Галина Карпенко - Как мы росли

• Название: Как мы росли
• Автор: Галина Карпенко
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Детская проза
• Год: 1959

Холодная, метельная зима 1918 года. Москва засыпана сугробами. В городе нет хлеба, нет топлива, молчат фабрики и заводы. Только на окраинах, за вокзалами, гудят паровозы, которые увозят на фронт красноармейские эшелоны. Социалистическое отечество в опасности!

В Кремле, на заседаниях Совета Народных Комиссаров, под председательством Владимира Ильича Ленина решаются самые важные, безотлагательные вопросы: как помочь Красной Армии, которая сражается с врагами Советской республики? Как бороться с разрухой и голодом? Как спасти от голода детей?

В это тяжёлое время, полное невзгод и лишений, для осиротевших и бездомных ребят создаются первые детские дома. В один из них и попала девочка, будущий автор повести «Как мы росли», — Галина Карпенко. Тогда она, конечно, не думала о том, что в будущем напишет книгу о своём детстве, о своих друзьях: Ваське Жилине, о его младшем брате Саньке, о рыжей колючей Клавке, у которой было такое доброе сердце, о маленьком акробате Персике, о заботливом, мудром воспитателе — рабочем-большевике Михаиле Чапурном и многих других.

С тех пор прошло больше сорока лет, многое, очень многое изменилось в нашей жизни, и вот, чтобы маленькие читатели знали о том, как жили, росли ребята в незабываемые, героические и суровые годы нашей революции, и написана книга, которая лежит сейчас перед вами.

---

— Чего ей у нас глядеть? — удивилась Пелагея.

— Значит, есть чего, если пришла, — ответила бабушка. — Давай-ка часок соснём. — И, привернув в лампе фитиль, бабушка прилегла на полу около ребят.

Через несколько дней, когда стрельба кончилась, ребята вышли на улицу. Дома стояли как напёрстки: все в щербинках от пуль. Васька долго выковыривал одну пулю из стены. Она оказалась маленькая, чёрненькая.

— А попадёт в человека — убьёт, — сказал тогда Васька.

И спрятал пулю в коробочку, где у него хранились всякие сокровища.

Папа, дорогой!

Варя часто вспоминала, как её отец в первые дни после стрельбы на улицах прибегал домой.

— Мама, — говорил он бабушке, — я мимоходом, на полчасика. Очень много работы…

— Где же ты работаешь? — спрашивала Варя. — Фабрика не работает.

— В газете. Вот, видишь? — Отец вытаскивал из кармана большой серый лист газеты, который ещё пахнул типографской краской.

И Варя запомнила новое, незнакомое ей слово: «Декрет». Оно было набрано в газете самыми крупными буквами.

— Декрет — это закон, — объяснял папа, — хороший советский закон. Но ты, дочь, мала и не поймёшь. Лучше полезай ко мне в правый карман — там что-то лежит…

Варя доставала из кармана маленький свёрточек; в нём бывало несколько урючин, а иногда карамельки, которые выдавали в редакции к чаю. Папа уходил и не приходил домой по нескольку дней.

Однажды он пришёл в шинели. Бабушка долго укладывала ему в мешочек бельё, носки. Вынимала, и снова свёртывала, и снова укладывала.

— Давай я помогу, — сказала Варя.

Но бабушка отвернулась и сказала:

— Иди, иди… Поговорите там, не мешай мне.

Папа выдвинул все ящики своего стола, перебирал и перечитывал письма. Откладывал в сторонку тетради.

— Твои тетрадки? — спросила Варя.

— Мои.

— А зачем они тебе, исписанные?

— Эти тетрадки — лекции по физике. Пригодятся. — Он достал фотографию: — А это мои товарищи, с которыми я учился.

— Вот ты! — Варя отыскала в большой группе папу в студенческой тужурке. — Усов тогда у тебя не было.

— Я теперь старый. А когда был молодой, был без усов.

— А почему ты говоришь «старый»? Старые — седые, — запротестовала Варя.

— И я седею. Видишь, глазастая?

И правда, у отца на висках были седые волосы. Варя ещё раз посмотрела на фотографию.

— А кто это в очках?

— Это Боровиков Пётр.

— Я его знаю. Пётр Андреевич. Он бабушку лечил. Он тогда худой был, а теперь толстый. А почему ты не доктор?

— Я, дочь, собирался быть физиком, а не доктором. Это во-первых. А во-вторых, из университета меня попросили вон.

— Нет, — сказала Варя.

— Не нет, а да. Выгнали, дочка, выгнали!

— А почему?

— А потому, что узнали, какая ты у меня баловница.

— Ну тебя, папка, ты всё смеёшься!

— Смеюсь… А ты не трогай коробку, поставь на место — там у меня кнопки. Рассыплешь — поколешься.

Папа убрал ящики стола и стал что-то писать. Потом позвал Варю:

— Ну-ка, дочь, иди сюда. Будешь мне помогать.

Папа положил на картон фотографию, прикрыл стёклышком и стал оклеивать стекло бумагой. Варю он заставил придерживать бумагу пальчиками. Получилась рамка. Папа аккуратно повесил её над столом. В ней была фотография из газеты.

— Ну, кто это?

Варя молчала.

Кто этот человек, который так внимательно глядит на Варю?

— Это Ленин Владимир Ильич.

— Я не знаю, — сказала Варя.

— Ты-то не знаешь, да он нас всех знает, — сказал папа.

— И бабушку?

— И бабушку.

— Бабушка, ты знаешь Ленина? — спросила Варя.

— А как же не знать! Очень хорошо знаю, только жалко — не видала ни разу.

