Якоб Ланг - Наложница фараона

• Название: Наложница фараона
• Автор: Якоб Ланг
• Издательство: Континент-Пресс
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-7523-0005-3

Третий том серии «Восточная красавица» — «Ковчег зари» — целиком посвящен иудейской старине. Из романа немецкого писателя Якоба Ланга «Наложница фараона», названного Фейхтвангером «маленькой энциклопедией средневековья», вы узнаете о жизни еврейской общины в средневековом германском городе. В повести израильской писательницы Марианны Бенлаид «Косматая на тропе любви» впервые в мировой литературе описаны «житие и деяния» демонов иудейской мифологии. Произведения отличаются занимательным сюжетом, тонко выписанным психологическим обликом героев.

---

Обувь Андреасу по-прежнему делал Гирш Раббани. Молодой человек все еще не мог позволить себе сапожника подороже. Юношески рассеянный Андреас не замечал в мастерской Раббани ничего странного, ничего такого, что, кажется, было в первый раз, в детстве. А может быть и тогда ничего не было, просто воображение у Андреаса было детски причудливое, а взрослые просто шутили с мальчиком…

Андреас сделался стройным юношей. Он был сильный, но легкий и не широкий. Высокий, но никому не виделся худым. Плечи у него были немного узкие, но плотные. А лицо у него сделалось еще красивее. По-прежнему, как в детстве, глаза его огромные сияли, но теперь это удивительное неизбывное сияние смягчалось выражением осознанной доброты. Волосы у него были очень темные, почти черные; красиво, не мелко кудрявые, и открытый высокий ровный лоб, нежно-смуглое лицо — очень все было красиво. Он волосы отпустил почти до плеч и подравнивать их теперь ходил к цирюльнику умелому. Брился он сам, и очень ему нравилось, глядя в полированное серое металлическое зеркало, покрывать свой округлый, изящно и нежно вылепленный подбородок и щеки взбитой мыльной пеной, и осторожно, внимательно водить бритвой острой; и править, затачивать ее на кожаном ремне. И нравилось медленно смывать пену и открывать себе свое лицо, чисто выбритое.

Теперь он мылся не только дома, в деревянной бадье, но и ходил в баню. В городе, в одном из окраинных кварталов, была баня, куда приходили мужчины, чтобы пользоваться любовью женщин, торгующих собой. Но было и несколько бань, где можно было хорошо вымыться и напарить свое тело, что и нравилось Андреасу, так снова сказывалось восточное в нем.

Теперь он мог исполнить многие свои прежние желания. Он купил хорошую красивую лютню итальянской работы, струны звучали красиво и нежно. Вечерами он играл сам для себя и для матери. Появилось у него и много друзей, он и для них играл на лютне и пел, порою сам импровизируя красивые мелодии.

Вместе с другими юношами занимался он в фехтовальной школе воскресными и праздничными утрами, купил себе короткий модный меч с обоюдоострым клинком. Отправлялись молодые люди и в загородные походы недолгие, и на лужайках совершенствовались в фехтовании, учились колоть и рубить; бегали наперегонки и прыгали, радуясь молодой силе своих тел.

И после таких занятий, конечно, хотелось выпить горячительный напиток, повеселиться, развлечься с девушками. Андреас, случалось, ходил вместе с приятелями в трактир, но пил он очень мало, а с девицами только шутил учтиво. Если бы кто другой так поступал, непременно принялись бы поддразнивать такого парня, а, может быть и вовсе стали бы издеваться. Но Андреаса все любили, приятели даже гордились его мягкостью, учтивостью и воздержанностью; им словно бы нравилось, что в компании есть такой человек. В середине лета вечера погожие, трактирщик приказывал слугам выставлять столы на короткой траве под липами высокими. Являлись музыканты, смычки взлетали косо и легко, волынки певуче гудели, начинались танцы; мужские и женские разгоряченные тела припадали друг к дружке, ноги сильно топотали подошвами крепких башмаков. Но Андреас в этих трактирных простецких танцах участия не принимал. Однако музыку любил, и можно было видеть, как он сидит, закрыв глаза — только черные живые ресницы — тонкой густотой — и, чуть запрокинув милое лицо с этим улыбчивым выражением погруженности в эти быстрые ритмические звуки, слушает, как играют музыканты на волынках, разных ребеках и виолах. Можно было заглядеться на эту красивую темно-кудрявую голову и милое лицо.

В трактире Андреас иногда играл с приятелем в кости. Он интересовался этой азартной забавой с тех пор, как ему заказали несколько посеребренных стаканчиков для костяшек. Сначала он только следил с любопытством, как его приятели жадно и быстро склоняют головы — посмотреть, сколько очков выпало, и выкликают громко имена чисел, принятые у игроков: «Посол, Раб, Император, Король…» Затем Андреас и сам стал присаживаться за стол. Но его занимала не эта почти призрачная вероятность хорошего выигрыша и не само это настроение азарта; ему хотелось раскрыть какие-либо закономерности в этом падении костяшки той или иной гранью. Он даже беседовал об этом со своим племянником Ари, сыном Михаэля. Ари, еще подросток, уже обнаружил для себя немало закономерностей в этом странном бытии разных чисел и закономерно переплетенных начерченных линий. Но, кажется, никаких закономерностей при игре в кости ни Андреас, ни Ари так и не раскрыли. Впрочем, оба любили больше играть в шахматы, но уж в этом Андреасу не было равных в городе и окрестностях.

