Ханс Хенни Янн - "Угрино и Инграбания" и другие ранние тексты

• Название: "Угрино и Инграбания" и другие ранние тексты
• Автор: Ханс Хенни Янн
• Жанр: Современная проза

---

Комментарии

Пролог к роману «Перрудья» (1929) печатается по изданию: Perrudja, S. 7-11.

...смотри «Песнь о желтом цветке»... «Песнь о желтом цветке» - название одной из глав романа.

...и он прижимался губами к вымени какого-нибудь животного. Эти слова позволяют предположить наличие связи между романом «Перрудья» и пьесой «Ученики» (см. выше, стр. 289-291).

Человек, который по истечении двадцати четырех часов утрачивает воспоминания о своем прошлом. О таком человеке шла речь в романе «Угрино и Инграбания (см. выше, стр. 31, 65 и др).

...он мог кормиться, как полевые лилии. Аллюзия на Мф. 6:28: «Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут...».

Ханс Эрих Носсак о Хансе Хенни Янне

Надгробная речь

Дорогой Ханс Хенни Янн, дорогой и единственный друг!

Меня очень печалит, что именно мне приходится выполнять обещание, которое мы дали друг другу много лет назад, но я понимаю: у тебя больше, чем у меня, оправдывающих оснований, чтобы наконец вернуться на свою родину. И вот я начинаю этот последний разговор с тобой, о чем ты когда-то сам меня попросил, произношу эти немногие, совершенно личные слова прощания от имени всех, кто сопровождал тебя до городских ворот, и начинаю я с того, что прошу у тебя прощения - за то что ты порой разочаровывался во мне. Прошу прощения за всех, кто с болью осознает, что проявлял такого рода несостоятельность. Прошу прощения за этот город, в котором мы родились и который тебе часто приходилось ругать, потому что ты так сильно его любил. И еще я прошу прощения за всех, кто слишком поздно узнает тебя и тогда поднимет шумиху вокруг своего открытия. Но могли ли мы не оказаться несостоятельными перед тобой? Каждый из нас чувствовал, что за плечами у тебя стоит ангел, которого дают в сопровождение Призванному, однако прислушаться к требованиям ангела - для нас это было слишком; из страха за свою жалкую реальность мы притворялись глухими. И все же совесть заставляла нас тревожиться за судьбу чужака, пытающегося жить вместе с нами, поскольку наша несостоятельность могла бы принудить его к проституированию своего дарования. Однако ты себя ни разу не предал. Кто еще вправе сказать о себе такое!

Во вторых, я благодарю тебя, всегда тосковавшего по родине, за то, что ты так долго выдерживал жизнь среди нас. Благодарю за то, что ты своими произведениями открыл наш слух для гудящей тишины. Я благодарю тебя от имени всех молодых писателей за то, что ты дал им силу подняться из-за стола повседневности, что-бы исполнить долг поэта. Но еще больше я хотел бы поблагодарить тебя за то, что в анналы истории не войдет: за незаметные, извиняющиеся жесты, выдававшие твою беззащитность. Жесты, которые очень тихо выражали то, что произносит у тебя Бедная душа человека: «Я все еще на стороне тех, кого не удостаивают ответом». Такими жестами ты и давал ответ, на чьей стороне нам должно стоять, если мы не хотим быть виновными в неправдивости, - стоять до тех пор, пока сами не станем ответом, как стал им ты.

Не сомневайся, многие молодые люди уже ориентируются на тебя. Они еще не вполне тебя понимают. Они понимают твое возмущение бездумной несправедливостью и чувствуют твою тревогу в связи с тщетностью любых действий. Но вот для чего им пока не хватает мужества, так это для той черты, что лишала твою уникальность всего довлеющего, что придавала даже самому громкому твоему выкрику покоряющую мягкость: для такого, как у тебя, сострадания. В час прощания можно сказать, не рискуя вызвать чью-то негодующую отповедь: я не встречал более религиозного человека, чем ты. Ибо я бы вообще не знал, что достойно именоваться религией, если бы не это твое сострадание ко всем тварным существам, к каждой капле воды, к каждой живой клетке. Если бы не та неутолимая печаль, какой наполняли тебя короткое блаженство цветения и долгие муки увядания. Если бы не гневная доброта, побуждавшая тебя даже в отвратительном поддерживать красоту крошечного остатка жизни, который, возможно, окажется решающим в тот день, когда на кон будет поставлено дальнейшее существование мира. Но и состраданию они еще научатся, эти юноши. У них ведь не было детства. Мы должны проявить терпение.

