Елена Арсеньева - Семь цветов страсти

• Название: Семь цветов страсти
• Автор: Елена Арсеньева
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1997
• ISBN: 5-251-00023-5

Она создана для любви и успеха! Но не сложилась блестящая карьера, не удалось личное счастье.

В отчаянии Дикси Девизо заключает рискованный контракт: в течение полугода за ней постоянно будет следить камера. Но молодая женщина и не догадывается, что играет свою последнюю, трагическую роль. И только необыкновенная любовь, которая дается избранным, помогает Дикси спасти свою жизнь и обрести настоящее счастье.

---

…У меня позади долгий путь, и единственная неоспоримая мудрость, оставшаяся в финале, состоит в том, что он был слишком долог. Именно это я и завещаю тебе прежде всего, Дикси: сумей «сыграть» свою любовь красиво, не позволяя тлению коснуться ее.

Смерть не страшна сама по себе. Она безобразна или прекрасна в зависимости от момента, который вправе выбрать мы сами — наше чувство гармонии. Запомни, лишь только смерти дано подарить любви вечность…»

— Фрау Девизо, простите, я подумала, что могу понадобиться вам. — На пороге комнаты стояла Труда. — С прибытием, добрый вечер.

— Войдите. Я только что прочла адресованное мне тетей письмо… Известно ли вам, что за история случилась с мужем Клавдии Штоффен? Я еще ребенком слышала в семье какие-то разговоры, но не улавливала суть.

— Мне довелось быть знакомой с бароном. Собственно, «бароном» все называли его по привычке. Герхардт фон Штоффен лишился титула в двадцать три года, после революции, уничтожившей империю, а с нею императорский двор и все дворянские привилегии… Тогда в этом доме работал мой дед, а его дочь, то есть моя матушка, стала прислугой молодой баронессы после того, как в 1928 году новобрачные поселились в Вальдбрунне. Пятнадцать лет назад я заменила заболевшую мать. Господина Герхардта тогда уже не было на свете… Моя покойная мать унесла с собой подробности того страшного дня, когда был убит барон… Нет, он не погиб на фронте, хотя командовал австрийскими войсками почти до самой победы — до освобождения Австрии от фашистов.

В 1943 году немецкой торпедой был потоплен корабль, на котором Штоффены отправили в Америку с друзьями и гувернанткой двоих своих сыновей — девятилетнего Хельмута и семилетнего Юргена. А через два года барон был застрелен неким человеком, любившим баронессу… Его звали Теофил Ленцер, он обладал слабым зрением и не мог воевать… Говорят, что вся дворня собиралась под окнами, когда господин Ленцер играл на этом рояле, а баронесса пела… У нее был очень хороший голос, и до замужества, как рассказывала мама, Клавдия мечтала об оперной сцене… Часто слышали, как она пела на башне, надеясь, что звуки уносит ветер…

— Неужели, Труда, этот подслеповатый музыкант Теофил убил барона? Как-то странно…

— Да, господин Штоффен вызвал его на дуэль и нарочно встал прямо под пулю. Он, вероятно, надеялся, что госпожа Клавдия обретет счастье с другим… Ведь она была на пятнадцать лет младше мужа.

— Вряд ли, — задумалась Дикси. — Скорее всего своей смертью Герхардт хотел убить их любовь.

Труда пожала плечами.

— Все это уже никогда не прояснится… Но говорят, что Клавдия вовсе не любила господина Ленцера. Поэтому сразу после дуэли он пытался убить себя. Как-то неудачно. Три дня лежал здесь с развороченным животом и не мог умереть. Просил в бреду, чтобы Клавдия пела… Страшная история… Бедняжка баронесса — сразу два гроба! Я слышала, что она и сама едва пережила все это… Такая несчастная судьба.

— Довольно, Труда. Расскажешь в другой раз.

— Да больше вроде и нечего. Баронесса часто доставала свадебное платье, в котором венчалась с господином Штоффеном. Ему было 33, а ей — восемнадцать… Она плакала здесь одна, опустив шторы, а иногда играла… Подолгу играла, до самого рассвета…

«Кого оплакивали вы, тетушка Клавдия? — Дикси посмотрела в дерзкое лицо на портрете. — Героического супруга или незадачливого музыканта? Придется выбирать версию по вкусу. И я догадываюсь, кажется: баронесса оплакивала себя — то, что не сумела уйти первой».

Поездка в имение несколько отрезвила Дикси — ее мысли о самоубийстве казались надуманно-театральными и до тошноты пошлыми. Одно дело — покончить счеты с жизнью нищей бедолаге, опустившейся, затюканной, измученной одиночеством и презрением к себе. Флакончик с желтыми пилюлями — жалкий атрибут заурядной мелодрамы. А Белая башня — замах на трагедию! Причина — оскорбленное женское тщеславие. Воинственное вдохновение мести, руководившее поступками Дикси, сменилось стыдом и разочарованием.

«Похмельный синдром, — думала она, следуя за Рудольфом в комнату Клавдии. — Тошнит от одних воспоминаний о старательной подготовке самоубийства, завещаниях, письмах. Гадость и стыд. Ведь если честно, — тебе просто-напросто нужен Майкл — испуганный, пристыженный, виноватый, вымаливающий прощение у твоих ног».

