Владимир Гаков - Ультиматум. Ядерная война и безъядерный мир в фантазиях и реальности

• Название: Ультиматум. Ядерная война и безъядерный мир в фантазиях и реальности
• Автор: Владимир Гаков
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Филология
• Год: 1989
• ISBN: 5 - 250 - 00332 - X

Что делать, чтобы каждый человек на Земле задумался о вероятности ядерной катастрофы, проникся и личной ответственностью за сохранение жизни на планете? Фантасты предвидели ядерную опасность и своими средствами боролись с угрозой уничтожения человечества еще тогда, когда о ней не задумывались ученые и политики, В книге сквозь призму «антиатомной» темы в научной фантастике рассматриваются проблемы войны и мира, возможности безъядерного мира и выживания человечества. Автором собраны своеобразные досье, отражающие мнения по этим вопросам известных писателей, режиссеров, ученых, журналистов, политиков, общественных деятелей, причем как сторонников мира, так и апологетов войны.

Книга адресована широкому кругу читателей.

---

В наше время это даже важнее. В том кипящем вареве, что зовется общественным сознанием человека "атомной эпохи", здравые идеи посещают, вероятно, многих. А вот достучаться до разума и сердца отупевших, разочарованных, уставших и просто равнодушных по силам лишь единицам.

Поэтому от года к году, из месяца в месяц я ждал появления научной фантастики Алеся Адамовича. Все то, что происходило вокруг него, и его внутренняя эволюция, насколько можно было судить по тону его выступлений, подталкивали писателя к фантастике неудержимо.

И вот он вышел, этот страшный и одновременно саркастичный пересказ известной истории об обретенном Рае но на сей раз как "приложение" к концу света. За стенами Рая — острова в океане, закупоренного неведомыми природными силами (результат ядерного катаклизма!) в своего рода непроницаемый кокон, продолжает происходить невероятное, а на острове царит идиллическое затишье. Здесь и встречаются новые Адам и Ева: советский офицер с атомной подводной лодки и представительница одной из нейтральных стран, чудом уцелевшая в убежище. (Потом еще появится американский солдат — все правильно, и в библейском грехопадении участвовало трое…)

Они живут, любят, ссорятся. Много говорят, вспоминают, спорят о мире, который не успели, не смогли — или не захотели — сохранить… А в заключительных абзацах повести выясняется, что и они-то сами тоже как бы не существуют. Фантомы? Случайная игра лучиков света создала эти "живые голографии" — или они попросту кому-то (кому?!) приснились?

Автору очень многое хотелось высказать, потому он и прибег к опыту философского романа-диалога эпохи Просвещения. В повести очень много говорят и спорят; кому-то это может показаться тяжеловесным… Однако хотел бы я посмотреть на читателя, который бросил бы Адамовичу упрек в многословии!

Наоборот, он и в фантастике своей хотел досказать то, что, по его мнению, художественная литература пытается замолчать; и длится это долгие годы. Мысли о новом понимании войн справедливых и неправедных, о новом смысле патриотизма, о новых приоритетах, которые отныне должны основываться на общечеловеческих ценностях. О нашем старом разуме, не справляющемся со свалившимися на голову иными реалиями жизни, о старых предрассудках. И о забвении многого другого бросал он упрек традиционной литературе. А призывал создавать сверхлитературу:

"Не спрашивай, если ты писатель, что литература может, а спрашивай, что ты — ты! — должен. Ведь литература — не что иное, как результат нашей самоотдачи. А она, самоотдача, сегодня не будет достаточна, если в нас самих не взорвется та проклятая бомба, заранее, в душе, в мозгу нашем — во имя того, чтобы реально никогда не вспучивался над планетой отвратительный гриб. Всю угрозу, всю опасность впусти в себя, не бойся додумать самую жестокую мысль до конца, и тогда не будешь спрашивать, что литература может и может ли"[60].

Глава 9 К БЕЗЪЯДЕРНОЙ ВЕСНЕ

Мы — на финишной прямой.

Во всех смыслах. Человечество вплотную подошло к решению главного на сегодняшний день вопроса. К ультиматуму. Если исходить из первоначального значения латинского слова, то следующая мировая война будет с неизбежностью ультимативной, то есть последней, окончательной. На последнем своем повороте, как мне кажется, и атомная фантастика — вряд ли еще долгое время просуществует проблема, питающая ее (другой вопрос, как она разрешится!)… Наконец, близок финал и этой книги.

Что же может культура — а сегодня это, очевидно, не только литература, но и обязательно кино и телевидение — и может ли? Вопрос, заданный Алесем Адамовичем, требует ответа.

Не знаю, как насчет литературы (читателю самому судить), но на что способно современное кино, еще до "Писем мертвого человека", продемонстрировали две американские картины, вышедшие в 1983 году, — "На следующий день" и "Военные игры".

