ты незаменима! — сказал мэр, словно повторяя слова рыжеволосой.

Говоря это, он поудобнее расположился на мягком кожаном черном диване Корбузье (копия), на котором мы сидели вдвоем перед неизменной бутылкой вдовы Клико. Я напомнила ему, что, когда я возвратилась из Панамы, то есть четыре дня назад, он обозвал меня всеми словами, включая «лживая» и «мошенница». Он ответил, что это было недоразумением.

— Ты наша звезда, Лю, наш светоч Александрии!

Все это он говорил, пыхтя мне в лицо, как тюлень, и поглаживая мои бедра под маленьким черным от Гуччи платьем с бретельками, перекрещенными на груди. «Лю, моя Лю, мой котик». Потом он вздохнул, украдкой засунул себе что-то в нос и снова задышал мне в лицо: