Ареф Минеев - Пять лет на острове Врангеля

• Название: Пять лет на острове Врангеля
• Автор: Ареф Минеев
• Издательство: Молодая Гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1936

---

К весне состояние Петрика значительно ухудшилось. Он все время оставался мрачным, неразговорчивым и очень часто с трудом понимал задаваемые ему вопросы. Я поручил нашему врачу Синадскому заняться как следует поваром, выяснить, что же с ним происходит и что необходимо предпринять для того, чтобы вывести его из этого сумеречного состояния.

Доктор неоднократно с ним беседовал, осматривал. Петрик охотно на это шел, откровенно рассказывая о своем прошлом, о том, что его волнует. Но из всех его рассказов было трудно сделать какие-нибудь заключения.

Обсудив с врачом положение Петрика, мы пришли к заключению, что однообразная жизнь действует на него угнетающе, что ему необходимо предоставить возможность как-нибудь отвлечься от того круга мыслей и вещей, в которых он жил последнее время.

К нашему приезду на остров там находился промышленник Сергей Афанасьевич Скурихин, вывезенный Ушаковым из Петропавловска-на-Камчатке. Первые три года он жил на острове вместе с женой и дочерью, но с «Литке» он отправил семью на материк и остался один. Его промысловое угодье находилось на мысе Блоссом в 110 километрах от фактории. Петрик хорошо знал Скурихина, они с ним в Петропавловске часто встречались, были на короткой ноге, и, когда к нам приезжал Скурихин за товаром, они часто подолгу вдвоем разговаривали. Мы решили отправить Петрика на мыс Блоссом к Скурихину на 2—3 недели в порядке отпуска.

В один из приездов Скурихина я с ним обстоятельно потолковал, рассказал о наших опасениях касательно Петрика и сказал, что было бы хорошо, если бы больной съездил к нему. Скурихин согласился, заявив мне, что он примет Петрика с большим удовольствием, так как ему одному на мысе Блоссом жить тоже скучно.

— Утром встаешь — один, поешь — один, потом едешь по приманкам, через много часов езды возвращаешься обратно, — опять один.

Единственные живые существа, окружавшие его, были бессловесны — это собаки. Я предложил Петрику поехать к Скурихину в гости. Он с радостью согласился и в течение нескольких дней, оставшихся до отъезда, проявлял кипучую деятельность, был весел и часто пел.

Но Петрик не долго прожил у Скурихина. Через полторы недели он приехал обратно. Ему там уже все надоело.

— Пока Сергей дома, еще ничего, а как Сергей уедет, так хоть плачь. Я уж буду лучше здесь, тут веселей.

С наступлением теплого времени Петрик значительно изменился к лучшему: он охотно выполнял свои обязанности; в свободное от работы время часто приходил к нам на склад, помогал работать или шел на рацию помогать в чем-нибудь радистам.

Но во второй половине лета, когда солнце пошло на склон, у Петрика начали появляться странные, бредовые идеи. Раньше мы их за ним не замечали. Очень часто он начинал с кем-нибудь из нас или со всеми вместе разговор совершенно непонятного характера. В его голове возникали какие-то теории, связанные с красной звездой, увиденной им на небе; эта звезда якобы наполнена кровью — значит скоро будет война, и прочее.

В начале осени у Петрика началось резкое ухудшение. Однажды мы втроем (я, врач и Павлов) занимались перетаскиванием ящиков с дробью в построенный нами пороховой склад. К нам прибежала жена Павлова и в тревоге сообщила, что Власова зовет начальника, так как Петрик делает что-то страшное. Мы втроем бросились на кухню. Петрик стоял у камбуза и как будто что-то делал. На полу было много битой посуды.

— Что ты делал здесь? — спросил я у него.

— Я ничего не делал, тарелки только побил, мешали они мне, я их и побил.

Власова рассказала нам, что совершенно неожиданно раздался нечеловеческий крик, потом последовала площадная ругань, загрохотала посуда, зазвенели осколки. Петрик как угорелый носился по кухне. Власова заперлась, боясь, как бы Петрик не ворвался в ее комнату.

Я вторично предложил врачу выяснить — что делается с Петриком. Пока врач занимался этим, у повара было еще несколько бредовых пароксизмов — с битьем посуды, руганью и криками. Наконец, 27 сентября 1930 года врач подал мне рапорт, в котором сообщил, что Петрик находится в стадии психического заболевания, что бывает моментами невменяем и буен. Дальнейшее его проживание вместе с остальными зимовщиками грозит опасностью. Врач считал нужным изолировать Петрика от остальных зимовщиков.

Легко сказать — изолировать! Это просто сделать на материке, где для этого есть соответствующие учреждения, но крайне сложно и трудно выполнить на северных зимовках. У нас не было ни помещения, ни достаточного количества людей. Однако изолировать его необходимо было, потому что оставлять Петрика в кругу здоровых людей было физически опасно для последних: в бреду возможно покушение; кроме того — постоянное общение с умалишенным безусловно повлияет на психику здоровых. Надо было позаботиться о том) чтобы и остальные с ума не посходили.

У нас была только одна возможность, и притом неполная, изолировать больного — выселить его, причем выселение должно было быть осуществлено на территории фактории; выселять его в какое-нибудь туземное зимовье нельзя было, так как туземцы после этого немедленно покинули бы зимовье; оставлять же его одного где-нибудь вдалеке от жилья мы не считали возможным.

Мы привезли с собой, как уже было сказано раньше, небольшую баню, которой все время пользовались. Обсуждая с врачом проблему изоляции больного, мы пришли к заключению, что единственным местом для изоляции может быть только баня. Превращая баню в бедлам, мы лишались возможности регулярно мыться, но лучше уж удовлетворить эту человеческую потребность каким-либо другим способом, чем жить с сумасшедшим под одной кровлей. Порешив на этом, я сообщил о своем решении всем зимовщикам и потребовал от них помощи для быстрого оборудования бани и приведения ее в годное для жилья состояние.

Совершенно неожиданно я встретился с протестами старшего радиста Шатинского. Так как баня была расположена в непосредственной близости к радиостанции, то Шатинский считал, что поселение больного в бане будет непосредственно угрожать и радиостанции, и живущим в ней. Остальные же жильцы дома рации, Званцев и Боганов, зная, что иного выхода нет, — не возражали.

В течение трех дней мы приспособили баню для жилья. Мы выкинули оттуда все банные принадлежности: бочку для нагревания воды, полки, оставили только неприкосновенной каменку. Изнутри мы дополнительно оконопатили баню, обили войлоком окно, дверь, застелили остатками линолеума пол, поставили кровать, стол, стул. В общем, сделали все возможное, чтобы баня была сносным жильем.

Когда баня была готова, я предложил врачу перевести больного в баню. Но сколько врач ни бился с ним, Петрик категорически отказался переселяться в баню. Наконец, врач, исчерпав все возможности, сообщил, что он не может побудить больного добровольно переселиться. Очевидно, придется применять меры насильственного переселения.

Начинать изоляцию с насилия, могущего повести к резкому ухудшению состояния больного, я не счел возможным и решил сам уговорить больного.

В один из моментов просветления я начал разговор с Петриком о необходимости переселения. Он ответил мне матерной руганью и категорически отказался. В ответ на это я совершенно спокойно сказал ему:

— Дело, Петрик обстоит так. Хочешь ты или не хочешь, но в баню переселиться должен; если ты этого не сделаешь добровольно, то мы тебя свяжем как ребенка, сами перенесем все твои вещи в баню и тебя туда перенесем. Ты должен понять, что иного выхода для тебя нет.

Повидимому, он понял неизбежность переселения и согласился. Мы ему артелью помогли, и 3 октября 1930 года баня превратилась в бедлам.

Первые дни пребывания Петрика в бане нас всех искренно порадовали. Нам казалось, что сам факт переселения в баню оздоровил его психику. С первых же дней он проявил бурную хозяйственную деятельность, направленную на оборудование жилья согласно его вкусам. Он целыми днями копался или в самой бане, или вокруг бани, улучшая свое жилье. Он обратился ко мне с просьбой выдать ему несколько мешков для того, чтобы обить тамбур, имевшийся там.

— А зачем ты хочешь обить тамбур мешками?

— Там больно много дырок и щелей в стенках. Как только снег начнет мести, весь тамбур забьет.

Я приказал Павлову выдать ему с десяток мешков и гвоздей.

Каменку, с моего разрешения, он разобрал и взамен ее сложил хорошую плиту. Ему дали необходимый материал: комфорки, дверцы; согнули из жести духовку, помогли сделать трубы. Получилась очень хорошая маленькая плитка, которая давала достаточно тепла. В ней можно было печь хлеб, готовить еду. На протяжении последующих двух лет, когда Петрик топил ее, у него даже в самые морозы и самые ветреные дни всегда было достаточно тепло, даже жарко.

Но это улучшение в его состоянии было, к сожалению, временным. Пока он занимался хозяйственной деятельностью, прошел весь октябрь. Наступили ноябрьские темные дни, а затем солнце перестало показываться на горизонте. Тогда в состоянии Петрика наступило резкое ухудшение, которое мы все почувствовали на себе. Значительную часть Большой ночи Петрик погружен был в буйно-бредовое или сумеречно-подавленное состояние.