Андрей Упит - Земля зеленая

• Название: Земля зеленая
• Автор: Андрей Упит
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

Роман Андрея Упита «Земля зеленая» является крупнейшим вкладом в сокровищницу многонациональной советской литературы. Произведение недаром названо энциклопедией жизни латышского народа на рубеже XIX–XX веков. Это история борьбы латышского крестьянства за клочок «земли зеленой». Остро и беспощадно вскрывает автор классовые противоречия в латышской деревне, показывает процесс ее расслоения.

Будучи большим мастером-реалистом, Упит глубоко и правдиво изобразил социальную среду, в которой жили и боролись его герои, ярко обрисовал их внешний и духовный облик.

---

Страшно было смотреть, как глубоко внизу несется неприветливая желто-серая Даугава. Но видя, как равнодушно спешат люди и как, пробегая мимо, свешиваются через перила мальчишки, а некоторые шалуны даже плюют в Даугаву, прошло чувство страха и Андр пошел увереннее, посматривая то в одну, то в другую сторону и бросая взгляды вниз, за перила.

Действительно, почему бы не пройтись пешком, чтобы хоть часть Риги осмотреть сегодня же? Андр вспомнил план города, высоты моста все открылось просто и наглядно. Впереди как на ладони — Елгавское предместье. Начиная от деревянного моста, кишевшего людьми, предместье рассекала Каменная улица, которая оканчивалась у железной дороги. Дальше, между рядами торнякалнских домов, садов и сосен, седой лентой убегало Елгавское шоссе. За станцией дымились локомотивы, против зеленых кущ «Аркадии» блестели красные ряды товарных вагонов. Пригородные луга расстилались ровно, словно раскинутая по земле шаль; высоко над ними вздымалось величественное здание сиротского приюта, окруженное стройными липами прилегающего парка. И совсем близкой показалась облепленная маленькими пристройками светлая колокольня церкви Пресвятой троицы… Нет, все так просто и понятно — где тут заблудиться?

Андр почувствовал себя совсем смело и свободно. Взор его словно ласточка облетел город, ничто от него не ускользнуло. Внизу сквозь серое плетение моста виднелся Заячий остров с небольшой кучкой построек, Одна половина острова загромождена штабелями белых досок и брусьев, вокруг которых сновали маленькие человечки, как муравьи на стеблях метлицы. Железная труба лесопильного завода Шапиро выбрасывала клубы черного дыма. Весь остров облеплен черными плотами, бесконечная полоса сплоченных бревен тянулась вдоль берега вверх по течению, пока не исчезала, сливаясь с темной бахромой лесов Катлакална и Доле. За мостом слегка курилась стройная желтая труда фабрики Лодера. Штабеля досок, сложенные рядом с фабрикой, казались выше, а грузчики крупнее.

За деревянным мостом стоял огромный корабль. Должно быть, это с него сгрузили черные груды угля, завалив дамбу АБ. Теперь на корабль, при помощи кранов, перегружали с двух барж связки досок и опускали в бездонное чрево. Скоро корабль уйдет вниз по реке к морю, которое чувствовалось тут, неподалеку, за широким устьем Даугавы… В памяти Андра, изучавшего в школе географию, всплыли очертания «Скандинавской собаки»,[115] вытянувшей передние лапы, потом Каттегат и Скаггерак, огибающие острова Дании… Туда, должно быть, увезли и те бревна, которые они с отцом прошлой зимой вывозили из дивайских Ликшанов к берегу Даугавы напротив Клидзини. Получали по рублю в день, заработка едва хватило на уплату весенней арендной платы. Здесь в Риге пильщики и грузчики получают рубль двадцать копеек, воскресенья проводят в обществе «Надежда» и рукоплещут ораторам, бичующим торговцев и фабрикантов, которые вплоть до обеда спят под теплыми пуховиками, а перед вечером разъезжают в лакированных экипажах по Александровскому бульвару, вымощенному брусчаткой… Андр Калвиц огляделся — не взлетают ли черные цилиндры выше рижских труб, как вороны? Нет, Рига окутана серым туманом. За вонючими лавчонками рынка вздымался первый ряд огромных домов, на самом верху блестели белые надписи: «Müllersche Buchdruckerei», «Helmsing und Grimm»…

…Проклятая немчура! Словно вся Рига принадлежит немецким богатеям!.. Но отец не побоялся их — у Мички и Редлиха он насмешливо оглядывал этих господчиков в жестких накрахмаленных воротничках, будто зная что-то такое, о чем они и не догадываются. Впервые Андр подумал, что у него удивительно смелый отец, и сам невольно приосанился.

Старая Рига высунула вверх колокольню церкви Петра, как длинный нос какой-нибудь немки. С острого шпиля глядел вниз на Даугаву и на оба моста ржавый петух. На том берегу раскинулся и старинный замок Риги, окрашенный в грязно-желтый казенный цвет. Над плоской башней маячила пустая мачта, — только в табельные дни на ней развевался государственный флаг. Андр почему-то вспомнил бомбы Карла Мулдыня и громко рассмеялся. Встречная женщина скорчила гримасу и крикнула вдогонку:

— Хозяйский сынок из деревни! Пирогов, что ли, объелся!

