Лиза Фитц - И обретешь крылья...

• Название: И обретешь крылья...
• Автор: Лиза Фитц
• Издательство: Панорама
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1997
• ISBN: 5-85220-545-1

В автобиографическом романе «И обретешь крылья…» известная немецкая поэтесса и популярная певица Лиза Фитц рисует яркую и откровенную картину интеллектуального и морального раскрепощения своей героини, прошедшей череду унижений, физического подавления и зависимости от любимого мужчины.

«Лишь осознание своего «Я», избавление от всяческих масок — вот путь к истинной свободе духа» — главный вывод модного нынче в Германии бестселлера.

---

Впрочем, я никогда не была полностью довольна ни людьми, ни своими собственными успехами — меня всегда обуревали жажда славы, поиск успеха, стремление к совершенствованию. Я предъявляла слишком высокие требования и к себе, и к окружающим меня людям.

«Будь умереннее! — звучало во мне. — Не заносись!»

Терапевт, доктор Эберт, знавший Симона уже лет десять и бывший в курсе наших с ним отношений, сказал:

— Симон очень добр, он сама любовь. Но он всего лишь большой мальчишка, Лена. Ему нужна твердая рука. У вас все получится, если ты будешь его вести.

Ничего из этого не получится, потому что, когда женщина видит в своем мужчине принца на белом коне, она не может его вести. Да и, кроме всего прочего, Симон очень редко позволял вести себя. Он всегда был слишком строптив, даже в те моменты, когда, свернувшись, как большой кот, лежал у меня на коленях. Он оставался, как и кот, своенравным. Такое поведение спровоцировал его отец — всей силой своего авторитета и телесными наказаниями. Всякое действие вызывает противодействие.

Он отрастил себе невероятно толстую шкуру, защищавшую его от ударов, нападений и оскорблений. По сравнению с ним я была голой, у меня не было такой защиты. И, вследствие своей влюбленности, я чувствовала дополнительную неуверенность.

Симон не оставлял в покое идею нашего совместного будущего. Он начал строить планы и выдвигать проекты.

— Знаешь что? Я сделаю из твоего поместья конфетку, вот увидишь. Это будет здорово. Я продам свое дело и весь буду в твоем распоряжении. Это же просто сказка — быть крестьянином, разъезжать на тракторе по своему собственному владению, быть все время на свежем воздухе, слышать птиц, чувствовать ветер и подставлять тело солнцу.

Это был «природный» человек. Когда начиналась гроза, он полуголый, в одних штанах, выбегал на улицу и кричал:

— Лена, иди сюда, взгляни на это! Это же просто какое-то безумие — цвет неба и воздух — ах, как хорошо!

Он запрокидывал голову и глубоко вдыхал свежий воздух. Ах Симон, никогда не забыть мне твой взгляд, когда, стоя на улице, ты наслаждался игрой природы, ты, сам бывший частью природы, бог лугов и лесов, сам как будто вышедший из них.

Симон любил запахи. У него был необычайно острый нюх, и когда он не мог определить что-нибудь рационально, то просто нюхал это и сразу знал, нравится оно ему или нет. Он любил необычные цвета, и взгляд, брошенный на как-то по-особенному освещенное небо, вызывал у него восхищенный возглас. Очень часто я сидела вместе с ним на скамье перед теплицей, и мы слушали кваканье лягушек или наблюдали за дикими зверями, забредшими в сад из леса.

У него было свое любимое место у водопада в пойме реки. Он мог часами сидеть там, глядя на воду и слетающую с нее пену. А когда он первый раз взял меня с собой, чтобы показать «свое место», он выскочил из машины и, срывая на ходу одежду, вбежал в воду и стоял под ее струями, огромный, загорелый, блестящий, вода стекала по его сильным, широким плечам, а он смеялся как Пан, преследовавший нимфу, которая, чтобы избежать его домогательств, превратилась в тростник.

В отличие от той, я не хотела избегать его. Я вошла к нему в воду, обнаженная, прижалась к его телу, чувствуя, как нарастает его возбуждение, как он прижимает меня к скале, одной рукой опираясь о камень, а другой обнимая меня, чтобы я не упала, как он скользит внутрь меня, словно сама жизнь, отчего по моему телу проходит горячая волна — от бедер наверх, в голову, и оттуда назад, к животу.

— Пока ваша история звучит исключительно прелестно.

Я выставила на стол вазочку с кексом, над которой Торак самозабвенно трудился во время моего рассказа.

— А вы отдаете себе отчет в том, что далеко не всякой женщине выпадает счастье встретить такого жеребца, с которым бы все ее эротические мечтания и устремления воплотились в жизнь?

— Да, я знаю. Это было как сон… По крайней мере, упоение чувством, так как упиваться его речами особенно не приходилось…

Торак поднял указательный палец вверх.

