Елена Арсеньева - Семь цветов страсти

• Название: Семь цветов страсти
• Автор: Елена Арсеньева
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1997
• ISBN: 5-251-00023-5

Она создана для любви и успеха! Но не сложилась блестящая карьера, не удалось личное счастье.

В отчаянии Дикси Девизо заключает рискованный контракт: в течение полугода за ней постоянно будет следить камера. Но молодая женщина и не догадывается, что играет свою последнюю, трагическую роль. И только необыкновенная любовь, которая дается избранным, помогает Дикси спасти свою жизнь и обрести настоящее счастье.

---

А Лолла получит картины деда. Только вряд ли это сможет порадовать старушку или облегчит ее горе. Она и впрямь любит меня. По крайней мере у женщины, преданной дому Алленов, не будет нищенской старости.

…Чем дальше я развивала зародившуюся на московском кладбище идею, тем больше она меня увлекала, незаметно скатываясь от трагедии к фарсу. Смешно, в самом деле, собственными руками готовить себе смертное ложе — слишком красиво и попахивает бутафорией. Жизнь Дикси Девизо должна кончиться 30 сентября — в день рождения Микки.

Я нашла в себе силы навести последний порядок в доме, выкинув в контейнер для помощи бесконечным беженцам кучу личных вещей — белья, платьев, парфюмерии. Сколько же лишнего барахла разводится вокруг нас в этом мире!.. Странно, но я проделываю эту операцию уже второй раз. Правда, дары нищим от хозяйки поместья намного щедрее, и за квартиру, которую вскоре опечатает в компании любопытных понятых полицейский инспектор, мне не стыдно — печальный покой, чистота и письмо со шкатулочкой для Рут Валдис: хорошенькие вещицы, которые она так любит: бирюза, резные тибетские деревяшки, флорентийские кораллы и даже памятная клешня краба на замусоленном ремешке.

Перед тем как закрыть за собой дверь, в плаще и с дорожной сумкой на плече, я вернулась к молчаливому телефону. Код Москвы и номер Артемьева набрался сам собой, но трубку никто не взял. Никто не ринулся на частые, призывные гудки, захлебывающиеся, как мольба о помощи… В Москве три часа дня — значит, все разошлись по своим делам. Я представила стоящий в коридоре на полке старомодный зеленый аппарат, старательно призывающий отсутствующих хозяев.

И еще один завершающий штрих — код Рима, вялый голос Сола, тут же снявшего трубку:

— Спасибо, что не забываешь. Слышал, скоро свадьба? Мои поздравления. Алан — стоящий парень.

— Как твоя поясница, Сол?

— Хандрю, валяюсь. Каждый день принимаю толстенную сестру милосердия, сажающую пчел на мою задницу.

— Надеюсь, ты фиксируешь процесс излечения на кинопленке?

— Увы. О работе забыл. Даже свадьбу твою не удастся снять. Веселись, крошка, под другими объективами… Когда намечено торжество?

— Я тебе сообщу. Выздоравливай, старикан. Через месяц мое сотрудничество с «фирмой» заканчивается, а жаль. Так хотелось получить семейную хронику, снятую профессионалами.

С легкой печалью я опустила трубку — жуткая «фирма», совсем недавно наводившая на меня брезгливый ужас, отправилась на свалку вместе с ненужным тряпичным хламом.

Сол прозевал мою встречу с «кузеном» в замке, не ведал о визите в Москву и не мог знать, что слышал мой голос в последний раз… Интересно, расскажи я о запланированном «полете», покинул бы обессиленный Соломон свою кровать, чтобы лично запечатлеть дорогостоящий трюк? Или прислал бы коллег? Неплохо, если бы под башней дежурила целая съемочная бригада: «коронная роль Дикси Девизо». Значит, все-таки роль — демонстрация, тщательно спланированная акция — месть? Или последнее сопротивление униженной души, не смирившейся с непонятостью?

…Прощай, лживый, нелепый Микки, прощай, «мадемуазель Д.Д.», не успевшая стать разумной и сильной, гуд бай, симпатяга Ал, славный Чакки и старина Сол, которому я завещаю тетрадку с крокусами. Что бы ни случилось со мной в раю или аду, моя рука не коснется этих страниц… Откровений и ошибок больше не будет. А будет — где-то, когда-то обязательно будет вот что.

На серебристой от лунного света башне зазвучит одинокая струна — медленно, призывно, настойчиво. Скрипка Майкла лишь нащупает эту мелодию, всеми любимую и всех соединяющую. Звуки окрепнут, их подхватит незримый оркестр, вспыхнут, ослепляя ночь, софиты. И тогда из темноты в блеск, в праздник, в радость всепонимания и всепрощения выйдут все, кто сыграл свою роль в нашем «фильме», — Эрик и Вилли, Рудольф и Клавдия, Скофилд и Сесиль… Все-все — маленькие и большие, плохие и хорошие. Мы возьмемся за руки и закружимся, смеясь сквозь счастливые слезы… Ведь ничего другого не может быть. И никто уже не сомневается, что именно этот финал завещал нам всем Федерико Феллини. Великий Мастер в своем бессмертном Пророчестве, которое, чтобы не вспугнуть воинственной красотой застенчиво-робкую истину, назвал совсем просто — «8 с 1/2».