Первую снял тогда еще начинающий режиссер Николас Майер.

Досье по теме "Ультиматум":

НИКОЛАС МАЙЕР

Род. в 1945 г.

Американский писатель и кинорежиссер. После литературного дебюта в 1977 г. — романа "Семипроцентное решение", ставшего бестселлером, переключился на режиссуру. Постановщик фильмов "Время после времени", "Звездный путь-II: Гнев Хана" и "На следующий день".

Обратите внимание на дату: что-то символичное есть в том, что точный ровесник атомной эры прославился более всего своим "атомным" фильмом. А прошедший по каналам телекомпании Эй-би-си фильм "На следующий день" произвел настоящий фурор и буквально расколол сознание нации надвое. Хотя ясно это стало не сразу…

Вообще, высказывания типа: "искусство спасет мир" или "искусство бессильно приостановить катастрофу" — в случае с ядерной опасностью следует признать крайними (хотя за первым и маячит тень великого Достоевского). Истина, вероятно, где-то посредине: искусство может способствовать предотвращению катастрофы, хотя его влияние на общественное сознание в данном случае не прямое, а косвенное.

"Лобовые" призывы и заклинания одуматься, как это ни грустно констатировать, мало кого убеждают. Но брошенное в души семя беспокойства, семя "неприятных мыслей" (о которых говорил Адамович) когда-нибудь обязательно прорастет.

И фильм "На следующий день" это хорошо иллюстрирует.

Режиссер не скрывал программности своей картины, и не случайно все время, пока шли съемки, ему постоянно ставили палки в колеса. Давление ощущалось повсеместно, и, когда, например, армия отказалась помочь с военной техникой, все пришлось строить "своими руками"[61].

Как только фильм вышел на экраны Америки, он удостоился многочисленных, в основном сочувственных, откликов и в нашей печати. Картина Майера, не блиставшая какими-то особенными художественными находками, впервые — и, может быть, именно благодаря своему "аскетичному" документализму — высветила для миллионов американцев один неприятный вопрос, над которым многие предпочитали не задумываться. Вопрос заключался в том, что им, американцам, тоже крепко достанется. Даже если война каким-то чудом сведется к ограниченному обмену ядерными ударами.

В это оптимистам-американцам верить конечно же не хотелось…

Эффект бомбы (во всех смыслах) действительно был зафиксирован. И американские ракеты, почти бесшумно, белыми шлейфами прочертившие мирно-голубое небо над канзасским городом — так это далеко от начавшейся "заварушки" в Европе, о которой постоянно бубнил телевизор и кричали шапки на первых полосах газет! — по произведенному на аудиторию ужасу стоят всей второй половины фильма, где расписаны уже ставшие каноническими постъядерные картины. Ибо американцы, подсознательно приученные к мыслям о своей избранности — в смысле том, что им избирательно повезет и в атомной войне! — внезапно осознают, что иллюзию эту уже скоро разрушат приближающиеся к Америке советские ракеты.

А потом, в день открытия Московского конгресса врачей, фильм Майера показали впервые по советскому телевидению. Но стояло лето 1987 года — и вопросов картина поставила больше, чем дала ответов.

Финал картины производит впечатление двойственности. "Америка лежит в развалинах, но она не сломлена", — по радио заверяет отчаявшихся сограждан президент, и жизнь, несмотря на голод, радиацию, эпидемии, мародерство и разбой, медленно, по верно начинает входить в привычную колею. Нетрудно представить себе разную реакцию телезрителей: одни выйдут на антивоенную демонстрацию, другие забьют в патриотический набат — нация, мол, в опасности, немедленно разворачивайте СОИ и т. д.

Но самое любопытное я узнал на конгрессе от молодого американского психолога Перрена Френча. Он провел опросы сограждан накануне выхода фильма на телеэкраны и сразу после премьеры и сравнил результаты. Опубликованные в специальном выпуске "Международного журнала психического здоровья", результаты эти однозначно свидетельствовали: реакция на фильм оказалась не столь сильной, как рассчитывал постановщик[62].

Статья Френча с соавтором называлась так: "Половина нации наблюдала за ядерной войной — и никто не вздрогнул?"…

Нет, конечно, был и вполне естественный ужас, и отвращение, и непосредственное сопереживание событиям на экране, но глубинные психологические реакции, кардинальную внутреннюю переоценку отношения к ядерной воине фильм не вызвал.

Авторы исследования с явным беспокойством констатировали, что "наиболее болезненная психологическая реакция американцев на угрозу ядерной войны заключается в их избирательной невнимательности"[63]. Ситуация, хорошо известная психологам: человек видит, слышит, воспринимает преимущественно то, что подсознательно хочет видеть, слышать и воспринимать.