Нет, он не хозяйский сынок и не объелся пирогов. Работать, учиться и завоевывать Ригу — вот чего он хочет. И опять озноб охватил его. Снова вспыхнуло такое же ощущение, как в дни детства, когда в начале лета впервые бросался в Браслу с плотины усадьбы Лазды. От холода захватывало дух, но где-то внутри не унималось желание — окунуться, выскочить, снова окунуться, пока не начнет гореть все тело, а из глаз не посыплются зеленые искры…

Почти бегом спустился с моста. Со станции Торнякална шел товарный поезд. Стал в сторону, чтобы не обдало паром, полным душного запаха масла и прогорклого сала. Идти к набережной Даугавы и по ней до Каменной улицы — по улочкам-щелям, в путанице закопченных домов — он не осмелился. Со стороны фабрики Лодера, из-под железнодорожной насыпи вдруг вынырнул маленький мальчик, за ним девочка еще меньше. Согнувшись, они несли мешки, набитые щепками и сосновой корой. Наверное, вот о таких вчера говорил конторщик с фабрики «Старс»: ходить в школу у них нет времени, собирают топливо, чтобы мать смогла прокипятить белье в котле.

Да, в обществе «Надежда» и в комнате Анны говорили правильно, те люди много знают, хорошо видят жизнь. И книги у них есть, которые надо прятать в шляпу пли засовывать за носок… Андр едва сдержал желание пуститься бегом по безлюдной набережной.

Перейти Каменную было не так-то легко. Два встречных потока возов со стуком и грохотом неслись вниз и вверх у деревянного моста. Где-то за домами осталась невидимой товарная станция Торнякалн, там беспрерывно свистели паровозы. Впереди извивалась Канавная улица, полная смрадных испарений. Окна полуразвалившихся каменных домишек и кривых деревянных лачуг чернели на уровне истоптанных кирпичных тротуаров.

В одной из этих замшелых дыр показалась голова женщины с растрепанными черными волосами и огненно-красными губами: Андру казалось, что именно об этих трущобах и об этой женщине говорилось вчера в обществе «Надежда». Обо всем, обо всем они там знают!

Троицкая улица и Тузовские бани… Непонятно, откуда тут набралась вода. Прохожие шумно шлепали по грязи: в ямах, под слоем угольной пыли, зыбились жирные лужи… Андр вспомнил ленты желтых анютиных глазок около немецкого театра…

Две Риги, да, две Риги — почему ему раньше никто не говорил об этом? Над домишками гремели адские молоты клепальщиков фабрики Ланга, хотя здесь было слышно не так сильно, как на Агенскалнском рукаве Даугавы. Да, царь Николай готовится к войне с японцами, и потому у всех жителей Елгавского предместья от грохота молотов заложило уши… Тузовский мост подгнил и осел на маслянистую воду, переливавшуюся всеми цветами радуги, а неподалеку через канал красивой дугой перекинут мост Тымма, с черными чугунными перилами и желтыми торцовыми настилами. Две Риги, две Риги…

Ранкская дамба почти так же забита движением, как Каменная улица. Дальше, где начиналась Дюнамюндская улица, расположены все самые крупные илгециемские фабрики. Туда нескончаемо тянулись возы с углем, железом и кипами хлопка, навстречу к станции и к мостам двигались подводы, нагруженные только что заколоченными белыми ящиками с различными надписями; на подводах стояли окрашенные в зеленый цвет машины с непонятными колесами и рычагами; грохотали огромные фургоны с бочками пива. Только около Агенскалнского базара шум утихал. Церковь Пресвятой троицы стояла тихая и спокойная, с запертой дубовой дверью; в проеме колокольни виднелся зеленовато-бурый колокол со свисавшими веревками.

Сквер у базара полон мусора. Среди лип пестрела толпа детей. Какой-то подросток взобрался на холмик, увенчанный сосной. Точно так же, как актер Янсон, он вытянул вперед руку и важно декламировал, хотя голос его отнюдь не напоминал раскаты грома:

Тут иной труда не знает,
Но к нему рубли текут.
А другой недоедает…
Так всю жизнь, пока умрут.[116]

Опять Вейденбаум! И тут он!.. Этот, должно быть, тоже был вчера в обществе «Надежда», — подумал Андр о подростке и оглянулся.

Над конторкой пристани из-за башенки Морского училища еще маячила верхушка колокольни Петра. Петуха отсюда не разглядеть, но, несомненно, он по-прежнему посматривает вниз, наклонив голову и сердито прищурив желтый глаз.

— Ну, подожди только! — погрозил Андр и тряхнул головой.

На углу, у парикмахерской Ренца, пришлось подождать, пока проедут по Большой Лагерной улице четыре подводы с толстыми цементными трубами для колодцев. На дугах блестящие позолоченные надписи на русском языке: «Неверманн и Кº». Лошади огромные, с мохнатыми ногами; шлеи украшены бляхами, кисти на концах ремней свисали до самой земли, волочились по камням мостовой. Четыре возчика, в кожаных фартуках и рукавицах, как медведи, сидели на трубах. А хозяин где-то нежится под периной и ждет, когда подадут обед…