3

Дикси прибыла в Вальдбрунн без предупреждения и тут же сообщила Рудольфу, что намерена лишь переночевать. Причем в комнате Клавдии, той самой, что тетя завещала лично ей и посещением которой она до сих пор пренебрегала.

— Кабинет хозяйки, извините, покойной хозяйки находится на третьем этаже западного крыла, того, что примыкает к башне, — объяснил Рудольф, провожая Дикси наверх. — Баронесса покинула его пять лет назад, поселившись на первом этаже. Но следила за тем, чтобы в комнате поводилась регулярная уборка.

Они поднялись по лестнице, и Рудольф распахнул высокие белые двери.

— Эти апартаменты были отделаны для новобрачных летом 1928 года. С тех пор они подвергались лишь незначительному обновлению. Хозяйка не хотела ничего менять здесь.

Комнаты третьего этажа действительно сохранили следы юного жизнелюбия. В цвете обоев, обивке мебели, в занавесях и деталях оформления преобладали светлые тона. Много света, белого лака и позолоты, прорывавшихся сквозь налет пыли и редкую холстину, окутывающую люстры, создавало ощущение праздничности.

Рудольф отпер двери в кабинет Клавдии и поспешил распахнуть шторы.

— Не надо. Мне хочется посидеть в темноте, — остановила его Дикси. — Зажгите свечи. Кажется, владелица этой комнаты предпочитала именно их.

Комната Клавдии оказалась просторной и светлой. Даже при свечах она обещала подарить ощущение весенней свежести тому, кто дождется первых лучей солнца: здесь были собраны лишь голубые тона, соседствующие с чуть замутненной временем белизной.

В углу, развернутый так, чтобы музицирующий мог окунать свой взгляд в распахнутые окна, белел кабинетный рояль с золотой меткой «Bechstein». Над пузатым бюро висел портрет хозяйки в легком платье с пучком васильков у корсажа. Насмешливо вздернутый подбородок, русые завитки, падающие на шею, синие глаза, сосватавшие ей в пожизненные спутники лазурные атласы, синие бархаты, васильки, фиалки, сапфиры… Дикси хотелось верить, что эта женщина, странно похожая на нее, прожила красивую жизнь, а синева ее глаз, не поблекшая к старости, дарила вдохновение влюбленным. Кто был ее избранником — барон, почему-то пренебрегавший портретами, или другой, скрытый тайной?

На бюро большая фотография в массивной рамке: коричневатая плотная бумага запечатлела семейство, снятое на фоне романтического горного массива. Дама в маленькой шляпке, стройный офицер со светлыми густыми усами, в белом, щедро украшенном галунами мундире австрийской армии, и двое малышей, лет трех и пяти. Вот так сидели они в ателье фотографа более полувека назад, улыбаясь и прижимаясь друг к другу по его команде, чтобы оставить в осиротевшем доме кусочек картона, мало что говорящий чужому взгляду.

Кто же теперь вспомнит, что, попав в фотосалон «Венский шик», младший — Юрген испугался сильных ламп, пятилетний Хельмут просился «пи-пи», и офицер в сопровождении фотографа водил сына в туалет, предоставив потом жене исправлять все неполадки в костюме малыша.

Тяжелая серебряная рама, под рамой конверт, на котором размашисто, с изысками архаической каллиграфии выведено: «Мадемуазель Дикси Девизо. Лично». Дикси вскрыла плотную бумагу лежащим тут же костяным ножичком и, опустившись в кресло, придвинула свечи. Вычурный, грациозный почерк, приятный голос, звучащий из-за строк, — печальный с оттенком доброжелательной властности сразу же покорил ее.

«Милая девочка, едва знакомая мне Дикси! Не очень доверяю кровным узам, больше — своему сердцу. Твои васильковые глаза тронули меня. Увидев в Женеве четырнадцатилетнюю красавицу, еще не осознавшую своей власти, я поняла, что ей предстоит услышать, а возможно, и пережить то, что слышала и пережила я.

Не правда ли, Дикси, тебе не раз твердили про «фиалковый взгляд» и «синий омут», а те, кто клялся в любви, «мечтали утонуть в бездонном океане» твоих глаз? Или нынешнее поколение предпочитает иные сравнения?

Убеждена, что время меняет не так уж много, если не принимать во внимание поверхностное — моду, лексику, манеру выражения чувств. Главное же, предназначенное нам судьбой, остается неизменным. И, верно, от этого меня мучит мысль о сопоставлении наших судеб, схожести выпавших жребиев.

Поверь, тебе придется испытать Большую любовь, девочка. Это прекрасный и мучительный дар, с которым не всякому дано справиться. Запомни, настоящая любовь помечает избранных, обязуя быть достойными ее. Эта пьеса для двоих, равных по силе партнеров и, увы, неизбежно печальная! Великая любовь притязает на Вечность, а значит, не может иметь земного завершения. Жизнь мимолетна, с помарками случайностей, нелепостей, неизбежной грязи. Ромео и Джульетта остались бессмертными возлюбленными потому, что не успели замарать свою любовь жизнью.