Однажды в один такой погожий вечер Андреас и его приятели расположились за трактирными столами под липами. В тот вечер не было музыкантов и не танцевали. Посетители трактира попивали пиво и вино и разговаривали. За столом, где сидел Андреас, несколько его приятелей играли в кости, изредка прикладываясь умеренно к пивным пенящимся кружкам. Андреас сам не играл, но следил за игрой с интересом; это как раз был период, когда он очень хотел уловить хоть какие-то закономерности при выпадении того или иного числа. И был он этим так занят, что и не обращал внимания больше ни на что.

Вдруг у одного из соседних столов раздались громкие, даже надсадные крики женщины и мужская грубая брань. Андреас очень не любил, когда бранились, это причиняло боль его душе. Но сейчас он не знал, имеет ли право просить этих кричащих, чтобы они успокоились; не будет ли это грубым вмешательством в их жизнь, навязчивостью с его стороны; ведь какая ни есть, а это их жизнь… Между тем, мужчина ударил женщину и она завопила совсем уж истошно. Приятели Андреаса обменялись какими-то словами досады, этот шум сделался помехой их игре. Андреас повернул голову и посмотрел. Он увидел мужчину, еще молодого, должно быть, но уже с одутловатым и озлобленным от разочарования в жизни лицом. Этот человек, одетый бедно и небрежно, слишком налился крепкой данцигской водкой, которую недаром зовут «золотою», и теперь толкал и ударял женщину. Женщина выглядела не лучше его, она тоже толкала его, ударяла по голове, тем самым, кажутся, еще больше раздражая его, и громко вопила, призывала на помощь. Но никто ей на помощь не спешил; только поглядывали грубо-насмешливо, так мужчины обычно глядят на доступных и опустившихся женщин. Андреас тоже видел, какая эта женщина, но все же ему было неприятно глядеть, как сильный мужчина бьет женщину, которая, конечно же, слабее его. И было еще одно обстоятельство, которое заставило Андреаса подняться из-за стола и подойти к дерущейся паре; это обстоятельство заключалось в том, что женщина — и это совсем видно было по ее фигуре — ждала ребенка. Никого, кроме Андреаса, это обстоятельство не смущало; и, может быть, и не стоило жалеть эту пропащую и ее будущего ребенка, из которого все равно выйдет бродяга, вор или злобный калека, а то и похуже — разбойник или убийца. Но Андреас полагал, что все равно его долг — вступиться за эту женщину. Он поморщился, предчувствуя, что дело его будет нелегкое, противное, а, может, и бессмысленное; но встал и подошел к мужчине и женщине. Увидев подошедшего юношу, растрепанная расцарапанная женщина еще сильнее завопила.

Андреасу было тогда девятнадцать лет; он уже хорошо знал, какой силой обладает произнесенное его устами «добрый человек». Знал, Что он это не просто произносит, но при этом напрягается все его существо, душа его; он тратит, расточает эти силы своей чистой души на то, чтобы человек хотя бы на мгновение ощутил себя «добрым» — честным, достойным. Может быть, и странно, но Андреасу никогда не приходило в голову беречь себя или, напротив, злоупотреблять этим своим странным талантом, выставляя его напоказ. Андреас положил свои ладони на плечи сидящего мужчины; тот как раз не удержался на ногах и тяжело плюхнулся на скамью. Человек этот знал, что имеет в этой жизни свои права на некое счастье, удачу и веселье; но эти его права были попраны с самого его рождения. В его мире всегда были те, кого следует полагать врагами, ненавидеть и бороться с ними, и яростно мстить им и всем их близким. И все его попытки вырвать у судьбы это его счастье, и веселье, и удачу, не завершились успехом; удача, веселье, счастье и даже некое богатство оказались призрачными и мгновенными. И теперь он был беден, зависим от многих, уже утомлен, и страшно озлоблен. Ему нужно было забываться в пьянстве, нужны были эти самые враги, которым можно было бы мстить за его такую жизнь, мстить ясно, грубо, телесно — грубыми, непристойными словами, кулаками, издевательствами. Сейчас таким его врагом здесь, в трактире, была его сожительница, которая хотела увести его домой, опасаясь, что он слишком напьется и пропьет все свои немногие деньги.

Человек почувствовал на своих плечах теплые сильные ладони, пальцы, сильные и гибкие от работы с ювелирными тонкими инструментами. Женщина отскочила и, ухватившись одной рукой, заведенной за спину, за край стола, смотрела уже молча. Как срезало — остановился ее крик.