Но в комнатах баронессы витала подлинная, какая-то нелепая скорбь, несовместимая с их нарядной, кокетливой жизнерадостностью. Владелица выпорхнула отсюда, позвав за собой Дикси. Письмо, это ее письмо… Дикси перечитала его дважды, а потом, отпустив Труду, достала подвенечное платье Клавдии. Пожелтевшие брюссельские кружева, множество кропотливых мелочей — вставок, вышивок, серебряного и стеклярусного шитья. Целомудренно закрывающий шею стоячий воротничок и подозрительно узкая талия, рассчитанная, видимо, на корсет. А, впрочем, невесте ведь было всего восемнадцать… Выскользнув из своих одежд, Дикси шагнула в облако старых кружев, дохнувших ароматом сладких увядших цветов. Ее руки слегка дрожали, застегивая узкие манжеты и воротничок. А корсаж на спине не стягивался, оставляя узкую прореху. Обнаружив широкий атласный пояс, Дикси обернула его вокруг талии два раза и завязала концы спереди.

Подхватив фату из нежного газа — измятого, пожелтевшего, едва не рассыпающегося и от этого великолепного, она приблизилась к зеркалу… Вот так выглядит Дикси, обрядившая себя для последней роли. Театр, конечно, театр… А то парижское платье, предназначенное для свадьбы с Алом, — из шелестящей лазурной тафты с узким декольте, доходящим чуть не до пупка, с золотым шитьем и алмазными стразами — разве оно было настоящим? Вряд ли. Просто реквизит из другого спектакля. Наверняка более веселого…

«Лишь только смерти дано подарить любви вечность», — прочла она еще раз письмо Клавдии, подчиняясь гипнотической власти ее слов. Все стало на свои места: не мелочная ревность обманутой влюбленной жаждала мести — Большая любовь, озарившая избранницу Дикси, молила о спасении. Ради нее, стремящейся к бессмертию, ради Майкла, запутавшегося в житейской пошлости, приговаривала себя Дикси к уничтожению… Но что-то было, что-то скрывалось под всем этим, на самом дне души, до которого теперь не добраться. Тяга к помпезной театральности наподобие той, что заставляла великую Сару Бернар репетировать свою смерть, лежа в заваленном цветами гробу? Или изначально, генетически (может, от самого Эрика?) заложенная в Дикси потребность самоуничтожения, которую, наверно, и называют черной кармой? А может быть, все же тайная вера в свое особое счастье, в мудрую длань опекающего ее провидения? Дикси сделала свой выбор, отрекаясь от жизни и Майкла ради Великой любви, и теперь ждала ответного хода высшего покровителя, который сумеет оценить эту жертву и наградит за нее — подарит Дикси все сполна: Микки, любовь, жизнь…

Она достала магнитофон и нажала кнопку. В бело-голубой комнате нежно запела скрипка… Маэстро Луи Карно услышал в этой музыке весеннее дуновение, ликование юного счастья… «Так, вероятно, писал ее Майкл, когда думал, что любит меня. Теперь он сочинит другой финал, с черными звуками, вороньем слетающимися к смерти».

Папку с нотами «Dixi de Visu» она положила у портрета Клавдии. Здесь, вместе с письмом, которое она сейчас напишет, ее найдет Михаил Артемьев, получив завещание. А может быть, раньше, прибыв на траурную церемонию…

Волнение, охватившее Дикси, перешло в крупную дрожь. Рыдание и смех подступали к горлу одновременно — так, очевидно, предупреждает о себе приближающаяся истерика. Стиснув зубы, Дикси собрала всю волю, призывая себя к холодному спокойствию. Только не думать о камнях, которые раздробят упавшее на них тело. Говорят, что брызнувший из расколовшегося черепа мозг похож на жидкое серое тесто. А одна престарелая парижская дива, сиганувшая в пролет лестницы своего шикарного дома, даже предусмотрительно привязала к лицу подушку, заботясь о том, чтобы выглядеть в гробу достаточно привлекательно.

«Мною некому любоваться. Похороны будут совсем скромными, и я ничего не имею против прикрывающей гроб крышки, — язвительно думала Дикси, стараясь разжечь злость. — А уж сколько будет роз! Наконец-то они придутся кстати». Дикси даже удалось засмеяться, вспомнив прячущегося за огромным букетом Курта Санси. «Здорово, что я не забыла упомянуть о непременном отсутствии портрета на собственном надгробии… Ну разве не забавно? До дрожи, до мурашек на спине. Почему ужасное так любит компанию пошлого или идиотски смешного? Наверно, оно торопится спрятать за их широкую неопрятную спину что-то по-настоящему ценное… Как Гамлет, философствующий над черепом Йорика…»

Почти успокоившись, Дикси села за резное бюро Клавдии и, чувствуя себя героиней из пьесы Шиллера — в пожелтевших кружевах и высохшем флердоранже, — обмакнула перо в фарфоровую чернильницу. Ее ни на секунду не удивило, что чернила оказались свежими, а гусиное перо — неизбежный реквизит к историческому спектаклю — хорошо очиненным.