Юрий Сбитнев - Костер в белой ночи

• Название: Костер в белой ночи
• Автор: Юрий Сбитнев
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1975

В романе и повестях Юрия Сбитнева рассказывается о жизни приокских деревень и далекого Северного края. Автор с любовью повествует о родной России, о людях труда, которые берегут свою землю, растят хлеб, добывают пушнину, размышляют о прошлом и настоящем, с надеждой смотрят в будущее.

Не скупясь, ярко и самобытно рисует Ю. Сбитнев картины природы, будь то широкая, спокойная Ока или далекая, затерявшаяся в бескрайних глубинах тайги стремительная Авлакан-река.

---

На реке, в улове, где с вечера оставил лодку, тихонечко похрустывала вода — мелкие, невидимые иглы льда пристыли в затишке к борту казанки и теперь ломались под шагом.

«Со дня на день и сало рекою попрет, а там и шуга», — подумал Глохлов и пристально глянул вверх по реке. Заберегов еще не было, но белая граница зазимка лежала у самой воды. И вода нынче была тревожнее, темнее и гуще, нежели вчера.

Ведока осталась далеко позади. Высоко поднявшееся солнце было не по-осеннему горячим. Сошел иней, высохли травы, и тайга, упарившись в последнем тепле, противостояла нездешним холодам, дыша на реку запахом разогретых смол, пересохших ягод, запахом палой листвы и хвои.

Медленно плыли назад берега, успокоенно шелестела вода под днищем лодки. Глохлов задумался.

Думал он о Колобшине, о простоте человеческой, о своей жизни, которая прошла в занятиях трудных и неприятных. Всю жизнь Глохлов очищал землю от людских отбросов. Сначала, совсем еще мальчишкой, на фронте, потом в милиции. Мотался по самым глухим закоулкам Сибири, по Северу мотался. Везде находилось для него дело. К нему стучали в окошко ночами, просили, требовали, жаловались, умоляли выручить, спасти. И он помогал, спасал, содействовал, жалел, негодовал, карал, наказывал и жил с вечно тревожным и занятым чужими заботами сердцем.

Как-то, лет десять уже прошло, встретился в областном центре с геологом Алексеем Николаевичем Многояровым. Потом Многояров прилетел ненадолго в Буньское. В следующем году зимою прожил два месяца в тайге с эвенками, с тех пор и подружились они. Зимой переписывались. Дуся — жена Глохлова — тоже писала жене Многоярова — Нине, та всегда отвечала ей. Они чем-то были похожи друг на друга, эти две очень разные женщины. Пожалуй, своей самопожертвенностью, иначе и не назовешь их жизнь с людьми, которые вечно заняты работой и дома бывают не по обещанию даже, а случайно.

Так думал начальник районного отдела милиции майор Глохлов. Начальник — солидно сказано, отдела-то — два участковых, пожарный инспектор, начальник паспортного стола и четыре рядовых, сам себе следователь, сам оперуполномоченный. А в районе семьдесят три тысячи квадратных километров… И чего только не происходит тут!..

Вспомнился охотник-эвенк Егорша Каплин. Было тогда ему за семьдесят — на всю округу лучший охотник.

Каплин человек трезвый, рассудительный. Одним словом, работник.

В то время замечать стали люди в тайге что-то неладное. Начали пропадать из лабазов продукты, кое-кто по промысловому времени недосчитывался в капканах зверя, из чумов тоже исчезала добыча. У таежных людей сыск короткий. Вышел он на Ваньку Американца — гулевого, болтливого эвенка. Ванька больше, чем в тайге, в селах толкался. Подойдет к незнакомому человеку, если такой в селе окажется, обязательно спросит:

— Ты меня знаешь?

— Нет.

— Я Ванька Американец! Американский шпион.

Так и звали его по всей округе, забыв настоящую фамилию.

А он пил, дурачился, жил людской добротой и жалостью. Мог бы он быть хорошим охотником, хаживал каждый год на медведей, мастерски выделывал их шкуры. По-черному, из-под полы, продавал соболей. А потом начал Ванька поворовывать, и чаще всего у таежных людей. В селах боялся, народ по Авлакану живет суровый.

Начал Американец у своих таежных людей поворовывать. Его увещевали, предупреждали: «Брось, Ванька! Брось!»

И говорил с ним Глохлов, но Ванька только склаблился:

— Докажь, нашальник! Ванька Американец ты ловил?

И вдруг пропал, словно под воду ушел, Решили, что откочевал в соседний край вниз по Авлакану. Однако в Буньское прибежала шкодливая Ванькина собачонка. Странное было это существо. Никогда не оставляла она Американца, хоть и бил он ее нещадно, не кормил и пропивал не раз. Вечно плелась она за хозяином, опустив голову, безучастная ко всему вокруг. Щенят не приносила и всю свою собачью любовь отдала хозяину.

Бега — так звал сучонку Американца — обежала в Буньском все магазины, все дома, куда имел обыкновение заходить Ванька, пришла к столовой и долго сидела у крыльца, обнюхивая каждого выходящего.

Ночью прибежала к КПЗ, долго выла у ворот, но когда ее пугнули, примолкла, на брюхе подползла к подворотне и улеглась там. Худая — в чем только жизнь держится, видимо, бежала издалека.

