Влад Савин - Поворот оверштаг

• Название: Поворот оверштаг
• Автор: Влад Савин
• Издательство: Издательский дом «Ленинград»
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-906017-55-0

Продолжение истории атомной подлодки «Воронеж», попавшей из нашего времени в 1942 год. Атомный подводный крейсер включен в состав Северного флота СССР — и боже, спаси кригсмарине! Но информация, которой владеют люди из 2012 года, оказывается еще более страшным оружием, чем торпеды.

Как поступит Сталин, узнав про XX съезд, перестройку и распад СССР? Появится ли шанс не только сохранить миллионы жизней советских людей, но и предотвратить гибель Советского Союза через полвека?

Но сначала нужно выиграть войну. И решающим сражением будет Сталинградская битва, которая начнется 19 ноября 1942 года, как и в нашей истории. Чтобы история сделала поворот оверштаг. Так называют моряки проход судна носом через линию ветра. И каким будет новый курс?

---

Ну да мы же им подставляться не будем. Намного раньше обнаружим. И простор, и глубина — поди поймай. И локаторов все ж на 800-тонниках не было. Ищите!

Пока же — кого мы там выловили? Где «жандарм»? В медотсеке? Ну да, из всего экипажа немецким владеют лишь он да Сидорчук. Запрашиваю по «Лиственнице»: как успехи? Отвечает Князь:

— Оба пришли в себя, годны к допросу, это плюс. Один годен ограниченно, это минус.

— Что значит ограниченно? Башкой долбанулся, крыша съехала?

— Оказался буйным, сразу полез в драку, пришлось усмирять. Перелом руки и двух ребер — впрочем, за ребра не уверен, тут могло быть и раньше, ударился, когда за борт вылетал. Ну и фэйс немного отрихтовали в воспитательных целях. Я ему укол вкатил, спит сейчас.

— А второй?

— Полностью лоялен. Наблюдая за процессом, впечатлился до упора. Сейчас «жандарм» наш с ним общается.

— Кто они, установили?

— Так точно. Один, как и думали, командир лодки. А вот второй, держись за стул, Михаил Петрович, это ихний комиссар! По приказу самого фюрера назначаются сейчас на каждый корабль для контроля над идейностью и обеспечением линии, ну, в общем, все как у нас в семнадцатом! Даже право отменять приказ командира и то у нас содрали, собаки!

Думаю, раз буйный и идейный, то это комиссар. А командир значит, как Брода. Оставляю ЦП на Петровича, иду в медотсек. Застаю там, кроме Князя и Кириллова, еще Пиночета, Сидорчука, главстаршину Логачева и двоих матросов. Немец сидит на стуле, весь вжался, будто хочет ниже ростом стать, что удается ему плохо — рослый, откормленный, харя хоть в депутаты (и здоровенный фингал на морде, вокруг левого глаза). Переодет уже в сухое, но мундир его тут же валяется, действительно странный — вроде флотский, черный, но на воротнике и рукаве руны СС, молнии скрещенные. Так значит теперь — не кригсмарине у них, а ваффенмарине СС, слышал уже…

Увидев меня, Князь вскакивает по стойке «смирно», вскидывает руку к пустой голове — приколист хренов! — и незаметно толкает локтем Сидорчука, тот, моментом врубившись, делает то же самое. Кириллов досадливо машет рукой: не мешайте, проходите, садитесь, видите, мы работаем.

И тут немец вскакивает и, выбросив руку в их приветствии, совсем как в кино, орет со всей глотки:

— Хайль Сталин!

Мы все так и грохнули смехом. Даже Кириллов.

— Вояка, блин! — говорю. — Александр Михайлович, чтоб вас не отвлекать, что у него по моей части? Какая боевая задача у них была, какие силы еще развернуты. Что они о нас сообразили? И успели ли радировать? В общем, все, что он конкретно ценного для нас сейчас знает как командир лодки.