Бабушка подошла и долго рассматривала ленинский портрет.

— Что-то мне, Алёша, кажется — я его где-то видела, — сказала бабушка. — Очень он мне знакомый.

— Вряд ли, мама. А то, что знаком, — это неудивительно. Все так говорят, когда первый раз видят Ильича: он сердечный, внимательный к людям человек. Много у него забот, много… Тяжело сейчас Ленину…

Отец простился с Варей, бабушкой:

— На вокзал ехать вам, родные мои, незачем — уже темно, обратно добираться трудно… Оставайтесь-ка дома, а я пошёл…

Отец прижал Варю к себе, поглядел ей в глаза и поцеловал каждый глазок:

— До свиданья, доченька, до свиданья!

— Папка, мой дорогой… — сказала Варя и заплакала.

Бабушка тоже поцеловала папу, и папа ушёл на фронт.

Вот и Васька теперь на фронте. Что там, на фронте?

В окопах

Вода капала с бревенчатого настила. Сыро и холодно было в окопной землянке.

Промокли сапоги, шинели, сухари покрылись плесенью. Табак, который прячут солдаты за пазуху, и тот влажный, и никак его не раскуришь.

— Тут живой человек сгниёт! — ворчит маленький, щуплый солдат, скручивая цигарку. — Курево не горит… А когда она, проклятая, кончится?

В землянке тесно. Кто-то высоко держит маленький огарок свечи; дрожащий язычок пламени еле-еле светит на газетный лист. И тот, кто читает, с трудом разбирает строку за строкой. На маленького солдата, который продолжает ворчать, шикают:

— Да ты слушай, герой! Слушай!

— А чего слухать! — кричит он в ответ. — Вот я её заброшу куда подальше — и баста, отвоевался!

Солдат, подняв тяжёлую винтовку, с ожесточением ударил ею о земляной пол. Брызнуло холодной грязью, огарок зачадил и погас.

— Эх, чтоб тебя!.. — слышится в темноте.

И вот снова дрожит робкое пламя.

— Ты прав, — говорит тот, кто читал газету. — Ты прав, Чебышкин. (Так зовут маленького солдата.) Войну надо кончать. Начали её цари, и нам она ни к чему.

— И я говорю — ни к чему, — отвечает Чебышкин. — На кой мне война? У меня теперь земля, свобода, а война на что?

— Только винтовку бросать нельзя, а то, брат, не будет у тебя ни земли, ни свободы. Так и запомни! — говорит Алексей Кирилин, Варин отец. Это он читает солдатам газету.

Чебышкин раскурил свою цигарку и замолк, а Кирилин продолжал читать о том, что Владимир Ильич Ленин говорит о необходимости скорее заключить с немцами мир.

— Мир-то мир, только небось дорого они за этот мир запросят, — говорит кто-то в темноте.

И кто-то отвечает:

— Что же теперь делать? Нам мир вот как нужен. И Ленин так говорит.

Кирилин кончил читать и, пока не догорела свеча, писал адреса на солдатских письмах.

Перед боем солдаты пишут письма домой — такой уж солдатский обычай.

Когда огонёк стал совсем-совсем чуточным, Кирилин написал письмо матери — Вариной бабушке и дочке Варе. Он сложил письмо уголком и спрятал в карман. Потом лег на нары. Скоро утро, но есть ещё время вздремнуть.

На рассвете заухали тяжёлые пушки, и солдаты пошли цепью навстречу врагу. В этом бою было много убито солдат. И среди них — Варин отец, большевик Кирилин.

Красноармеец Чебышкин

Чебышкин был ранен, и его отпустили домой. Он ехал через Москву. Он разыскал Варину бабушку и передал ей вещи Кирилина: бельё, бритву и гимнастёрку, в кармане которой лежало его последнее письмо.

Бабушка уже знала обо всём. Она напоила Чебышкина кипятком и постелила ему на кушетке, где раньше спал её сын, Алёша.

— Это кто приехал? — спросила Варя.

Бабушка ей не ответила, только прижала её к себе и горько заплакала.

Утром солдат Чебышкин ушёл. Он отправился прямо на вокзал, чтобы уехать к себе в деревню. Шёл он по улицам, а на улицах стоял народ, и все читали расклеенный приказ. Читали, спорили и растолковывали друг другу, что в этом приказе написано.

И Чебышкину объяснил про приказ старый рабочий, в кожаной замасленной куртке. Он подвёл Чебышкина к дому, на стене которого висел розовый листок, надел очки и прочёл ему всё, от строки до строки. Приказ был об организации Красной Армии.

— Да ведь с немцами-то уже вроде скоро мир? — сказал Чебышкин. — Зачем же армия? С кем воевать?

— У нашей советской рабоче-крестьянской армии врагов много, — ответил старик. — С одним мир, а сто драться лезут. Вот я человек рабочий, одёжа у меня неважная, и в кармане пусто — терять мне нечего?

— Нечего, — согласился Чебышкин.

— А завоевать я могу весь мир. Вот какое дело! — сказал старик. Он посмотрел на солдата и, нахмурив брови, продолжал: — Будут ещё с нами воевать, боятся нас, и добро своё буржуям жалко. Вот и выходит, что нужна нам армия. Так-то, солдат! Понял?

— Потапыч, Потапыч! — закричала в толпе какая-то женщина.

Она подошла и, перебив разговор, стала спрашивать про списки, которые держала в руках. Была она бледненькая, худая, на ногах латаные башмаки, а голос звонкий.

— Тут вот и женщины записались… Как ты думаешь, Потапыч, — спрашивала она с беспокойством, — возьмут?