Елена Арсеньева - Семь цветов страсти

• Название: Семь цветов страсти
• Автор: Елена Арсеньева
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1997
• ISBN: 5-251-00023-5

Она создана для любви и успеха! Но не сложилась блестящая карьера, не удалось личное счастье.

В отчаянии Дикси Девизо заключает рискованный контракт: в течение полугода за ней постоянно будет следить камера. Но молодая женщина и не догадывается, что играет свою последнюю, трагическую роль. И только необыкновенная любовь, которая дается избранным, помогает Дикси спасти свою жизнь и обрести настоящее счастье.

---

Почти успокоившись, Дикси села за резное бюро Клавдии и, чувствуя себя героиней из пьесы Шиллера — в пожелтевших кружевах и высохшем флердоранже, — обмакнула перо в фарфоровую чернильницу. Ее ни на секунду не удивило, что чернила оказались свежими, а гусиное перо — неизбежный реквизит к историческому спектаклю — хорошо очиненным.

«Я не оставляю портретов, неотправленных писем. Этот листок — единственное, что я хочу подарить тебе», — писала Дикси.

«Я люблю тебя, Микки. Со всей силой, данной мне в этой жизни. Наверно, эта боль и восторг, это пьяное слепое безумие и невероятно зоркая острота чувств, которые я узнала с тобой, и есть любовь. Моя Большая любовь.

Не уверена, что она осталась бы такой, сделай ты тогда в Москве лишь один шаг ко мне. Мы жили бы весело и, наверное, счастливо. Но счастье испаряет чувство, как тепло — аромат духов. Под житейским, мирным, уютным благополучием мы похоронили бы нашу избранную любовь, Микки. Надеюсь, ты понял это первый и поэтому оттолкнул меня.

Теперь я хочу «сыграть красиво», гордо уйти, разбив твое сердце. Ох, как мечтаю я о кровоточащем, истерзанном сердце, о рыдающей обо мне скрипке!..

Ты — большой мастер, Микки… Я хотела написать «мой». Я хотела бы твердить «мой» изо дня в день, за годом год — вечно, всегда, — мой Микки, мой, мой… Но ведь так не бывает. Так просто не может быть…»

Письмо не получалось, Дикси хотелось плакать, кричать, звать на помощь. Пусть придут, утешат, отговорят… Но лишь колебалось пламя свечей от дуновения нежных, едва касающихся этой жизни звуков — скрипка звала и молила о чем-то…

С портрета мудро и печально смотрела юная Клавдия.

«Прости, — обращалась к ней Дикси. — Твоим домом будет владеть другая, более счастливая. Русская женщина Наташа — добросердечная, голосистая и тоже голубоглазая. Она сумеет сделать память Майкла обо мне вполне переносимой, как боевое ранение, с которым можно жить, иногда хвастаясь им, а порой пропуская от тоски горькую чарочку… Пусть ему живется долго, а печаль будет светлой, мучительно звонкой, какой умеет быть его скрипка».

…Подхватив шлейф левой рукой и взяв подсвечник в правую, она вышла в темный коридор, оставив в комнате Клавдии поющую скрипку. Знакомый путь — совсем недавно они летели здесь вдвоем, обезумевшие от счастья, — к воле, к небу, к распахнутой для них Вселенной…

Под босыми ногами мягкие ковры, грубые дорожки и вот — холодные каменные плиты. Музыка уже едва слышна. Дикси останавливается, чтобы забрать с собой последние, исчезающие звуки… Прислушивается, затаив дыхание… Вот они — молящие, живые — летят вслед. Нет, музыка впереди, манит, указывает путь…

Похолодев от волнения и страха, она двинулась за скрипкой, как ночной мотылек к огню костра. Все ближе, ближе… Дверь в башенный колодец открыта, ступни обжигает ледяной металл, кружево цепляется за ржавые болты, горячий воск свечей стекает на помертвевшие пальцы. Подобрав подол, она устремляется вверх, почти незрячая, почти неживая, с замершей, холодеющей кровью, представляя лишь то, как взметнется в ночной черноте белое облако фаты, следующее за ее последним полетом…

В висках бьется, пульсирует музыка — она заполняет собой все… Белая фигура под звездным куполом кажется огромной. Светлый человек склоняется к Дикси, отбросив скрипку, подхватывает ее на руки… И снова она слышит, как невероятно близко колотится его сердце…

Придя в себя от счастливого умопомрачения, называемого обмороком, Дикси смеялась и плакала. Лила слезы ручьями за всю бесслезную жизнь, за все, чем она обманула и наградила ее. Промокла белая рубашка Майкла, носовые платки, край одеяла, в которое он завернул Дикси, — а слезы не унимались. Видимо, растаял огромный айсберг.

— Не уходи! — вцепилась она в отрывающееся тело. — Это невероятно — теплый, живой, мой Микки!

Он осторожно освободился от тонких рук и, прильнув к мокрой щеке, тихо прошептал:

— Подожди, я сейчас, девочка.

Затем исчез, и сквозь не унимающиеся слезы Дикси оглядела его комнату. Догорающая свеча и листы на столе. Ноты? Нет. Кажется, Майкл писал письмо.

Он вернулся со скрипкой и сел возле нее на кровать.

— Я оставил свою верную подружку на башне и чувствовал себя бессильным. Потрогай — она такая хрупкая.