Ты же теперь возвращаешься на родину. Ты часто пытался рассказать нам о ней. У тебя написано: «...и внезапно земля умолкает - а поскольку она молчит, начинает гудеть тишина - тогда я чувствую, что пребываю в согласии со всем существующим: потому что воспринимаю эту реальность как обманчивый образ, как тень иного мира, из которого меня не изъять... ибо фантом по ту сторону вещей, собственно-значимое, странные пространственные измерения из свинца и света - все это останется со мной». Это выходит за пределы выразимого в слове. Это не поддается толкованию, да и не нуждается в нем. Это может быть только услышано. Это - музыка.

Дорогой Ханс Хенни Янн! Мы, пока что живущие здесь, не хотим скорбеть о тебе. Но, не отказываясь выполнить твой завет, мы будем предаваться скорби о своей потере. То сакрально-интимное, что заключено в смерти, не следует осквернять расхожими словами, в этом мы с тобой когда-то сошлись. Иначе твой ангел с досадой отвернется от нас. И потому сейчас я уступаю место твоей жене, чтобы она в соответствии с обычаем бросила в могилу первые комья земли.

Комментарии

Перевод выполнен по изданию: Hans Неппу Jahnn. Buch der Freunde. Im Auftrag der Freien Akademie der Künste in Hamburg zusammengestellt von Rolf Italiaander. Hamburg [1960], S. 74f.

Ханс Эрих Носсак (1901-1977) - немецкий писатель, уроженец Гамбурга и друг Янна, основавший вместе с ним в 1950 году Свободную академию искусств в Гамбурге; член Академии наук и литературы в Майнце (с 1949 года) и Немецкой академии языка и литературы в Дармштадте (с 1961-го); лауреат премий имени Георга Бюхнера (1961), Вильгельма Раабе (1963) и др., кавалер ордена За заслуги перед наукой и искусством (1973), большого креста За заслуги перед Федеративной республикой (1974). Автор новеллы «Некия» (1947) > рассказов, романов «Самое позднее в ноябре» (1955), «Спираль» (1956), «Младший брат» (1958), «Дело д’Артеза» (1968), «Украденная мелодия» (1972), «Счастливый человек» (1975) и др.

...что произносит у тебя Бедная душа человека... Бедная душа человека - персонаж пьесы Ханса Хенни Янна «Новый Любекский танец смерти». См. Dramen II, S. 137.

«...и внезапно земля умолкает... Здесь цитируется отрывок из второй части «Записок Густава Аниаса Хорна»: Niederschrift II, S. 597-598.

Похороны Ханса Хенни Янна

(Дневниковая запись от 7.12.1959)

С I по 5 декабря был с М. в Гамбурге, в связи с похоронами Янна. Произнес надгробную речь, как мы с ним обещали друг другу много лет назад. Напряженные дни, много людей. По большей части мне составлял компанию Итальяаандер. Единственный практический ум среди гамбургских литераторов. Меня удивляет, что он принял участие и в этом практическом деле, не обещавшем ему никакого выигрыша.

Янна я увидел покоящимся в музыкальной комнате, где мы часто сидели вместе. Каким же маленьким он мне показался, словно ребенок. Крупная голова лежала на старой бархатной подушке, которую М. давным-давно пожертвовал Яннам для их собаки. Как это все вписывается в картину.

Держался я холодно, совершенно трезво, разве что чувствовал себя немного неловко, но так было и при его жизни. Я - выгоревший человек? Разговор с Эллинор, слегка пьяной. В кладбищенской капелле приемный сын Янна играл Свелинка. Похожий на ящик гроб, как в «Реке без берегов». Молодые люди, пока несли его, трижды опускали на землю, такой он был тяжелый - очевидно, из-за цинкового вкладыша. Кто же мне говорил, что свинцовый гроб означает страх перед смертью? Хухель или Вайзенборн?

В 1924-м, в голодное для меня время, я впервые прочитал один из текстов Янна: «Ричарда III», одолженного мне Юстусом Риттером. Познакомился я с Янном в 1927-м, на вечеринке в чьей-то мастерской, где, между прочим, присутствовал Рингельнац. Я тогда был нулем. Снова мы встретились в 1949-м, и с тех пор работали вместе.

Имя Янна уже теперь обретает славу и со временем, возможно, начнет приносить доход. Он ведь больше никому не мешает. А был невыносим - даже для нас, друзей. Живи он несколько веков назад, его бы сожгли на костре - не как еретика, а потому что свойственные ему бескомпромиссность, маниакальное стремление к справедливости оказались бы слишком опасными для общества.

Бизер подарил мне дневники Бекмана. Я решил для себя, что буду впредь работать гораздо больше.

Часа два медленно бродил, один, по центру города, что подействовало на меня благотворно. На Мёнкбергерштрассе заучивал наизусть надгробную речь.