— Михаил Петрович, так это не командир, а «комиссар» их. А командир в изоляторе отлеживается, после того как с ним Сидорчук с Логачевым пообщались…

Я столбенею. Кириллов рассказывал, как Брода, командир U-209, на допросе спешил выложить все, что знает и не знает. Командир U-251, которая в Карском море без винтов болталась, тоже, как в плен попал, кололся до дна, как в детективах пишут. И даже командир U-376 с интересной фамилией Маркс (да еще и имя у него Фридрих-Карл, вот юмор, если и впрямь какой-то дальний родственник?) — тоже, как обмолвился старший майор, упорства особого на допросе не показывал. Но если ты комиссар, то по должности обязан идейным быть на двести процентов, это ж специальность твоя, такая же, как торпедист или механик, ты должен пример всем показывать и за собой вести! Делом пример, а не языком. Правильные слова, когда спокойно, любой козел может проблеять, а ты выстоять попробуй, когда вот так. Значит, не человек ты, а полное дерьмо собачье — и уважения заслуживаешь столько же.

Всяко меньше, чем второй. С ним перестарались явно мужики. А полегче нельзя было?

— Так шибко буянил, — заявляет главстаршина. — Вот честное слово, если б нам большаковские на заводе приемы всякие не показывали, правда я и на гражданке еще занимался карате и айкидо немножко, так не усмирить было бы никак! Я ему руку на болевой, а он так вырывался, что, ей-богу, сам себе сломал! Лишь когда товарищ старший мичман (Сидорчук по переаттестации стал младлеем, но отчего-то ему нравилось, чтоб его называли по-прежнему) боксом ему и по ребрам, и в голову, тогда только вырубился. Укол ему, как буйным шизам, — так доктор сказал нам не уходить пока, вдруг проснется и снова начнет все тут громить?

— А этот? Тоже буянил, если вы и его… Или — в превентивных целях?

— Никак нет, тащ капитан первого ранга! Не верите, так хоть у доктора спросите: это ему тот, буйный врезал, своему же, в первую очередь! А после хотел санчасть рушить — ну тут мы уже помешали.

— Тьфу! Этот хоть что-то ценное знает?

— Да вот показания его, в переводе уже писали, гляньте.

Читаю. «…Я не солдат, не военный, никогда не брал в руки оружия. В национал-социалистическую партию вступил в 1934 году, но исключительно ради добычи средств к существованию…» Во, загнул! Это как? «…будучи третьим сыном, не имел надежды на долю в наследстве отцовского дела…» Короче, тут еще на пару страниц лабуды, какой я белый и пушистый, ни разу никого не обидел, служил исключительно по организационной части, последняя должность какой-то там чин по партийной линии в городе Штральзунд, причем когда предлагали повышение на оккупированных территориях, отказался из убеждений — ага, голубь, так тебе и поверили, просто не захотел ехать из уютного рейха, да и про партизан наших, может быть, был уже наслышан: это как из московского райкома году в восьмидесятом да в Афганистан, «на укрепление и в помощь». А вот теперь то ли провинился в чем-то — а скорее, где еще их фюреру столько «политработников» так вдруг набрать на все корабли, если у нас в сорок первом секретаря райкома вполне могли поставить комиссаром дивизии или полка, так, наверное, и у них тупо спустили разнарядку мобилизовать столько-то голов. А командир-то твой же за что тебе в рыло? Вот, и про это: «…а мои требования к дисциплине и порядку на борту». Ой, не могу, это ты будешь кадрового командира лодки порядку на борту учить? Скорее поверю, что следил ты за благомыслием экипажа, чем всех и успел достать, вот командир на тебе руку и отвел! Так-так, и до конца текста все то же. Тьфу еще раз! И на хрена было этого кадра вылавливать? А вот пусть сам он и ответит.

— Переведите ему: знает ли он, как ваши поступают с нашими комиссарами? После этого — что мы должны сделать с ним?