— Не забывайте о том, что называют «языком тела»! Ведь эту «речь» вы искали с тех пор, как себя помните. Уже то, что вы заполучили своего первого фавна сразу после окончания школы — уже это удивительно и невероятно. По крайней мере, для вашей местности. А вместе с ним вы получили и некоторый душевный разлад, не так ли? И заметьте еще, что мужчины, которые как щит несут перед собой правильную речь и глубокие мысли, редко бывают чувственны. Мужской член и мозг — плохие супруги и уживаются друг с другом только в редких случаях. Простите, пожалуйста, мне, возможно, следует приличнее выражаться?

Мне импонировала манера Торака называть вещи своими именами. Я не люблю людей, стесняющихся это делать и потому вынужденных вообще избегать некоторых вопросов.

— Нет. Я ведь и сама этого не делаю…

— И я наслаждаюсь этим, сударыня! Я хотел сказать, что знойная душная тяжесть тела — это совершенно иная энергия, чем воздушные по своей природе слова и мысли; тело — совершенно иной медиум, чем мысль. И здесь же хочу заметить: где, как не в голове, заложена сама эта проблема чувственного удовольствия?

Торак с довольным видом откинулся на софу, положил ногу на ногу и глядел на меня с ожидающим видом. При этом он выглядел очень комично из-за своих коротких ног, едва достающих до пола. Его вид меня очень забавлял.

— Знаете, я бы охотно чего-нибудь перекусил, если это вас не затруднит. Только самую малость, пожалуйста. Особенно не хлопочите.

Я сходила на кухню и приготовила ему пару бутербродов с сыром.

— О, это так любезно, большое спасибо. Итак, в чем же кроется проблема? Рассказывайте дальше!

Он кивнул головой.

— Эээ… что еще меня интересует: как удавалось вам в этом любовном угаре заниматься творчеством, играть на сцене, давать интервью, быть у всех на виду?..

«МАМОНА ДЛЯ МАМЫ»

Все это время я работала над текстами для своей новой сольной программы, доводила их до кондиции. Большую часть из них я сделала до того, как Симон вошел в мою жизнь, еще под влиянием Янни. Во всяком случае, название уже было найдено: «Мамона для мамы».

Разумеется, под этим названием не имелись в виду алчность, карьеризм или охота женщин за богатыми женихами. Я хотела без прикрас показать прошедшее десятилетие, которое так великолепно началось энергичным, свежим увлечением «зелеными» и окончилось гигантским рецидивом потребительства и жажды наживы, затмившим все то, что когда-то пытались сдержать и пресечь сегодняшние шестидесятилетние, — таким образом, я хотела нанести удар по теперешней развращенности людей и своей собственной тоже:

«Почему изменяют идеалам, которые потом, нереализованные, канут в небытие? Откуда эта вечная невротично-инстинктивная погоня за деньгами?

Почему отрекаются и становятся предателями самих себя?»

Я очень желчно выставила себя в этой программе — как типичную фигуру нашего богатого и счастливого времени, этакую сатирикессу, наряженную в норковую шубку и платье для коктейля, что, несомненно, имело некоторые параллели с действительностью.

«Когда в вечерних сумерках я прогуливаюсь верхом вдоль северной границы своей усадьбы, — говорилось в моем тексте, — мне в голову часто приходят такие мысли: «Боже мой, сколько на белом свете людей, которым едва удается сводить концы с концами, особенно в странах третьего мира!» — после чего я иду в солярий. И забываю обо всем этом!.. Не поступайте же и вы так! Из сидящих здесь наверняка многие тратят на лечение от ожирения денег гораздо больше, чем на хлеб для неимущих».

Мы нормальны настолько, что это становится похожим на безумие. «Как же мы можем изменить общество, внутри которого сами сидим, как клещи?» Программа была полна социальной злости и самоироничного сарказма.

Позже критики писали об этом:

«Лена Лустиг сняла с жизни покровы и показала нам, что лежит под ними. В своем представлении она ярко обрисовала прекрасный, новый, светлый мир. Мир с обертки пачки маргарина, с его солнечным летним утром и радостно улыбающимся семейством за завтраком — кричаще счастливыми, белокурыми людьми, — наводит на мысль о фарсе в нашем реальном мире, где в наших, реальных семьях агрессия уже притаилась за спинами завтракающих домочадцев. Мы подменяем реальность видимостью и не любим, когда эту видимость у нас отнимают. В нашем благосостоятельном обществе Л.Л. отправляется на поиски своего истинного «Я», обнаруживает смерть в каждом углу этого мира полуистин и не стесняется изображать это резко и достоверно.

Драму людей, борющихся за счастье, Лустиг описывает такой фразой: «Мы больше уже не люди, мы потребители — потребители своей собственной сущности!». Эта черная сатира выглядит не как морализаторство, а как глоток свежего воздуха в спертой атмосфере всеобщей сытости. В этом отношении вечер Лены был духовной отдушиной. Такие нынче редки, они требуют для своего существования полной свободы и заслуживают внимания!»