С Ведоки приплыл Алеша Колобшин, сказал:

— Беда в тайге-то, слышь, что говорю, Матвей Семенович? Попроверьте, попроверьте, однако. Убили Ваньку-то Американца эвенки, как есть убили…

— А ты откуда знаешь?

— Слух от дерева к дереву, слышь, что говорю, от дерева к дереву эхом по тайге катится.

Вызвал майора к себе и секретарь райкома Иван Иванович Ручьев.

— Матвей Семенович, срочно займись Американцем. Куда он делся? По райцентру только и разговоры: «Убили! Убили! Убийство!» Займись.

А утром нашли Бегу недалеко от милиции сдохшей. Вот тут-то и развязались досужие языки. Договорились до того, что, дескать, забили пьяного Ваньку в КПЗ. Милиция, дескать, виновата, поэтому и собаку отравили. Собака всегда к месту гибели хозяина придет. Даже указывали место, где тайно, дескать, был похоронен Американец.

Все, с кем бы ни говорил Глохлов, указывали, что последнее время ходил Ванька по дальним становищам у самых тундр. Туда и вылетел Глохлов. Первый же эвенк, к которому пришел Матвей Семенович, ответил определенно;

— Беги до Егорши Каплина, он знает. На речке, однако, Копытухе стоит Егорша.

Три дня добирался Матвей Семенович до каплинского стойбища. Старик встретил гостя, усадил пить чай. Обрадовался приезду гостя, и каждая морщинка на старом лице была доброй. Поговорили об урожае на орех, на ягоду, на соболя и белку. О видах на зимнюю охоту поговорили. Охотник расспрашивал о новостях, а потом достал из берестяного потакуйчика орден, которым наградили его весною, приколол к старенькому своему пиджачку и сказал:

— Давай теперь водка пить! Маленько, однако, гулять! Орден хочу с тобою мыть! Одна, два чашка пить за наград мой! Большой, однако, человек Егорша!

Выпили по чашке, закусили холодным мясом. Егорша сказал:

— Хозяйка кусать готовит. Сладко кусать будет. Праздник. Нашалник, ты, Мотька Семеныч, приехал.

Старик еще больше оживился, выпив чашечку. Закурили. Глохлов — «Беломор», Егорша — трубочку.

— Скажи, Егор Григорич, а где сейчас Ванька Американец?

— Ванька?.. — Егорша поднял правую бровь, прищурил левый глаз, будто припоминая.

— Ну да, Ванька. Говорят, где-то тут бродит?..

— Нет, не бродит, — покачал головой старик. — Я его убиль! — И посмотрел на Глохлова так, словно говорил: «Ничего не поделаешь, пришлось».

— Как убил?

— С карабин убиль! Ванька вор быль. Людям плохо, тайгам плохо. Грабиль! Народ говориль: «Не трожь люди! Не трожь тайга, плакой человек!» Раз говориль. Два говориль народ! Не слушат, однако, грабит. Вор Ванька, ок-ко-ко как плоко! Жить такой людя в тайга нельзя. Кудой он, ой кудой! Олень кудой — убиваем олень! Собак кудой будет — убиваем собака… Пришел Ванька ко мне зимой. Соболь вороваль, уносиль, капкан глядель, добычу браль. Я ему говориль: «Будешь кудой, Ванька!» А он мне: «Докажи! Ты Ванька Американец ловиль?!» Пришел опять, когда месяц себя рожаль.

— В прошлом месяце?

— Да, да. Пришель. Не так пьяный был. «Воровать будешь?» — «Буду». Я спросил, чай мы пили: «Кудой будешь?» — «Буду». Спасать тайга от беды нада! Взял карабин и убиль…

Глохлов сидел, пораженный всем этим бескорыстным, простым и спокойно-рассудительным тоном Егорши. Впервые не чувствовал он презрения и брезгливости к человеку, намеренно совершившему тяжкое преступление.

Позднее, когда шло следствие, всплыло много грязных дел, делишек, подлостей, содеянных Ванькой Американцем. По совокупности всех этих преступлений могло выйти ему суровейшее наказание — человеку пустому, преступному, никудышному. Но судили не его, судили Каплина — работника, всеми уважаемого человека.

Секретарь райкома Ручьев сказал Глохлову:

— Ты мне, студент (Глохлов тогда как раз поступил в заочную Высшую школу милиции), все кодексы, все статьи перерой, но найди Каплину объяснение. Мы с тобой прошляпили, проглядели Американца, вот он-то, Егор Григорьевич, и решил по-своему дело, которое нам с тобой законным порядком решать надо было. Не добрыми — добренькими мы с тобой были. А бродягу этого давным-давно выгнать от людей следовало. Вот так доброта-то повернулась!..

Как выручить хорошего, доброго человека, преступившего закон?

— Как ты его убил? — в какой уже раз спрашивал Каплина приехавший из области следователь.

— Ты чо, совсем башка ничего не держишь? — удивился Егорша. — Говориль, говориль, а ты все — как? как? — И, вздохнув, принимался в который уж раз пересказывать все случившееся.