Раньше я был уверен, что «ползающий на брюхе враг» есть чистая аллегория. Сейчас наблюдал это воочию. Также где-то читал, что враг на брюхе вызывает ни с чем не сравнимую радость. Мне же захотелось в эту морду как следует пнуть. А как вопит, за жизнь цепляется на чистом инстинкте (оттого, наверное, и выплыл), без разницы ему любая идея. Что там Серега говорил в Москве? Любуйтесь, вот он, субпассионарий в чистом виде.

И если у фюрера таких много, и они отвечают у него за идейность и воспитание народа, то я спокоен: фашизму до победы тогда как пешком до луны.

— Богдан Михайлыч! — Это старший майор Сидорчуку. — Да заткните вы его, понять нельзя, что он вопит. Пусть говорит членораздельно.

Мне же этот фриц стал решительно неинтересен. А что там второй? Заглядываю в изолятор. Дрыхнет, ремнями привязанный к кровати. Сколько он еще так? А бог знает, это строго индивидуально, минимум пара часов, максимум полсуток.

Ну и пес с ним, у нас своих дел полно.

За весь 1942 год достоверно установлено всего четыре случая, когда в результате налета на Хебуктене был нанесен реальный урон самолетам люфтваффе. Первый случай зафиксирован 25 апреля. В этот день на земле был поврежден «Юнкерс-87» из I./StG5. Кроме техники пострадали и люди: трое убитых и один раненый из личного состава штаба «Авиакомандования Норд (Ост)» плюс раненый зенитчик. Разрушено здание мастерской.

29 мая окрестности Киркенеса интенсивно «обрабатывались» как авиацией СФ, так и силами приданных флоту авиационных частей. Около семнадцати часов в результате бомбежки Хебуктена было убито три человека. Кто нанес этот удар, нам установить не удалось. В полночь по Хебуктену действовали оперативно подчиненные СФ самолеты ВВС 14-й армии. Пять Пе-2 под прикрытием 14 «Томагавков» сбросили с высоты 3800 метров двенадцать ФАБ-100 и столько же ФАБ-50. По данным противника, на аэродроме был незначительно поврежден транспортный самолет «Кодрон» С445 (зав. 363) из состава I./StG5. Три техника из этой группы получили ранения. Сгорел жилой барак. Наши потери составили один Р-40, сбитый в воздушном бою.

11 июля три Пе-2 под прикрытием четырех ЛаГГ-3 сбросили с высоты 5800 метров 36 ФАБ-100. Немецкие источники сообщают, что был поврежден «Юнкерс-88» и сгорело тридцать емкостей с горючим.

Последним в сводках потерь числится Bf-110F-2 (W. Nr. 5030) из отряда тяжелых истребителей 13./JG5, поврежденный 19 сентября 1942 года.

Это — Хебуктен. Тот самый, где порезвилась команда Большакова. Где немцы потеряли, по уточненным разведданным, половину наличного летного состава и свыше двадцати самолетов за один удар. В сравнении с тем, что считалось для наших в сорок втором крупным успехом: один поврежденный самолет, трое убитых техников. Но нечем здесь кичиться: все наши летчики — ветераны Отечественной сходились во мнении, что самой трудной и опасной задачей были удары по вражеским аэродромам: там и ПВО мощнее, чем у любого наземного объекта, и истребительный патруль в воздухе присутствует всегда. При том, что в сорок втором значительную часть нашей бомбардировочной авиации на Севере, что флотской, что Карельского фронта, составляли уже устаревшие тогда СБ, а уж бывшие в реальности случаи, когда на бомбежку аэродромов в полярный день бросали тихоходные и почти безоружные МБР-2, на мой взгляд, вообще мало отличались от японских камикадзе! Но мы выиграли эту войну, в том числе и в воздухе: по статистике, немцы и финны потеряли на Севере 2384 самолета против 1957 наших.