Дикси осторожно прикоснулась к деревянному тельцу, поразившись его невесомости. Значит, в этом чреве рождаются бесплотные и могучие звуки. Слезы застучали по дереву гулкой дробью.

— Вот слушай, дорогая! — Он протянул руку, и скрипка сама прильнула к плечу, став частью его существа.

Весенней свежестью обрушился на Дикси поющий, щебечущий, ликующий голос. Будто кто-то сыпал и сыпал гроздья влажной душистой сирени, заполняя ими комнату. Слезы Дикси высохли, глаза сияли. Точно так же светилось лицо Михаила.

— Ты давно в Вальдбрунне, Микки?

— Почти сутки.

— Почему мне никто не сказал, что ты здесь?!

— Я приехал вчера на рассвете и просил Рудольфа молчать о моем прибытии… У меня были иные планы… Меньше всего я предполагал встретить здесь тебя… Хотя больше всего на свете хотел именно этого.

Майкл укутал Дикси одеялом до самого подбородка и, прижав концы руками, склонился над ней, пристально всматриваясь в глаза.

— Скажи только одно, Дикси… — Он понизил голос до шепота. — Мы никогда не расстанемся?

— Никогда. — Для убедительности она помотала головой и крепко зажмурилась, потому что не могла достать из-под одеяла рук, чтобы обнять его.

— Так тому и быть.

Серьезно, веско, будто ставя печати, Михаил прикоснулся губами к ее лбу, вискам, щекам, носу и наконец закрыл поцелуем глаза.

— Спи. Мы непременно будем счастливы. Как никто никогда на свете. Прямо с завтрашнего дня. Нет, с сегодняшнего. Спи, девочка, наше время уже началось.

Они проснулись в обнимку, одновременно, проспав долго и невинно, как щенки в лукошке. И сразу поняли, какое оно — счастье.

Дни шли, телефоны молчали, леса нежились под мягким осенним солнцем или мокли в проливном дожде, недовольно мотая верхушками елок. В вазах менялись свежие цветы, а на столе — отменная пища.

— Я сразу смекнул что к чему, — заметил довольный Рудольф, когда хозяева объявили о своей помолвке. — Давно в этом доме не было праздника.

Рояль, клавесин и скрипка стали друзьями, свидетелями, советчиками влюбленных. Они грустили и ликовали вместе с ними, вдохновляя на фантастические и абсолютно реальные планы. Как стало реальным в их новом мире любое чудо — все, что они делали вместе.

Они то без умолку говорили, перебивая друг друга, — так хотелось немедля, до последнего выложить перед любимым всего себя — владей, пользуйся и… люби… То молчали, пораженные столбняком невыразимого счастья.

Они стали бояться малейшей разлуки, превратившись в единое целое, как сиамские близнецы. Они берегли сокровище, пугавшее своей невероятной ценностью и невозможной, какой-то нереальной хрупкостью.

Порой они казались себе мудрыми и сильными, способными свернуть горы. Порой — беспомощными, наивными, как размечтавшиеся в планетарии школьники. Всю свою короткую, фантастически нелепую историю от первого до последнего мгновения влюбленные обсуждали без конца, находя в ней новые трогательные подробности, многозначительные детали и необъяснимые совпадения. Казалось, кто-то всесильный и мудрый нарочно запутал их пути, чтобы столкнуть в самой высокой точке, на исходе надежды и веры, где Великой любви противостоит только смерть…

…Расставшись в сентябре после недолгого страстного умопомрачения, Дикси и Майкл были убеждены, что потеряли друг друга навсегда. От поразившего их безумия ослепительной страсти они вернулись к трезвой реальности, требующей ответственности перед теми, «кого приручил». Михаил упомянул тогда, что не посмеет бросить семью, Дикси объявила о предстоящей свадьбе с Алом. Но скоро каждый из них понял, как нелегко обмануть самого себя. Дикси никак не могла вступить в новый этап биографии, мороча себе голову радостями предстоящей семейной жизни и благополучием калифорнийской «светлой полосы».

Вернувшись домой, Михаил так же, как и Дикси в шикарном особняке у Ала, вскоре понял, что просто-напросто умирает. Натурально, физически. Силы уходили, отдавая его во власть тупой апатии. Однажды сын спросил:

— Что-то не так, па?

— Я должен оставить семью или сойти с ума.

Он рассказал Саше все.

— Ничего нового ты не придумал. Дело житейское. Ступай на свободу, старик. Я даже не буду считать тебя очень уж виноватым. Обычная дребедень… О матери не беспокойся. В оркестре я получаю уже прилично — с голоду не помрем.

Михаил опустил глаза, избегая смотреть на сына.

— Увы, я не был кормильцем. Но добрая фея Клавдия позаботилась о нерадивом лабухе. Счет в швейцарском банке, доставшийся от нее по наследству, я переведу на вас. Это будет больше, чем если бы всем нам дали по Государственной премии. Разговор с женой вышел тяжелый. Наташа ушла жить к матери. И тут Артемьев получил красивый заграничный конверт, а в нем — приглашение на свадьбу в Лос-Анджелес, с точной датой и, главное, с подписью самой Дикси. Он взбесился и даже попробовал пить. По требованию сына домой вернулась Наташа с героической акцией помощи «бывшему мужу» и тайной надеждой наладить жизнь. В этот самый момент в Москве появилась Дикси, чтобы заявить о правах взаимной любви.